Любви хрустальный колокольчик - Ярилина Елена. Страница 50

— При жизни ты был не столь воспитан, — съязвила я.

— Смерть — хороший учитель! — парировал он.

Внезапно я вспомнила о Володе, и меня даже затошнило при мысли о том, что вдруг он подумает, что я разлюбила его и не хочу видеть, раз не приехала. Нет! Он так не подумает, не может так обо мне думать, он знает, как я его люблю. Тут я вспомнила, как приехала к нему внезапно, а у него была Лариса без юбки, и как он мне сказал при этом, что мы не будем играть в эти глупые игры, подразумевая подозрения и оправдания. Вдруг Павел крикнул мне в самое ухо:

— Женя!

Я вздрогнула от неожиданности и сердито посмотрела на него:

— Что с тобой? Чего ты так орешь? Я не глухая.

— Ничего себе не глухая! Да я тебя уже третий раз спрашиваю: ты есть будешь?

— Почему есть? — растерялась я.

— А что же еще? Неужели ты в самом деле думала, что сейчас я буду тебя убивать? Слушай, ты какая-то странная. Женя! Да посмотри на меня. Слушай меня внимательно: глядя тебе в глаза, я твердо обещаю, что ничего плохого с тобой не случится! Ты меня слышишь? Ты понимаешь меня?

Он говорил со мной как с ребенком, даже вознамерился пощупать мне лоб, но я резко уклонилась.

— Ну хорошо, хорошо! Я поняла, оставь меня в покое! — И я готова была снова погрузиться в свои мысли, но тут же встрепенулась: — Слушай, Павел, отпусти меня, а? Ну на что я тебе? Ты же сам только что сказал, что не хочешь мне ничего плохого, вот и отпусти, сделай милость, мне сейчас совсем не до тебя.

— Да я уж вижу, — сквозь зубы процедил он, — но ума не приложу, что это на тебя накатило? Ты такой никогда не была, конечно, иногда ты была не совсем, я бы сказал, адекватна, но все в пределах нормы. У детей, судя по твоим же словам, все в порядке, тогда что с тобой, отчего ты как сумасшедшая курица топорщишь свои перышки?

Павел смотрел на меня пристально и недобро, а мне его слова напомнили слова Володи: он мне сказал тогда, что испытывает большое наслаждение, когда я возле него топорщу свои перышки. При этом нечаянном воспоминании дорогое и любимое лицо настолько ясно встало перед глазами, что я закрыла их, чтобы хоть ненадолго продлить ощущение его присутствия рядом со мной. Но Павел отнюдь не собирался вникать в мои переживания, мое поведение ему было непонятно и оттого страшно раздражало. Чтобы вывести меня из этого состояния, он схватил меня за плечи и встряхнул так, что голова моя резко мотнулась, я прикусила немного язык, и мне стало нехорошо. О господи! Да ведь это уже все было! Точно так же меня тряс Саша, и тогда я тоже прикусила язык, только сильнее. Я словно хожу по одному и тому же месту, может быть, это все не на самом деле, я просто сплю, мне снится страшный, глупый сон, ведь не может этот кошмар быть правдой?! Вот сейчас открою глаза: я в Фирсановке, рядом улыбающийся Володя, и все просто прекрасно. Увы! Открыв глаза, я увидела все того же Павла, который смотрел на меня не столько сердито, сколько недоуменно. Нет, к сожалению, все это происходит со мной наяву! Я отцепила руки Павла от своих плеч, отошла от него, села на стул и обвела глазами помещение. Комната большая, светлая, дорого, но как-то неуютно обставленная, хотя, может быть, в этом впечатлении виновата не обстановка, а мое теперешнее состояние.

— Павел, Павел, ну зачем я тебе нужна? У нас с тобой разная жизнь, разные пути, у тебя свой, у меня свой, ну отпусти меня. Клянусь, я никому не скажу, что ты жив, это ведь и не в моих интересах тоже. Ты ведь этого боишься? Так отпустишь?

— Нет!

— А когда?

— Что — когда? — Он опять начинал сердиться.

— Когда ты меня отпустишь, я же не могу быть тут вечно?

— А чем тебе здесь плохо? Оглянись кругом, посмотри повнимательнее: и дом вполне приличный, и мужчина рядом с тобой хоть куда. Лучше и не найдешь, ищи не ищи. Ну что тебе еще надо?

— Никак ты болен нарциссизмом? Уж очень сильно переоцениваешь себя.

— Ага! Вот оно, кажется, мы и до сути докопались. То-то я смотрю, ты какая-то чудная стала, а ты, значит, влюбилась. Ну-ну! Значит, я тебе больше не интересен, ты теперь витаешь в облаках на крылышках неземных страстей. Что ж, и на старуху бывает проруха. Да ведь только это ненадолго — все, рассеются твои красивые, романтические грезы, и останется тоска и грязь, а твой былой нежный возлюбленный вдруг окажется мелким таким сукиным сыном. Вот это я тебе могу совершенно точно предсказать. Твоя беда всегда была в том, что ты слишком все романтизируешь, а жизнь штука очень жесткая, серая и скучная.

— А ты?

— Что — я? — не понял и от этого слегка растерялся он.

— Ты сам разве не сукин сын? Ты что же, пай-мальчик?

— Нет, я далеко не пай-мальчик. Все мы — сукины сыны, но все-таки все разные. Так вот, чтоб ты знала, я не мелкий, по крайней мере. И что бы ты там обо мне ни думала, широкий жест мне не чужд.

— Ну вот и сделай широкий жест, отпусти меня.

— Однако ловко ты к этому подвела. Раньше ты была не способна так ловчить, кто же тебя так изменил, уж не новый ли возлюбленный?

— Значит, не отпускаешь? Вот как?! Ты что-то там о еде говорил, давай корми, пленников положено кормить, а я ведь у тебя в плену нахожусь, не так ли?

— Слушай, Жень, а мне твой теперешний характер больше нравится, с тобой стало интереснее, ей-богу. Раньше ты была изрядной овцой, как ни крути.

— Да? Значит, ты у нас молодец среди овец. Да и всегда таким был, только с бабами сражаться мастер.

Я и сама не ожидала, что смогу сказать ему такое, но вот в запале и выложила. Может, и зря, может, не стоит его особенно злить, кто его теперь знает? Он после моих слов пристально посмотрел на меня, усмехнулся и покрутил головой, откуда, мол, что берется! И пошел было на кухню, но на полдороге передумал, вернулся, подошел и стал меня раздевать, я ведь как приехала, так и сидела в куртке. Я хотела воспрепятствовать ему, но не тут-то было, силы наши явно не равны. Он вытряхнул меня из куртки, как котенка, бросил куртку на стул, туда же последовали мои вязаная шапочка с шарфом. Потом он сделал приглашающий, шутовской жест в сторону кухни.

— Ну уж нет! Готовить не буду, и не надейся. С меня вполне хватает того, что я твоя пленница. — Сказав это, я на какое-то мгновение почувствовала боевой задор.

— Не волнуйся, я не имел этого в виду. Готовить буду я, так и быть, а ты просто постоишь рядом, чтобы я не скучал. Пойдем, пойдем!

Делать нечего, я поплелась за ним. Кухня была большая, судя по обстановке, она использовалась и как столовая, везде чисто, грязной посуды и беспорядка не наблюдалось. Я задумалась, кто же здесь убирает, но потом мои мысли переключились на другое, более существенное. Из кухни был выход в сад, но дверь эта вряд ли открывалась. Все-таки я попробовала нажать на ручку, когда Павел стоял ко мне спиной и не видел, что я делаю, никаких результатов! Наконец он перестал сновать у плиты, я села за стол, а он стал раскладывать по тарелкам яичницу с ветчиной. Ну правильно, чего еще можно было от него ожидать? И я тут же решительно отодвинула от себя тарелку.

— Ну, только твоих детских капризов мне и не хватало! Что я еще мог приготовить за десять минут? Давай ешь, что дали.

— Я не ем мясо, — кротко пояснила я.

— Ну и где ты видишь мясо? Это всего лишь ветчина. Не хочешь, не ешь.

Я молчала. Он озадаченно посмотрел на меня и полез в холодильник, из недр которого вскоре донесся его голос:

— А рыбу ты ешь?

Я не стала вспоминать, ел ли Володя рыбу, а поднялась и тихо-тихо направилась к выходу. Может, пока Павел роется в холодильнике, я успею уйти?

— Далеко собралась? Дверь входная заперта, ключ у меня, ни одно окно не открывается. Ты напрасно держишь меня за идиота. Я тебя сюда привез, и только я тебя отсюда могу выпустить. Пока. Так что не дергайся понапрасну, садись на место и ешь, пока я добрый.

За стол я вернулась, но есть не стала, сидела, демонстративно от него отвернувшись.

— Женя! Ты лучше не зли меня, не надо. Ты ведь меня злым еще никогда не видела, и я тебе не советую!