Война без людей (СИ) - Мамбурин Харитон Байконурович. Страница 38

В общем, когда мне еще и пару связок спелых, одуряюще пахнущих бананов просунули, я чистосердечно вслух признался, что могут, в принципе, открывать двери — я все равно никуда отсюда не пойду.

Возможно, мне даже поверили. Себе я верил точно. Понимаете, нельзя шагнуть в одну и ту же реку несколько раз. Чем чаще ты прощаешься с жизнью, тем больше это становится привычкой. Подсознание начинает верить, что ты бессмертен, а тебе, как и любой не очень-то разумной обезьяне, уже интересно, что будет дальше. Поэтому, когда спустя несколько дней сумасшедшей гонки и нервов ты сидишь в клетке, из которой нет выхода, никаких тревожных мыслей тебе в голову не лезет. Жив? Цел? В жопе лишнего нет? Все нормально.

…и вообще, я тогда шёл в свой последний бой. Хорошо сходил, кстати, викинги бы мной гордились. Нехило так положил народу. Мог бы и больше, но против летающего старого пня, способного, казалось, выдать струю пламени любого размера, я просто не танцевал. Нечем было.

Такие дела. А теперь сиди себе смирно, носи на лице нечто вроде тряпочной маски на всякий пожарный, да не вздумай ломать камеру, потому что иначе тебя окатят живительным напалмом. Херня вопрос, практически счастливый конец. Бананы дают, опять же.

— Слышь, слизнявый! — внезапно ожил динамик около двери, — Ты как насчет потрепаться?

— А не боишься? — хмыкнул я погромче.

— Да я не дура к тебе лезть, — хрипловатый женский голос гоготнул, — Ща в соседнюю камеру свалюсь, погуторим. Ты это… только не долбись, а то как куру поджарю!

— Еще пару связок бананов и буду смирным как иисусик, — проявил я свою продажную обезьянью натуру.

— Ладно, уговорил.

— И сигареты!

— Говнюк, — беззлобно хрипнул динамик и замолк.

Так, допустим, что у них нет тайной подземной базы возле Питера или Вологды, да? Значит, меня переправили, причем далеко. Бьется? Бьется. Но! Эта, которая «слизнявым» обзывается, она и есть гребаный Антипрогност! И вопрос — а что гребаный Антипрогност делает здесь?

За черным стеклом моей камеры зажигается белый свет, демонстрируя еще одну, точно такую же камеру, только с открытой дверью. В неё всовывается не слишком-то симпатичная рожица девушки лет двадцати, смотрит на меня хмуро, поминает бананы и исчезает. Через минуту заслонка у меня хлопает, выдавая пачку иностранных сигарет, зажигалку, пепельницу и три связки бананов.

— Ну чё? — вернувшаяся в соседнюю камеру девушка, невысокая, коренастая, почти без талии и груди, была одета в небрежно повязанный и затасканный ситцевый халат, — Добро пожаловать, слышь, в Аргентину. Меня, кстати, Машка зовут.

— Здорово, Машка, — кивнул закуривающий я, тут же заходя с козырей, — Значит, моих вы не взяли, да?

— Ага, — легко созналась неогенка-чудовище, — Поэтому мы с тобой, Витёк, вот тута и кукуем. Вдвоем, значитца.

— Чё? — не понял я, вроде бы обрадованный, но чующий западло.

— Хер через плечо! — охотно и бодро ответили мне, — Чо думаешь, тут сидишь? И я тут такая красивая поговорить зашла? Потому что не нужны мы сейчас оба нигде и никому. Пацан твой с башкой горящей нужен, слышь? Так что сидим, жрём бананы, никому не мешаем. Ты нам не мешаешь, а я бабе твоей прозрачной пацана искать не мешаю, понял? Э… А где мои бананы? Ты что, мои бананы жрёшь⁈

— Сама отдала, — прочавкал бананом я, напряженно и нервно думая над откровениями этой Машки. Выходило так себе. Я действительно работал скорее маячком для погони, чем чем-то другим. Теперь, когда сам пропал из уравнения, но прикрыл отход девчонок с Васей, оказалось, что противник потерял след. Среагировали они молниеносно — меня с этой Машкой нафиг с пляжа, а сами со спокойной душой обратятся к Окалинам.

…и те вычислят беглецов, потому что Антипрогност здесь, со мной, в Аргентине. Вон, пыхтит, довольная, прёт себе кило пятнадцать бананов, не меньше.

Гадство.

Пожрали в тишине, вот прямо как две макаки. Ну или советских ребенка, видевших бананы только на картинке. Сколько лет я не ел таких желтых, сладких и одуряюще пахучих? Кажется, в моем мире этот сорт был уничтожен грибком…

— Чё-то ты какой-то спокойный… — ужрав чуть ли не половину приволочённого, начала меня подозревать во всяком эта Машка.

— А чё дёргаться? — удивился я, тыкая своей начавшей обрастать головой в сторону стен и потолка, — Видишь эти прыщи пластмассовые? Это датчики. А вон там эти ваши огнемёты. А еще что-то мне подсказывает, что стенки у этой вашей камеры прочнее, чем кажутся.

— Не… — девушка, почесавшись, смачно рыгнула, — Обычная камера. Ток укреплена одним хреном, Зуко его зовут. Твоя, в смысле. Её эту… как её… целостность нарушить нельзя.

— Ну вот, — пожал я плечами, закуривая уже вторую сигарету, — Я вашу шайку в чем-чем, а в непредусмотрительности подозревать бы не стал.

— Какие ты умные слова знаешь, — хмыкнула девушка, потягиваясь так, что халат, худо-бедно держащийся на её плотном теле, аж затрещал, — Ладно, давай поговорим кой о чём, что ли. Только погоди минутку-другую, мне надо головой поработать.

Заинтригованный, я замолчал, даже отвел взгляд от пытающейся сосредоточиться девушки. Вместо этого стал раздумывать разные фривольные мысли, на тему как бы отсюда выбраться, всех нафиг поубивав, особенно вот эту, которая за стеклом. К ней я не питал ни малейшего негатива, наоборот, своим чуть ли не сельским говорком и простецким поведением эта Машка подкупала на раз. Но тем не менее…

Итак, ситуация. Я в плену у «Стигмы». У той самой, которая меня в подобную камеру хотела давно и надежно. Если еще точнее, то я в плену у Валиаччи, который как раз и рулит выжившими остатками организации. Что это значит? То, что они были готовы меня принять — раз, то, что они неоднократно биты, хотя по очкам обыграли Окалину просто на «ура». Насторожены и готовы ко всему, следовательно, ни о каком силовом прорыве отсюда и до Союза речи идти не может. Обожгут и оставят тут же на кровати, одетого в КАПНИМ и под капельницей, как и угрожали. Ну приду в себя случайно, регенерирую трансформацией — что помешает вновь обжечь? Успею снести эти форсунки? А что дальше?

Полная неизвестность. Где я — неизвестно. Где страшный мужик, пыхающий огнем, — неизвестно. На что способна сидящая за стеклом девушка? На многое, но я уверен, что знаю далеко не всё. Что остается? Вариант первый — содрать с лица маску и со всей дури врезать по стене или стеклу. Вариант второй — содрать с лица маску и просто ласково посмотреть на эту девицу, ввергая её подсознание в конфликт с сознанием. Однако, что-то не хочется. Прямо жопой чую, её недрами и поверхностью, что любой выбрык приведёт… к огню.

Ладно, Витя, вспоминаем поучения мудрой твоей будущей тещи, Окалины свет Неллы Аркадьевны. Та говорила, что если ты попал в плен и о тебе заботятся, то противнику от тебя что-то надо. Либо информация, либо перевербовка. Чем лучше с тобой обращаются — тем выше шанс именно на попытку перевербовки, точка!

Всё, финита, вон наша собеседница что-то пыхтит, тужится и пуговицы на халате торопливо расстёгивает. Хватит думать, товарищ Витя, информации недостаточно, в бога ты не веришь, чтобы за девчонок помолиться, а значит сидишь, излучаешь максимум адекватности и… ну да, как всегда, сделать всем падлу ты готов как пионер.

Сосредотачиваемся и пляшем от этого. И еще бананчик сожрём.

Тем временем Машка затеяла менять тело. Процесс со стороны выглядел так себе — её всю перекосило буквально за секунду, а потом, за несколько следующих, кости, кожа и всё остальное начало волнообразно изменяться, вскоре застыв в новой форме. Неплохо, кстати, мне знакомой. Даже очень хорошо. Тем более, что халатику таки пришёл кобзон.

— Ты это, не подумай чего лишнего, — ответила мне голая копия моего собственного начальства, — Просто связки голосовые покрепче надо. И мозг получше. Твоя гром-баба отлично подходит. Могучая ж она бабища, ты посмотри, какие мышцы!

И руку согнула, зараза. Там бицепс вспух, ух!

— Окалину я голой видел, ничего нового, — с мордой кирпичом (под маской) заявил я, — О чем говорить будем?