Любви хрустальный колокольчик - Ярилина Елена. Страница 31

— Владимир Алексеевич сам варил это варенье, мужчины никогда не варят, а он умеет, я видела. Правда?

— Правда, — подтвердил тот.

Я внимательно посмотрела на девочку. Судя по ее разговору и поведению, ей было не двенадцать лет, как я предположила сначала, а меньше. Она быстро и шумно выпила свой чай, а поскольку мы примолкли, ей стало с нами скучно, и она засобиралась на улицу. Я тоже привстала, остаться вроде бы было неудобно, но сосед сделал жест рукой в мою сторону и мягко сказал:

— Посидите еще немного, я только провожу Ксюшу и налью вам еще чаю.

Закрыв за девочкой дверь, он налил мне чаю, положил новую порцию варенья и сел на свой стул. Отпив глоток из своей чашки, сказал:

— Ксюше только семь лет, просто она крупная, рослая девочка. — На мое неподдельное удивление улыбнулся и объяснил: — Я просто подметил ваш взгляд, брошенный на девочку, и подсказал вам решение этой маленькой загадки, а вы уж небось решили, что я мысли читаю? Признавайтесь, подумали так?

В ответ на его улыбку невозможно было не улыбнуться, его улыбка веселила душу.

— Конечно, решила. А как я могла решить иначе? После того как вчера вы поздравили меня с возвращением, можно сказать, с того света, я теперь в любые чудеса поверю.

Засмеялись мы вместе, и это было очень приятно — смеяться с ним вместе.

— У вас в глазах, Евгения Михайловна, остался еще отблеск нездешнего света. А я калач тертый, во многих местах бывал, многое видал, в том числе и такие отблески видеть доводилось, вот я и понял, откуда вы недавно вернулись. А чудес нет, Евгения Михайловна, есть только опыт.

Я, вдруг осмелев, неожиданно для самой себя спросила:

— Вы специально меня с девочкой пригласили?

— Конечно, специально. Ведь без Ксюши вы, скорее всего, не пошли бы, верно? А уговаривать, зазывать я бы не стал — человек должен быть свободен в своих поступках, а уговоры рождают принужденность, настороженность. С Ксюшей же вам было не страшно и вы пошли.

— Вы так интересно говорите! И чай у вас вкусный, давно не пила жасминового, а варенье просто замечательное, спасибо вам! Мне уже нужно идти.

Он поцеловал мне руку и подал мне дубленку.

— Евгения Михайловна! Я тут, рядом с вами, помните об этом, если вам захочется поговорить или даже молча посидеть в компании, не говоря уже о чае, — приходите в любую минуту, я всегда рад вам.

Я оделась и уже почти на пороге сказала:

— А вы, Владимир Алексеевич, приходите ко мне в гости, если захотите, конечно.

Но он отрицательно покачал головой и, глядя на меня очень серьезно, пояснил свой отказ:

— Я-то захочу вас видеть. Но если вы придете ко мне, то я точно буду знать, что вы сами хотите общения, что я не навязываю вам свою компанию.

— Но ведь я тоже могу подумать, что навязываю вам свое общество.

— Нет, вы не можете так подумать, — сказал он очень твердо. — Я первый проявил инициативу, первый позвал вас и говорю вам без всяких околичностей и обиняков, что я хочу вас видеть, рад вас видеть в любое время дня и ночи. А вы можете так сказать?

Так смело и прямо сказать этого я не могла, конечно же, и смутилась.

— Ну вот видите. Поэтому лучше приходите вы.

Я вышла во власти какого-то смутного, безотчетного, но сильного очарования, даже чуть не прошла свой дом. Дома, чтобы хоть немного успокоить разыгравшееся воображение, я сказала себе, что ничего особенного не произошло, обычный человек, обычная встреча, а виноват во всем жасминовый чай и необычайно вкусное варенье. «Ну хорошо, а улыбка?» — спросила я сама у себя. И была вынуждена признать, что такой обаятельной улыбки я еще ни у кого не видела. А его манера говорить? Да, очень интересный собеседник, но ничего такого уж выдающегося нет. Я уже боялась, что происшедшее только что настолько взбудоражило меня, что я не смогу в этот день больше работать. Ничего подобного, впечатления осели, легли на сердце теплым и невесомым перышком, которое в глубине нежно грело, а думать о нем было не обязательно. И я очень хорошо, плодотворно проработала часа четыре.

На следующий день я гуляла мало, мне хорошо работалось, и я не хотела отвлекаться, поэтому соседа своего не видела. Но на пятый день работа зашла в тупик, и сколько я ни понукала свое воображение и свой мозг, они отказывались выдавать свежие идеи. Я решила освежить голову прогулкой, быстро оделась и вышла. Над землей разлились голубые сумерки, очень красивый и очень короткий период суток. Я шла, наслаждаясь тишиной и свежестью вечера, подкидывала валенком слежавшийся комок снега, мне было необыкновенно хорошо и легко, и уже в голове моей начали прорисовываться контуры многообещающего сюжетного хода. Но тут же все мои мысленные планы как ветром сдуло, стоило мне только обратить внимание, что вот уже второй раз мимо меня проезжает такси и в нем на заднем сиденье виден силуэт какого-то мужчины. Машина проехала немного вперед, затормозила, остановилась совсем. Из нее никто не вышел, но задняя дверь слегка приоткрылась, словно там ждали, когда я подойду. «Саша!» — стукнуло у меня в голове. Я остановилась как вкопанная. Когда Катя с Любой приехали за мной, чтобы везти меня в Фирсановку, и я уже вышла в прихожую одеваться, зазвонил телефон. Это был Саша. Я не видела и не слышала его после той злополучной встречи в кафе. Я ведь так и не знала его реакции на происшествие, но рядом со мной находились дочь и сестра, а я совсем не хотела, чтобы они поняли, с кем именно я говорю. Поэтому я очень быстро, не называя его по имени, сообщила, что недавно вышла из больницы, чувствую себя хорошо, но сию минуту уезжаю долечиваться в санаторий, куда именно, не сказала и повесила трубку. Катя на звонок никак не отреагировала, а Люба спросила только:

— Из издательства?

Я молча кивнула.

Нет, это не он, он не мог меня найти, он понятия не имеет, где я! Пока я успокаивала себя подобными соображениями, в такси устали ждать, когда же я решусь подойти, и машина стала медленно сдавать назад. Я заметалась в панике, поняла, что добежать до дому не успею, он меня перехватит, и вдруг заметила, что стою возле самой калитки соседа. Что есть силы рванула ее на себя, пробежав по маленькой дорожке, взбежала на крыльцо и уже подняла руку, чтобы позвонить, как дверь распахнулась, сосед схватил меня за руку, втащил в дом и мгновенно закрыл дверь. Молча он прижал меня к себе, я же обняла его так, словно от крепости моего объятия зависела вся моя дальнейшая жизнь. Сколько мы так простояли, не знаю, мне показалось, что час, но вряд ли больше пяти минут. Наконец Владимир Алексеевич пошевелился, попытался оторвать меня от себя, но я зажмурила глаза и уткнулась ему в плечо. И все-таки он отстранился, снял с меня дубленку, платок и повел в комнату. Там я плюхнулась на стул, он налил мне чашку чаю, который, видимо, недавно вскипел, и пододвинул чашку ко мне. Видя, что я как села, так и сижу неподвижно, поднес мне чашку ко рту, я стала пить маленькими глоточками. Горячие струйки потекли мне в горло и немножко ослабили тиски внезапного немотивированного страха. Наконец, я опомнилась настолько, что взяла чашку из его рук и стала пить сама. Понаблюдав за мной несколько мгновений, Владимир Алексеевич налил себе чаю и сел напротив. Я тем временем допила свой чай и стала думать, как объяснить ему, почему я ворвалась в его дом столь внезапно и так глупо и странно веду себя. Наверное, он уже решил, что я сошла с ума. Пока я обдумывала, что сказать, он заговорил сам:

— Теперь, когда ты уже не так сильно боишься, ведь тебе лучше, правда? — И, дождавшись моего кивка, продолжил: — Я хочу сказать тебе, что люди в такси, а там были водитель и пассажир, скорее всего, заблудились и всего лишь хотели спросить у тебя дорогу. Мне, право, очень жаль, что этот пустяк вызвал у тебя такую панику. Но зато во всем этом есть и маленький плюс, я обычно очень долго перехожу с «вы» на «ты», а тут переход был почти мгновенным, и я попрошу не сердиться на меня за это и в свою очередь называть меня Володей, что и проще, и короче. Ну что, Женечка, не сердишься?