Тиран в шелковых перчатках - Габриэль Мариус. Страница 50

— Как она? — спросил он.

— Уже лучше. Когда только приехала, была очень слаба, но теперь начала поправляться.

— Говорят, вы сотворили с ней чудо. А она… она не спрашивала обо мне?

— Не знаю. Вы ведь так и не представились.

— Меня зовут Эрве де Шарбоннери.

— По-моему, она как-то упоминала это имя, — серьезно ответила Купер. — Раз или два.

— Не понимаю, почему она сразу не пришла ко мне! — Он резко поднялся и стал нервно расхаживая по комнате. — Как она могла вернуться в Париж и даже не объявиться? Это так жестоко!

— Она перенесла много страданий, — ответила Купер. — Больше, чем вы можете себе представить. Ей это далось нелегко. И не думаю, что человеку вообще легко воскреснуть из мертвых.

— Я думал, она умерла! Я уже не надеялся увидеть ее живой. И все это время она позволяла мне продолжать думать, что мертва. А она здесь, она жива!

— Катрин вынесла такие муки, каких в принципе не должно переживать ни одно человеческое существо. Она побывала в местах, о которых мы с вами не имеем никакого представления, а если бы увидели, то онемели бы от ужаса. Такое ни для кого не проходит бесследно. Но Катрин еще можно исцелить. Особенно любовью. И если вы прекратите думать только о себе и начнете думать о ней.

Он молчал.

— Простите, — наконец выдавил он из себя, — для меня это тоже нелегко.

— Ради вас она пожертвовала почти всем. Она спасла вам жизнь. — Купер придирчиво оглядела его. — Насколько вы старше ее? Лет на пятнадцать? К тому же вы женаты, и у вас трое детей.

— И что?

— Вы заставили ее выполнять поручения для Сопротивления и затащили к себе в постель. В каком порядке это произошло?

На его острых скулах выступил румянец:

— Мадам, вы понятия не имеете, каково это, когда враг оккупировал вашу страну. Франция потребовала жертвы от каждого из нас. Но немногие откликнулись на призыв. Катрин откликнулась. И Франция этого не забудет.

— Да, язык у вас подвешен неплохо.

— А вы, видимо, сами себя назначили защитницей Катрин, — резко бросил он. — Но вы ей никто. Вы даже не француженка.

— Вы правы. Я ей не родственница и не француженка. Но я ее подруга, а не телохранитель. Она пока слишком слаба, поэтому я ее защищаю, а иначе какая же из меня подруга?

Купер послышалось какое-то движение в комнате Катрин.

— Пойду проверю, как она.

Катрин проснулась и сидела на кровати. Купер присела рядом и взяла ее руку в свои ладони.

— Он здесь, — шепнула она.

— Я слышу. Я узнала его голос. — Катрин дрожала всем телом.

— Хотите, я уйду?

— Нет! Останьтесь, пожалуйста, в квартире. И попросите его подняться ко мне.

Купер позвала Эрве:

— Она хочет вас видеть.

Эрве вошел в спальню, все еще держа в руках шляпу. Купер закрыла за ним дверь, спустилась в столовую и вернулась к работе. Почти час из комнаты Катрин лишь изредка доносились их приглушенные голоса. Наконец Эрве вышел. Он на ходу попрощался с Купер и сразу ушел. Она слышала, как он торопливо сбежал по лестнице.

Купер вошла в комнату, не зная, чего ожидать. Катрин стояла у окна и смотрела на улицу. Выглядела она больной: лицо горело румянцем, глаза лихорадочно блестели. Купер встревожилась.

— Ну вот, моя дорогая Купер, он пришел и ушел, — медленно проговорила Катрин.

— Что между вами произошло?

Катрин крепко сжала ее руку худыми пальцами:

— Он по-прежнему любит меня. Ничего не изменилось.

Купер пристально вгляделась в ее лицо:

— Вы счастливы?

— Ничего не изменилось, — повторила Катрин. — До того как меня арестовали, у нас был уговор, и он останется в силе, если я соглашусь его принять.

— И в чем он заключался?

— Он никогда не разведется с женой. Он — барон де Шарбоннери и к тому же католик. Ни то ни другое не позволяет ему развестись. Это просто невозможно. Я могу быть с ним. Но никогда не смогу стать его женой. Не смогу взять его фамилию и родить от него детей.

— Это тяжелые условия.

— Но он будет моим. — Катрин лукаво улыбнулась. — Разве что-то другое имеет значение? Он мой и останется моим, так о чем еще я могу просить?

— Значит, судьба моей Катрин стать катринет-кой, — грустно произнес Диор, когда Купер пересказала ему их разговор.

— А кто такие катринетки?

— Так мы, французы, называем молодых женщин, которым уже исполнилось двадцать пять, а они так и не вышли замуж. В честь святой Екатерины, которая отказалась выйти замуж за язычника. В день празднования святой все старые девы Парижа надевают особые разноцветные шляпки. Я бы пожелал своей сестре более счастливой доли.

— Но у нее есть любовь, — заметила Купер. — И она утверждает, что ничего другого ей не надо.

— Они оба — сильные люди, — согласился Диор. — Пусть устраивают свою жизнь так, как им нравится. А ты, по его словам, устроила ему допрос с пристрастием. Буквально пытала, честны ли его намерения.

— Полагаю, что влезла не в свое дело. Я просто хотела защитить Катрин.

— Он сказал, ты была весьма сурова.

— Я немало пострадала из-за безалаберности моего мужа.

Катрин стремительно набиралась сил и спустя две недели после этих событий объявила, что переезжает из Парижа в дом семьи Диор на «Лазурном Берегу, в городке Кальян, что неподалеку от Грасса. Там, среди залитых солнечным светом цветущих полей, она быстрее поправится и воспрянет духом. Эрве де Шарбоннери едет с ней, и они вместе будут строить новую жизнь.

Купер и Диор пришли проводить их на Лионский вокзал. Катрин на прощание крепко обняла Купер:

— Спасибо вам, моя дорогая. Приезжайте ко мне в гости.

— Приеду, — пообещала Купер. Все еще худенькая и слабая, Катрин больше не напоминала те жуткие мощи, которые несколько недель назад они встречали на Восточном вокзале. Ее глаза снова светились надеждой. Они с Эрве вошли в вагон, отыскали свое купе и высунулись из окна, чтобы попрощаться напоследок.

— Спасибо вам за все! — крикнула Катрин, когда поезд тронулся. Она махала из окна, пока не скрылась в облаках пара — так же, как и появилась.

Диор плакал, уткнувшись лицом в платок, пока они шли по платформе. Купер обняла его за плечи:

— Мы скоро снова с ней увидимся.

— Моя бедная маленькая Катрин, — всхлипывал Диор. — Я должен был лучше за ней присматривать.

— Ты все равно не смог бы ничего сделать. Каждый из нас идет по своему канату, натянутому над пропастью. Все, что мы можем, — помочь друг другу подняться после падения.

Пока они пробирались через многолюдный вокзал, Купер мельком увидела в толпе до боли знакомый профиль. Поначалу она не поверила своим глазам: «Амори?» Она застыла на месте как вкопанная и окликнула его, пытаясь перекричать шум:

— Амори!

Мужчина остановился, и на секунду ей показалось, что он не обернется. Потом он повернул голову, и она увидела фиалковые глаза своего бывшего мужа. Голова у Купер закружилась. Она оставила Диора и начала проталкиваться к Амори сквозь толпу пассажиров.

— Привет, Купер, — поздоровался он.

— Я не знала, что ты в Париже.

— Я тут проездом. — Он посмотрел поверх ее плеча. — А ты, я гляжу, все так же коротаешь время с этим, как его там…

— С Диором. Мы только что проводили его сестру. — Она пыталась восстановить дыхание. Встретить его здесь было все равно что получить удар под дых. Он сильно похудел с тех пор, как она видела его в последний раз. На нем была военная форма цвета хаки, на плече висела походная сумка, светлые волосы встрепаны. — У тебя есть время поговорить?

Он взглянул на часы:

— Да, у меня еще полчаса до отхода поезда. Можем выпить по бокалу вина.

Она все объяснила Диору, тот печально кивнул и поехал домой, чтобы в одиночестве приходить в себя. Они с Амори направились в «Голубой поезд» — обильно украшенный позолотой и настенной росписью станционный буфет. В переполненном зале им удалось отыскать свободный столик в углу. Амори заказал у замученного наплывом посетителей официанта сразу целую бутылку вина.