Работа легкой не бывает - Цумура Кикуко. Страница 57

Я воткнула маркер прямо посреди пятачка, усеянного оболочками каштана, и уже готова была идти дальше, как вдруг заметила яркое желтое пятно на ветках высокого дерева. Опять пришлось развернуть карту господина Хакота. Может, это и есть легендарная «выездная форма, дождевик (желтый)»?

Остановившись под деревом, я прищурилась и вгляделась в желтое пятно. Вдоль рукавов дождевика проходили зеленые полосы. Матчи «Кангрехо» я не видела ни разу, в сущности, вообще не смотрела футбол, но отчетливо представила себе, как футболисты в этой форме, с зелеными полосами на желтом фоне, выходят на поле противника.

Издалека донесся шорох, он постепенно приближался. Этот шум ветра в деревьях казался странно неспешным. Моей голой шее и ногам, прикрытым только хлопчатобумажной тканью брюк, стало невыносимо зябко, я перевела взгляд на дождевик, застрявший на дереве. Он трепетал на ветру ликующе, как флаг корабля.

Впервые попробовав чипсы из плодов хлебного дерева в бэнто в первый день на новом месте, я начала почти каждый день покупать их в магазине у ворот парка и уносить домой. У меня появился своеобразный ритуал: после ужина я открывала пачку этих чипсов и съедала их перед телевизором. Их изысканный вкус, как ни странно, мне полюбился. Мама однажды захотела попробовать эти чипсы, я дала ей, но она сказала только: «Это еще что такое?» Видимо, не всем они казались такими же вкусными, как мне.

На какое-то время моей единственной заботой стало то, что чипсы из хлебного дерева, к которым я так пристрастилась, стоили двести восемьдесят иен за пятидесятиграммовый пакетик – значительно дороже, чем обычные чипсы. Что же касается легкой работы в маленькой хижине среди большого леса, то она продвигалась как по маслу, хотя, наверное, было бы просто невозможно иначе выполнять работу, в которой начисто отсутствовали трудности.

Господин Хакота, господин Нодзима и госпожа Кудо были добрыми людьми, правда, мое общение с ними ограничивалось десятью секундами, когда я заходила поздороваться в головную контору, так что я не исключала вероятности, что на самом деле они плохие люди, просто притворяющиеся хорошими. Так или иначе, в ответ на мою просьбу мне выдали еще маркеров и не жаловались на то, что моя работа с перфорированием билетов выставки «Скандинавия» продвигается медленно. Господин Хакота спросил, все ли хорошо, я ответила: «Вчера я дошла до полотенца Кольдобика Исагирре, и оно по-прежнему на месте», он кивнул, на этом разговор и закончился. Я рассказала ему про пустые оболочки каштанов и услышала в ответ, что сами каштаны, наверное, унесла какая-нибудь живность.

Так что пищу моему тревожному уму пока давала цена чипсов из плодов хлебного дерева, которыми я лакомилась ежедневно. Весь день, перфорируя билеты, я думала о том, как бы попытаться снизить цену за пакет до двухсот или хотя бы до двухсот тридцати иен. Я пробовала ввести запрос «чипсы из плодов хлебного дерева» в поисковик на сайте рассылки товаров почтой, искала даже свежие плоды, прикинув, что обжарить их ломтики в масле выйдет дешевле, но ни те ни другие поиски не дали никаких результатов.

Первым же делом на следующее утро я упомянула в разговоре с господином Хакота, что ищу, где бы купить плоды хлебного дерева, и спросила, не продают ли их в парке.

– А-а, да вы можете просто забрать домой выросшие здесь, – небрежным тоном отозвался он.

– То есть? Значит, сотрудникам это не запрещено? – искренне изумилась я.

– Да, в разумных пределах это разрешается, – подтвердил он и повторил: – В разумных пределах.

– В смысле, один или два? – уточнила я.

Он кивнул и сказал:

– Да, это можно.

И я, сверившись с брошюрой и картой, полученными в первый день, решила сразу после обеда отправиться за плодами хлебного дерева. По словам господина Хакота, направляясь на северо-восток от хижины, я дойду до знака «Зона хлебных деревьев», и тогда мне понадобится только повернуть в указанном направлении. И я отважно зашагала на северо-восток, оставляя на своем пути маркеры, и вскоре нашла знак – коричневый, деревянный, со стрелкой и белой надписью «Зона хлебных деревьев, 300 м строго прямо». На знаке также был изображен плод хлебного дерева, его шишковатую кожуру воссоздали в странной реалистичной манере. Кто его нарисовал – господин Хакота или господин Нодзима? Или же госпожа Кудо?

Триста метров – это совсем рядом, подумала я, увидев знак, но уходила от него все дальше, а хлебные деревья все не попадались. Я шарила вокруг жадным взглядом, ожидая в любой момент увидеть хлебное дерево, но поблизости обнаруживались лишь каштаны и хурма. Против них самих по себе я ничего не имела, но искала-то именно хлебные деревья, поэтому прямо чувствовала, как на лице проступает огорчение. И поскольку заблудиться мне совсем не хотелось, я оставляла на своем пути множество маркеров, гарантирующих мое благополучное возвращение, – хоть какой-то плюс, думала я. Но вскоре маркеров у меня не осталось, а до зоны хлебных деревьев я так и не добралась.

Пришлось с достоинством пойти на попятный. Не могла же я в своем стремлении добыть бесплатный плод хлебного дерева рискнуть и заблудиться в большом лесу. Может, я и отважилась бы, будь я помоложе, но в моем возрасте уже полагалось обладать зрелостью суждений. Так что я решила рассказать о случившемся господину Хакота и оставить маркеры в земле, вместо того чтобы выдернуть их на обратном пути и унести с собой. Вместо плодов хлебного дерева, которые я так и не нашла, я прихватила шесть плодов хурмы, но хлебные деревья не шли у меня из головы. Я вернулась к себе в хижину, очистила хурму и съела ее. Особой изысканностью вкуса она не отличалась, но и противной не была. Впрочем, одной хватило с избытком – оказалось, что остальные пять плодов мне не нужны.

На следующий день, когда я пришла на работу, господин Хакота спросил, успешным ли оказался мой поход.

– Вообще-то, – ответила я, – я нашла знак и прошла по стрелке, но хлебных деревьев не нашла.

– Это почему же? – спросил он, озадаченно склонив голову набок.

– На знаке было указано «300 метров вперед», а я шла и шла, но деревьев не увидела. Только углублялась в лес. Но я принесла с собой оттуда несколько плодов хурмы.

– Сколько?

– Три, – соврала я, сознавая, что шесть – это уже почти за «пределами разумного». С другой стороны, мое разочарование из-за ненайденных хлебных деревьев было так велико, что, пожалуй, оправдывало такое количество присвоенной хурмы.

– Вы их съели?

– Только один.

– Сам я до хурмы не охотник. Каждый год моя жена обещает насушить ее, но руки так и не доходят. Но это к слову. – Он развернул карту и обвел пальцем указатель. – Посмотрим… так… ладно, загляну туда сегодня после обеда и проверю. А утром мне надо еще сделать дыры в проволочной изгороди.

– Сделать дыры, а не заделать их?

К его произношению я еще не привыкла, поэтому решила уточнить, хоть вопрос с указателем был здесь ни при чем. Господин Хакота поморщился и кивнул.

– Это строго между нами, – начал он, – но мы вообще-то делаем дыры в изгороди для тех людей, которые не успевают покинуть парк до закрытия.

– Ого.

– В такой ситуации лучшее, что они могут сделать, – дойти до музея и попросить помощи у сотрудников, которые в это время еще работают, но иногда посетители сворачивают не туда и продолжают идти. Рано или поздно они добираются до границ парка. В число моих служебных обязанностей входит проделывать дыры в наружной ограде, чтобы они могли выйти.

– Ну и ну, сколько же всего происходит в парке!

– Да уж, так бывает, когда территория парка настолько велика.

Господин Хакота пожал плечами, словно желая сказать: ну, что поделаешь! Однако его тон отдавал фамильярностью, напомнившей мне, как родитель ворчит на ребенка. Этот человек в самом деле любит парк, подумала я.