Детектив Франции. Выпуск 1 - Эксбрайя Шарль. Страница 55

— Да что я вам всем сделал? Почему вы все объединились против меня? Луис отнял у меня смысл жизни, и это его все жалеют! Ты думаешь, не с чего биться головой об стенку, когда слышишь от единственной женщины, которая для тебя значит все на этой земле, что ты лжец, а то и кое–что похуже? Я все потерял… Вы все у меня отняли…

Больше у меня ничего нет… Так оставьте же меня в покое… в покое… покое!

Консепсьон слушала молча, и лишь когда я, обессилев, рухнул на стул, проговорила:

— Эстебанито…

Но это был тот, прежний голос с берегов Гвадалквивира. А потом она выскользнула за дверь.

Глава пятая

Перед началом корриды в Валенсии, пожалуй, меньше всех волновался Луис. Рибальта, во время пасео стоявший справа от меня, пожевывая сигарету, беспрестанно бормотал:

— Господи, сделай так, чтобы он выступил хорошо… Пусть он выступит хорошо, Господи…

В конце концов я не выдержал.

— Прошу вас, дон Амадео, пожалуйста, помолчите немного!

— Но разве вы не понимаете, дон Эстебан, что я прозакладывал все свое состояние? Если дон Луис не удостоится здесь триумфа, я не верну даже тех денег, которые вложил в него с тех пор, как мы заключили соглашение!

— Никто вас не принуждал! Вы рами явились к нам!

Рибальта умолк, словно неожиданно сообразил, что винить некого и что он мог бы преспокойно по–прежнему заниматься экспортом–импортом. Но я тут же пожалел, что поддался дурному настроению, и, дружески похлопав дона Амадео по спине, постарался его успокоить.

— Не волнуйтесь. В последние дни Луис тренировался с особым рвением. Коли быки не выкинут какой–нибудь неожиданный фортель, выступление превратится в сольный концерт.

— Да услышит вас Бог, дон Эстебан! Тогда на следующей неделе я запрошу двойную цену. Нам ведь предстоит коррида Сан–Себастьян.

Я не мог удержаться от смеха — вот что значит деловой человек! Фелипе Марвин, стоя слева от меня, ни на секунду не отводил взгляда от нашей куадрильи. Кем бы ни был убийца Хорхе Гарсии, я не сомневался, что ему не уйти от дона Фелипе. Детектив принадлежал к тому редкому типу испанцев, которые умеют дисциплинировать себя и всю энергию направлять к определенной, цели. Я понимал, что для дона Фелипе убийца Гарсии — не просто преступник: заставив раскошелиться страховую фирму, он жестоко задел честь самого детектива. И тот не мог простить оскорбления.

Консепсьон сидела на своем обычном месте. Когда я повернул голову, она мне улыбнулась. После той встречи в моей комнате, встречи, когда у меня сдали нервы, она стала обращаться со мной гораздо любезнее. О, конечно, то была не прежняя Консепсьон, но озлобление прошло и, казалось, она готова вернуть мне свою дружбу. Женщины любят мужчин в унижении и проявляют настоящую нежность, лишь когда те обнаружат слабость. Звуки труб вернули меня к действительности.

Вечером того знаменательного воскресенья нам не удалось сразу же уехать обратно в Альсиру. Почитатели Валенсийского Чаровника не желали отпускать своего вновь обретенного кумира. Ему удалось удовлетворить не только их страсть к тавромахии, но и чувство региональной гордости. И в самом деле, Луис выступил потрясающе. Еще ни разу в жизни он не сражался так, как в тот вечер перед «своей» публикой. И эта последняя немедленно ему покорилась, очарованная мастерством тореро. Женщины истерически кричали, мужчины обнимались и целовались. Короче, зал ревел от восторга. Больше пятнадцати минут потребовалось только на то, чтобы очистить арену от всего, что зрители набросали в честь необыкновенного матадора. Никогда не забуду дона Амадео, подпрыгивавшего на месте и вопившего, как мальчишка. Он остановился лишь на минуту, чтобы крикнуть мне:

— Целое состояние! Дон Эстебан, мы выиграем целое состояние!

И он снова пустился в пляс среди всеобщего ликования. Лишь дон Фелипе не заразился коллективным безумием. Напротив, он, по–видимому, успокоился.

— Не знаю, согласитесь ли вы со мной, дон Эстебан, но я очень рад, что на сегодня все кончено, — заметил детектив.

Я только подмигнул в ответ. Ламорильо, по примеру своего матадора превзошедший сегодня самого себя, тоже подошел узнать, что я думаю о выступлении.

— Ну, что скажете, дон Эстебан? Невероятно, правда?

— Невероятно, Мануэль. На такое я не смел надеяться даже в самых безумных мечтах.

— Приходится поверить, дон Эстебан. Луис на голову выше всех нынешних матадоров. Если он продержится на том же уровне, нам вряд ли придется сидеть без работы… и я смогу наконец немного побаловать свою Кончиту. Она это заслужила. Спасибо, что вы тогда приехали за мной, дон Эстебан!

Нам никак не удавалось выйти из гостиницы, куда Луис заехал переодеться, — толпа осаждала все двери. Консепсьон, Луис и я, а за нами носильщики застыли на пороге, не решаясь оказаться среди беснующихся поклонников. Наконец, устроители корриды, с трудом пробив себе дорогу, добрались до первых рядов и стали умолять Луиса посетить их клуб, где уже приготовлено вино для почетного гостя. Вальдерес согласился, и фанаты понесли его на руках. Впрочем, он все же успел назначить нам встречу в «Метрополе».

Мы с Консепсьон устроились в баре этой роскошной гостиницы и там в тишине, попивая анис, стали ждать, когда к нам соблаговолит присоединиться герой дня. Давным–давно мы так не сидели вдвоем в общественном месте. И я невольно напомнил ей о прошлом.

— Помнишь, Консепсьон, наше смущение, вернее, почти смятение, когда мы зашли в маленький кабачок Трианы выпить оранжаду? Я тогда целую неделю экономил, чтобы мы могли позволить себе такую роскошь… Меж тем сумма наверняка была меньшей, чем сегодня я оставлю здесь на чай.

— Замолчи, Эстебан.

Это была скорее мольба, чем приказ, но меня уже начала грызть так и не усмиренная до конца ревность.

— Я понимаю, тебе не очень–то хочется слушать о далеко не блестящем прошлом… Вполне естественно. Любая женщина, достигшая благополучия, мечтает избавиться от тяжелых воспоминаний, а уж тем более от свидетелей былого унижения.

— Я просила тебя помолчать, Эстебан.

Теперь уже ее голос звучал повелительно.

— Будешь продолжать в том же духе — я уйду, — добавила Консепсьон.

— Ладно, как хочешь…

В баре негромко играл оркестр, и мы могли себе позволить помолчать. Время от времени я незаметно поглядывал на свою спутницу. Лицо ее казалось непроницаемой маской, как в те дни, когда она наблюдала за воскресением своего мужа. О чем думала Консепсьон? Вертя в пальцах бокал и не отводя от него взгляда, я тихонько заметил:

— Луис удивил меня сегодня… Он был просто великолепен, и я почти не заметил недостатков в рисунке боя, но он слишком часто идет на ненужный риск исключительно в угоду толпе… Мне бы очень хотелось избавить Луиса от пристрастия к театральным позам и научить сдержанности. Истинные знатоки были бы ему за это только благодарны.

— Ты не сможешь изменить натуру Луиса. Он всегда был таким. Он беспрестанно дает представление себе самому и сам же им любуется. Лучшего зрителя ему не найти. Так что не пытайся побороть темперамент Луиса, ты ничего не добьешься и лишь понапрасну смутишь его. Луиса надо принимать таким, каков он есть, со всеми его изящными и ничего не значащими улыбками, томными и тщательно изученными позами и точно отмеренной мягкостью. Постарайся понять, что у Луиса ничто не возникает естественно, само собой, напротив, все взвешено и рассчитано до мелочей.

— Даже любовь к тебе?

— Даже это… Но только тут он ошибается, потому что думает, будто сумел меня провести.

В голосе Консепсьон звучала затаенная обида, и это дало мне мужество задать вопрос, вертевшийся на языке еще с тех пор, как я приехал в Альсиру:

— Ты все еще любишь Луиса, Консепсьон?

— Бедный Эстебанито… Тебе бы ужасно хотелось, чтобы я ответила «нет», не так ли?

— Я хочу знать только правду.

— В таком случае знай, что я продолжаю любить Луиса. Он мой муж, и этого достаточно тому, кто верит в Бога. А теперь, если это тебя утешит, добавлю, что, коли могла бы вернуться назад, обладая нынешним опытом, я вышла бы за тебя, а не за него. Разве что вообще осталась бы девушкой — в конце концов, не исключено, что это и есть истинное счастье.