Игра разума. Как Клод Шеннон изобрел информационный век - Сони Джимми. Страница 23

И, конечно же, в этом списке был Эйнштейн. Этот великий ученый видел, как нацисты сжигают его книги, и нашел свое имя в списке приговоренных к смерти. Он, как и Вейль, бежал из Германии и в 1933 году обрел убежище в Принстоне. Существует несколько историй, в которых участвуют одновременно Эйнштейн и Шеннон, и, хотя не все они, вероятно, правдивы, мы приведем их все для полноты картины.

Норма вспоминала: «Я налила чай [Эйнштейну], и он сказал мне, что я замужем за блестящим, гениальным человеком». Она продолжила свою мысль в другом интервью, где добавила, что Эйнштейн глянул на нее поверх чашки и отметил: «У вашего мужа блестящий ум, такой, каких я больше никогда не встречал». Этот рассказ часто повторялся, но вероятней всего, ничего подобного в действительности не происходило. Дело в том, что к 1940 году Шеннон осуществил интересную и значимую работу, но ничего такого, что привлекло бы внимание Эйнштейна. В конце концов, физика не являлась сферой деятельности Клода. К тому же у нас нет свидетельств того, что Шеннон пытался добиться аудиенции самых известных и влиятельных ученых того времени. Ничто в поведении Шеннона не указывало на его желание представить Эйнштейну свои новые взгляды на тот или иной предмет. Поэтому данная сцена просто не вяжется с тем, что мы знаем о Шенноне. (А Джон Нэш, привлекавший к себе больше внимания, напротив, настойчиво добивался встречи с Эйнштейном, будучи еще студентом, и, по словам его биографа Сильвии Насар, целый час знакомил его со своими мыслями относительно «гравитации, трения и излучения». По завершении этой беседы Эйнштейн сказал: «Вам не мешало бы подучить физику, молодой человек».)

С другой стороны, история, рассказанная другом Клода профессором Артуром Льюбелем, выглядит более убедительно и говорит о том, что интересы Эйнштейна носили более практичный характер:

История гласит, что где-то посреди лекции, которую Шеннон читал своим студентам-математикам в Принстоне, дверь, расположенная в конце аудитории, открылась, и в помещение вошел Альберт Эйнштейн. Он послушал несколько минут, шепнул что-то на ухо одному из студентов, сидевших на задних рядах, и покинул аудиторию. По окончании лекции Шеннон поспешил в конец аудитории, чтобы найти человека, с которым разговаривал Эйнштейн, чтобы узнать, что великий человек сказал о его работе. Ответ: Эйнштейн всего лишь спросил, как пройти в мужскую комнату.

Льюбель вспоминал, что Шеннон дважды рассказывал эту историю – с той лишь разницей, что в другой версии Эйнштейн спрашивал, где можно выпить чаю с печеньем – эта концовка, по мнению Льюбеля, была более правдоподобной.

Если не считать этой истории, то единственное, что вспоминал Шеннон, так это то, что он часто встречал Эйнштейна по утрам по дороге на работу: «Обычно он шел в каких-то домашних шлепанцах и старой потрепанной одежде, почти как бродяга, а я проезжал на машине мимо и махал ему рукой, а он махал мне в ответ. Он даже не знал, кто я такой, но все равно махал мне. Вероятно, считал меня каким-то ненормальным».

Помимо всего прочего, рассказ Нормы о похвале Эйнштейна, изменившей жизнь Шеннона, с трудом сочетается с версией Клода о благодушном неведении гения. Но какими бы ни были эти противоречащие друг другу истории об Эйнштейне, они дают нам некоторое представление о двух совершенно разных людях, каких Норма и Клод начали обнаруживать друг в друге, к обоюдному огорчению: она общительная – он немногословный, она открытая – он замкнутый. Менее чем через год после женитьбы оказалось, что, помимо любви к джазу, у них мало что общего.

По правде сказать, Институт перспективных исследований оказался вредным для Шеннона. Для кого-то это научное заведение стало местом праздного ничегонеделания, островком, где отсутствие обычных переживаний из-за работы – студенты, дедлайны, публикации научных работ – скорее отнимало силы, чем вселяло энергию. Физик Ричард Фейнман, работавший над докторской диссертацией в Принстоне, по соседству с Институтом перспективных исследований, где работал Шеннон, знал не понаслышке о некой инертности, которая охватывала человека в определенный момент: «Чувство вины или депрессии зреет в тебе постепенно, и ты начинаешь переживать из-за того, что тебе не приходят никакие идеи… У тебя нет контакта с ребятами, занимающимися экспериментальными работами. Тебе не нужно думать над тем, как ответить на вопросы студентов. Ничего!»

У Шеннона этот период продлился всего несколько месяцев, а не всю жизнь. Он никогда не бездействовал так, как основная масса постоянных сотрудников. Но тишина этого места и свобода от всяческих обязательств укрепили свойственную ему тенденцию к изоляции от мира. Большую часть времени он проводил закрывшись в своей комнате и беря в руки попеременно то блокнот, то кларнет, и так без конца. При этом он почти не менял своего положения, переходя от математики к музыке, лишь придвигал стул к столу, ставил джазовую пластинку и подносил поближе кларнет, аккомпанируя исполнителю. Тедди Грейс, с ее чувственным южным контральто, была его любимой певицей.

Норма тоже обособилась. План окончить находившийся неподалеку колледж Ратгерского университета развалился. Отрезанная от своей семьи и друзей, в сонном университетском городке (особенно в сравнении с Нью-Йорком, Парижем и Бостоном), она не испытывала желания становиться домохозяйкой в двадцать лет, но здесь пришлось ею стать. Чтобы чем-то заполнить дни, Норма начала работать. Она как можно чаще приглашала на чай институтских профессоров и благодаря хорошему знанию французского нашла работу в экономическом отделе Лиги Наций. Эта организация, как и большинство академиков, приходивших к ней на чай, из-за войны была вынуждена покинуть Европу.

Но этого было недостаточно. Никакое количество понуканий не могло заставить Клода разделить ее страсть к политике: «Ты знаешь мои интересы, и мне этого достаточно». Норма все больше убеждалась в том, что Клод впал в депрессию. Какой бы ни была причина, их брак закончился так же быстро, как начался. После очередного конфликта Норма покинула Принстон, уехав на поезде в Манхэттен. Получив официальный развод, она переехала на запад, начав там ту жизнь, которая ей нравилась: в Калифорнии она занялась написанием сценариев, о чем мечтала с детства, участвовала в собраниях коммунистов, вышла замуж за голливудского приятеля, попала в черный список и вынуждена была уехать в Европу.

Вопрос, почему мы любим тех, кого мы любим, является одной из самых великих тайн человечества. И, возможно, превзойти ее способны лишь наши собственные таинственные истории любви. Мы не знаем, что говорил себе Клод, размышляя над причиной разрыва отношений с Нормой. Нам известны лишь факты: они быстро поженились, в конце 1940 года обнаружили трещины в отношениях и вскоре развелись.

Но мы также знаем еще об одной серьезной внутренней борьбе, которую переживал Шеннон в это беспокойное для него время. 16 сентября 1940 года, спустя несколько дней после того, как Шеннон прибыл в Принстон, Франклин Д. Рузвельт подписал закон о воинской повинности и военной подготовке, согласно которому все взрослые мужчины в возрасте от двадцати одного года до тридцати пяти лет должны быть призваны на военную службу. 16 октября 1940 года начался массовый призыв. Соединенные Штаты формально еще не вступили в войну, но президент и его советники осознавали всю серьезность нависшей над миром тоталитарной угрозы. Подписав этот закон, Рузвельт добавил обращение: «Америка стоит перед выбором, который решит ее дальнейшую судьбу. Время и расстояние сократились. Мы наблюдали, как в течение нескольких недель пали великие нации. Мы не можем оставаться безразличными к философии силы, угрожающей миру. Мы должны и мы будем сосредоточивать весь наш силовой потенциал, чтобы отражать любые возможные атаки от наших берегов».