Час гончей (СИ) - Блум М.. Страница 27

Однако желающих все равно достаточно, и ежегодно его ряды пополняются новыми членами, разочаровавшимися в Темноте. Людям бы следовать думать, какие сделки они заключают, до того как их расторгать. Темноту нельзя взять в долг и потом надеяться объявить себя банкротом, чтобы этот долг не возвращать. Нет, этот долг ты будешь платить не деньгами, а жизнью, своей душой. И Темноте без разницы, что она у тебя одна — все равно заберет.

Я сделал пару шагов вниз по мрачным ступеням, уводящим вглубь подвала, и меня словно оплело потусторонним холодом — я прямо физически почувствовал, что здесь зло. Темнота бывает разной: бывает спокойной, будто спящей, бывает бурляще-бодрой — в зависимости от того, как с ней обращаются. Здесь же она была напряженно-зловещей, затаившейся как перед нападением. В такие клоаки даже бывалому колдуну следует ступать с осторожностью, а без опыта — внутрь лучше вообще не соваться. Благо, подобный опыт у меня был.

Нормальные отцы берут своих сыновей на рыбалку или на охоту, в лучшем случае учат, как быть бойскаутами — меня же мой учил ходить по местам Темноты.

— Главное правило, — говорил он, затаскивая меня в очередную сомнительную дыру, — не приноси больше света, чем нужно. Мало ли, что ты можешь увидеть. Не буди Темноту, которая спит…

Сквозь крохотные окошки в подвал проникали закатные лучи, перерезая мрак тонкими линиями — большей яркости это местечко явно не хотело. Обычным человеческим глазам тут было бы сложно, но у меня имелись глазки и помощнее.

Наказав Ву быть крайне осторожным, я отправил кроху исследовать территорию, чтобы выяснить, стоит ли туда вообще спускаться — сам же пока остался на ступенях, давая глазам адаптироваться к мраку и изучая картинку, которая мышка передавала мне. Сразу под лестницей начинался темный узкий коридор с десятками дверей, на каждой из которых был выцарапан один и тот же символ: два в разные стороны перевернутых треугольника, вписанные в круг — фирменный знак возвращенцев. Облетая его, Ву шнырял то в одну, то в другую комнату и везде находил одно и тоже: хирургические скальпели, бинты, склянки с лекарствами, больничные утки и железные кровати с грязными матрасами и связками ремней, как в психушках. Ничего удивительного, Братство не всегда освобождает от Темноты добровольно — порой это происходит насильно.

Мои летучие глаза тщательно проходились по комнатам, не упуская ничего. Клоки длинных женских волос на полу, видимо, выдранных в попытках вырваться, обрывки белых женских сорочек, въевшиеся пятна крови на ремнях и матрасах. Довольно часто родственники девушек, ставших пифиями, обращаются за услугами к Братству, больше переживая за свою репутацию, чем за здоровье и жизнь своих невест и дочерей. Это не только незаконно, но еще и смертельно опасно. Сколько девушек здесь сошли с ума? Сколькие здесь погибли? Тишина, казалось, была готова в любой момент взорваться женскими воплями.

Ву то и дело шарахался от мутных зеркал на стенах — не везде целых: кое-где осталось лишь осколки. Не каждое зеркало способно удержать Темноту, и далеко не каждый колдун способен извлечь ее из человека и запечатать в зеркалах — все зависит от мастерства. И осколки вокруг показывали, что мастерство здесь было не слишком большое. Воображение дорисовывало картинку само: к железной койке ремнями была привязана девушка, кричащая, изворачивающаяся так, что руки и ноги раздирались в кровь, в то время как эти умники поднесли к ней зеркало, совершая обряд и пытаясь вытащить венома. А дальше что-то пошло не так — и зеркало треснуло. Страшно подумать, что случилось с той девушкой, веномом и всеми теми, кто был в этой комнате — хотя последних не жалко.

Ублюдки и отморозки, у которых свои счеты с Темнотой: она не сделала их достаточно сильными, поэтому они объединяются, чтобы иметь право измываться над теми, кто еще слабее. Не волки, чтобы охотиться, а шакалы, чтобы загонять жертв, прикрываясь их спасением. Одни верят, что так смогут расторгнуть свои сделки; другие уже ни во что не верят и хотят побольше душ унести с собой. Большинство же просто слабосильные фанатики, тащащиеся от насилия — вот и сбиваются в стаю и ищут себе приключений. Чаще всего они попадают к Темноте намного раньше, чем могли бы.

Мышка залетела в очередную комнату и среди зловещей темноты вдруг обнаружила тонкий луч света в углу. С фонариком в руке около высоких полок с документами, не все из которых унес Синод, топталась девушка, чью светлую косу и растянутый ворот футболки я узнал сразу. Похоже, крюка в одном месте ей не хватило — вот и ищет теперь, на что бы напороться в другом. Вздрагивая и озираясь по сторонам, Анфиса тем не менее продолжала целеустремленно копаться среди пыльных папок. Ага, так и чувствовал, что в комплекте к полудурку для полного счастья мне нужна еще и полудурочка. Как же жалко-то, что вместе с летучими глазами мне еще не достался и летающий рот. Как бы удобно было давать команды сразу, а не пробираться через всю эту темень самому.

Быстрым шагом, уже привыкнув к мраку, я добрался до нужной комнаты. Искательница проблем на свое явно не поротое седалище продолжала увлеченно перебирать бумажки. Я подошел и положил руку ей на плечо. Взвизгнув, она аж подпрыгнула на месте и резко обернулась — бледная, дрожащая, чуть не выронившая фонарик на пол.

— Ты что здесь делаешь? — поинтересовался я. — Атмосферу вообще не чувствуешь?

— Да я не из трусливых… Я храб-б-брая, — начала заикаться Анфиса.

Мне даже захотелось прикрыть глаза рукой, чтобы не видеть это отважное лицо с трясущимся подбородком. Да это же не дом ужасов, экстремалка ты недоделанная! Тут реально сдохнуть можно.

— Ну раз храбрая, то значит, сможешь самостоятельно выйти отсюда, дотопать до моей машины…

— Я на моп-п-педе, — все еще заикаясь, вставила она.

— Значит, до своего мопеда. И дождаться меня там, а еще лучше уехать домой. Поняла? — я заглянул ей в глаза.

А затем слегка коснулся ее души и надавил, чтобы прониклась побыстрее. Анфиса торопливо закивала, вместе со своим фонариком послушно вышла в темный коридор и удалилась. И чего ей не сидится как сестре? Пока одна жарится на солнышке и переворачивается, как курочка на гриле, другая, как общипанный цыпленок, бегает по всяким свалкам. Разве близняшки могут быть настолько непохожи?

Ву, тем временем облетавший папки с документами, скользивший тенью между ними, вдруг замер у одной и захлопал перепончатыми крыльями, привлекая мое внимание. Внутри обнаружилась целая связка писем с заявками на вступление в Братство, среди которых внезапно попалось одно, коего здесь в принципе не должно быть — с именем на конверте, нацарапанным знакомым корявым почерком. Я взял письмо в руки, собираясь открыть, однако в тот же миг в тишине раздались шаги, и, боевито размахивая фонариком, в комнату вернулась Анфиса.

— В общем, я тут подумала, — с ходу заявила она, — ты мне не отец, чтобы запрещать!

Луч ее фонарика упал на пол, по которому были разбросаны осколки разбитого зеркала, чья пустая рама висела на стене. Свет отразился множеством черных бликов, словно из каждого осколка выглянула Темнота.

— И даже не па… Ааа!.. — взвизгнула близняшка.

Все эти блики разом взметнулись в воздух и, как осиный рой, бросились на нее — за доли мгновения проникая под одежду, прошивая кожу и исчезая в теле нового носителя. В руках, ногах, шее, груди, бедрах — будто жаля ее повсюду, заставляя дергаться, как марионетка на ниточках. Нелепо, рвано, болезненно — потому что этот веном больше не был единым целым, чтобы перехватить контроль сразу над всем.

«Пришла!» «Сама?» «Не дай!» «Уйти?» — загудела разбуженная Темнота множеством рваных искаженных голосов.

— Ааааа!!.. — завопила Анфиса, дрыгая, как в припадке, руками и ногами, которые ей уже не подчинялись.

Каждая часть ее тела сейчас словно жила отдельной жизнью. Идиоты, которые пытались извлечь этот веном, явно упустили момент, и зеркало он разбил — но разбил неудачно, разрезавшись и расколовшись сам на кучу частей, у которых не хватило сил слиться обратно. Однако они объединились в некий коллективный разум, как осиная стая, и пытались выживать теперь всем скопом.