Работа легкой не бывает - Цумура Кикуко. Страница 59

– Вы не замечали ничего странного?

Не то чтобы я не замечала, но из странностей мне попались разве что оболочки каштанов, разломленные пополам и пустые, и все в таком же роде, а мне показалось, она имеет в виду что-то другое, поэтому я переспросила:

– Ничего… странного?

Женщина нахмурилась.

– Например, что вещи в хижине оказываются на других местах?

– Нет, не замечала.

– А со мной такое бывало. Зеркальце я всегда оставляла лицом вниз на столе, а когда возвращалась после обходов, оно оказывалось лежащим лицом вверх, и проволока на замке была намотана в другую сторону. И все в том же роде.

Мое зеркальце всегда лежит в рабочем рюкзаке, подумала я, но решила не упоминать об этом. До сих пор я даже не задумывалась о том, в какую сторону намотана проволока, раньше она никогда меня не беспокоила. Впрочем, некоторую тревогу вызывало вчерашнее происшествие с конфоркой.

– Если речь об этом, я отсутствовала в течение часа после того, как пользовалась конфоркой, а когда вернулась, она была еще теплой. Это немного… даже не знаю, как назвать.

– Конфоркой я никогда не пользовалась, так что… – Женщина потупилась.

Ну и зря, хотелось сказать мне. Ведь это же одно из преимуществ работы в хижине! Но я держала язык за зубами, рассудив, что поскольку ей здесь больше не работать, незачем пробуждать в ней сожаления.

Между тем женщина продолжала рассказывать мне, что странности случались каждую неделю, и даже когда она сообщила о них господину Хакота, он сказал только: «Посмотрим, как пойдет дальше», – и так ничего и не предпринял. Я не знала, как должна относиться к критике моего начальника, с которым все еще работала, поэтому молча слушала и кивала.

– От всего этого я так издергалась, что вообще перестала спать, в итоге обратилась к психиатру, и он посоветовал мне уйти с этой работы. А я люблю лес и этот парк тоже, и мне хотелось остаться.

– Понятно…

В разговоре возникла пауза, я спросила, нашла ли она другую работу, и услышала от нее, что теперь она работает на складе довольно крупной компании. Я понимала, что несколько минут беседы с этой женщиной еще не дают мне права судить о ней, но если она нашла новое место так быстро, значит, она вовсе не чокнутая, а если и нервная, то в меру.

– По-моему, это призрак, – со страдальческим выражением лица сообщила она, обернулась, взглянула на гоминина Обаяси, вздрогнула, словно от испуга, и снова посмотрела на меня.

– Что, простите?

Промолчать я просто не сумела. Да, именно эту реплику я могла бы пропустить мимо ушей, но вместо этого попросила собеседницу повторить. Она бросила еще один боязливый взгляд на гоминина, передернулась, а потом уставилась на меня так, будто искала способ ответить.

– Мне кажется, что это мог быть призрак.

– Какой еще?..

– Призрак гоминина Обаяси. Вы ведь знаете, что здесь нашли кости? – спросила она, зажмурилась и передернулась еще раз.

Положение явно было серьезным, она казалась смертельно напуганной, а я и ужасалась, и еле сдерживалась, чтобы не расхохотаться. Отступив от странствующего альбатроса, я всмотрелась в гоминина Обаяси. Его длинная всклокоченная грива и борода, густая шерсть на всем теле, каменное орудие в руке – все это соответствовало моим смутным представлениям о первобытных людях, но в глазах гоминина сквозила странная печаль, они словно свидетельствовали обо всех невзгодах, которые он вынес. Даже если предположить, что над этой женщиной подшучивал в самом деле призрак, стал бы призрак этого малого вытворять такое? Но тут я вспомнила, что это же просто фантазия скульптора. Реальный гоминин Обаяси вполне мог быть воплощением варварства, олицетворением образа жизни «или ты, или тебя» – настолько точным, что у него не осталось бы ни времени грустить, ни сил на подобные эмоции.

– Прошу вас, будьте осторожны! – сказала женщина, протянула руку, коснулась рукава моей оранжевой куртки, а потом почти бегом удалилась в сторону служебных помещений. Переводя взгляд с ее удаляющейся фигуры на гоминина Обаяси, я задумчиво склонила голову набок. Моя собеседница не выглядела настолько странной, чтобы я насторожилась или испугалась, но у меня возникло ощущение, что ей с трудом удается отделить вымысел от реальности и что она слишком уж нервозна себе во вред. Время от времени попадаются такие люди. В большинстве своем они не так уж плохи, но когда разговариваешь с ними, мало-помалу открываются их заскоки и навязчивые идеи. Они не стремятся навязывать их окружающим и в этом смысле безобидны, но сами не могут отделаться от своих тревог, даже если предложить им объяснение, способное по любым меркам рассеять их.

Я подкатила тележку к багги и переставила коробку на заднее сиденье. Коробка была тяжелой, какой и полагается быть коробке, полной билетов, а я ощущала волну признательности за то, что мне есть чем заполнить время. Отвозя тележку обратно в музей, я снова встретилась с моей предшественницей, выходящей из служебных помещений; к груди она прижимала термос с надписью «Музей парка Обаяси Дайсинрин». Завидев меня, она прибавила шагу и неловкой походкой удалилась в сторону музейного зала. Встречаться с незнакомым человеком, которому наговорил лишнего, всегда неловко, и, подозревала я, особенно в том случае, если признался ему, что боишься призраков.

Возвращаясь на багги в хижину, я размышляла над словами женщины. Мне вновь пришли на ум каштаны, потом случай с конфоркой – впрочем, плита находится прямо перед окном, так что солнце вполне могло нагреть ее.

Помня о том, что сказала женщина о проволоке и предметах на письменном столе, после возвращения я тщательно проверила и то и другое, но не заметила никакого беспорядка. Если моей предшественнице ничего не почудилось и зеркало в самом деле перевернули, а проволоку закрутили в другую сторону, возможно, в хижине побывал кто-то из посетителей. Он вполне мог забрести в глубину парка – точно так же, как собирательница каштанов в красном анораке, – из любопытства заглянуть в хижину, посмотреться в зеркало, а уходя, намотать проволоку не так, как прежде. Такое объяснение говорило о том, что моя предшественница не лжет, но ее гипотеза с призраком ошибочна.

– Прием, прием, вы слышите меня? Прием!

Из рации вырвался голос господина Хакота, и я ответила:

– Слышу вас, прием.

Оказалось, снова потерялся посетитель. В последние несколько дней они терялись с частотой по меньшей мере раз в день – настолько огромен был парк, настолько велик лес. Я обвела хижину настороженным взглядом, стараясь запечатлеть все находящееся в ней в памяти, чтобы заметить перемены, если они появятся к моему возвращению. То, что я даже не подумала сфотографировать ее на телефон, указывало, что где-то в глубине души я стремилась оставить своей психике лазейку на случай, если в самом деле произойдет что-то странное.

Впрочем, когда уровень жидкости в моей бутылке с концентрированным соусом для лапши снизился, причем отнюдь не моими стараниями, противостоять тревоге я больше не смогла.

В те дни, когда я опаздывала на работу и не успевала зайти за бэнто, я прихватывала с собой из дома пачку замороженной лапши, варила ее с соусом, потом посыпала сверху сушеным и замороженным зеленым луком. До вчерашнего дня концентрата мне хватило бы на три порции, а теперь в бутылке осталось всего на две. Сбоку на бутылке имелась шкала, показывающая, сколько соуса надо на одну порцию, сколько на две и так далее, так что определить, насколько убыло содержимое бутылки, было очень просто.

Решив проверить, как обстоит дело с остальными припасами, я вытащила рисовый уксус, масло чили, соль с пряностями и другие приправы, которые хранила в хижине, и выстроила их в ряд на столе, чтобы внимательно осмотреть, но не заметила ничего необычного. Я решила, что пропавший соус для лапши – наверняка какая-то ошибка с моей стороны, но так и не смогла заставить умолкнуть мое вчерашнее «я», яростно возражавшее у меня в голове: да нет же, говорю тебе, порций в самом деле оставалось три!