Загадка неоконченной рукописи - Делински Барбара. Страница 29

Конечно, неразделенная страсть встречается. Беднягу Дилана так тянуло к ней, а она не чувствовала ничего. «И так случилось потому, против всякой логики, – подумала она, – что все это должно было достаться садовнику ее отца». Власть физиологии проявилась в полной мере. Кэйси казалось, что тело просто звенит от чувственности. Она не помнила, чтобы когда-нибудь испытывала такое физическое влечение к мужчине. Смотреть, как он работает, было наслаждением, граничащим с грехом.

Закончив обливаться, он свернул шланг среди кустов и вернулся к обрезке, а она продолжала наблюдать.

Однако время шло, и ее удовольствие начало бледнеть, уступая место чему-то более мрачному, что собиралось, подобно грозе в жаркий день. Это было чувство одиночества, когда оно приходило к ней, она долго жила с ним, а в последнее время стала ощущать его еще более остро. Теперь, пришедшее следом за отчаянным желанием, оно было еще сильнее и печальнее – а она оказалась к этому не готова. Ее глаза наполнились слезами, и она ничего не могла с этим поделать. И уйти она тоже не могла. Она не знала, внезапность ли ощущений или усталость после рабочего дня, но что-то не позволяло ей двинуться с места. Чувствуя себя раздавленной, Кэйси приложила пальцы к губам.

Это движение привлекло взгляд Джордана. Он посмотрел на нее, нахмурился и направился к ней. Растерявшись, она уткнулась лицом в колени и начала тихо всхлипывать. Она хотела остановиться, хотела этого отчаянно, потому что не хотела показывать себя Джордану с такой стороны. Но другие желания перевесили это. Она хотела быть с кем-то. Она хотела, чтобы у нее была семья. Она хотела, чтобы ее любили.

Джордан точно не годился для этого. Такие отношения не строят на физическом влечении. Но сейчас, когда одиночество захлестнуло ее волной, она бы все отдала за то, чтобы он обнял ее, обнял так крепко, чтобы одиночество разлетелось в клочья и унеслось прочь.

Хотя она не могла его видеть, по близости голоса она поняла, что он остановился, склонившись, прямо над ней.

– Я могу чем-то помочь? – спросил он с такой нежностью, что ей стало еще больнее.

Чем он на самом деле мог помочь ей? Он не мог заставить Кэролайн очнуться или воскресить Конни из мертвых, а она не могла начать рассказывать ему о своей жизни. Он не ее врач. Он даже не друг ей. Поэтому она отрицательно покачала головой.

Едва она закончила это движение, как ощутила прикосновение, настолько легкое вначале, что могло быть воображаемым, потом сильнее. Это была его рука, ладонь и пальцы легли на ее волосы, принося неожиданное облегчение. По крайней мере в эту минуту она не была совершенно одинока.

Она не шевелилась, не желая, чтобы он убирал руку. Постепенно она перестала плакать. Она успокоилась, лишь изредка случайно всхлипывая.

– Я закончу здесь завтра, – так же мягко проговорил он. Через несколько мгновений он убрал руку с ее головы.

Она не подняла глаз. Она была слишком обескуражена. Сидя в той же позе, она слышала, как он чистит инструменты, несет их в сарай и выходит через калитку из сада. Она слышала, как он завел машину, но прошло несколько минут, прежде чем он уехал. Только тогда она выпрямилась, вытерла глаза и пошла в дом.

Минут через двадцать в дверь позвонили. Кэйси уже успела промыть глаза холодной водой и восстановить макияж и чувствовала себя более-менее в своей тарелке. Но все равно предпочла бы, чтобы дверь открыла Мег. Но Мег она уже отпустила.

Она спустилась по передней лестнице и выглянула в боковое окошечко. Перед дверями стояла темноволосая, темнокожая женщина. На ней была широкая рубаха и лосины, в одной руке она держала пачку листов бумаги. Такой великолепной кожи Кэйси не видела ни у кого – такой шелковистой кожи и такого выдающегося живота, хотя в остальном женщина была весьма изящной.

Кэйси открыла дверь, настороженно улыбаясь. Ответная улыбка была куда более естественной.

– Я – Эмили Эйзнер, вот решила познакомиться с новой соседкой. Вы уже встречались как-то с моим мужем, Джеффом. Мы живем здесь, в Корт, – она махнула рукой, – через четыре дома от вас.

– Да, я помню Джеффа. Он сказал, что вы беременны, но ни словом не упомянул о том, как вы красивы.

– И к тому же наверняка не сказал, что я черная, – добавила Эмили с прямотой, которая сразу же понравилась Кэйси. – Людей это обычно шокирует. Должно быть, я первая такая, поселившаяся здесь, в Корт, на верхних этажах, если вы понимаете, о чем я.

Кэйси понимала. Она протянула руку.

– Я Кэйси Эллис. Очень рада познакомиться с вами.

– Взаимно, – сказала Эмили, отвечая на рукопожатие. Улыбка постепенно сошла с ее лица. – Джефф не знал, что вы родня доктору Ангеру. Он не обращает внимания на то, о чем болтает прислуга в доме. Мои соболезнования.

– Спасибо. Но на самом деле я совсем не знала его.

– Неважно. Все равно это был ваш отец. Потеря есть потеря. Я знаю, что вы только переехали и у вас полно дел, но я хотела вернуть вот это. – Она протянула бумаги – теперь Кэйси видела, что это книги. – Это ноты. Мы с доктором Ангером всегда менялись ими. Это те, что он давал мне.

Кэйси взяла стопку.

– Вы играете на пианино?

– Не так хорошо, как он. Я брала уроки, но раньше мне никогда не хватало времени. А теперь я думаю, что сошла бы с ума от скуки, если бы не пианино. Я привыкла работать, но мы решили, что ребенок нам нужен больше, чем доход. У меня было два выкидыша за три года, поэтому на этот раз мы особенно осторожны.

Кэйси отступила внутрь.

– Может, вы пройдете и присядете?

– О, нет, – улыбнувшись, ответила Эмили. – Мне нравится стоять. – Она перестала улыбаться. – Я просто хотела, чтобы вы знали, мне будет не хватать вашего отца. Он не очень общался с соседями. Я была одной из немногих, кто стучался в эту дверь. Однажды я услышала, как он играет, и не смогла устоять.

– Я понятия не имела, что он играет, пока не увидела рояль. Так вы говорите, он играл хорошо?

– Он играл… – Улыбка Эмили стала задумчивой, – очень точно. У него не было абсолютного слуха, он не мог просто услышать музыку и подобрать ее. Ему приходилось много трудиться, много упражняться, но он добился замечательных результатов.

– Он брал уроки?

– Насколько я знаю, нет.

– Никогда?

– Он так говорил, поэтому это еще более удивительно. Я имею в виду, он действительно достиг совершенства. Он вполне мог играть в камерном оркестре, но не думаю, что кто-нибудь, кроме меня и Мег, слышал, как он играет. Мне кажется, для него это было очень личным.

– Он был застенчив, – сказала Кэйси. Впервые в ее устах это прозвучало не как обвинение, а как констатация факта, причем с оттенком сочувствия.

– Очень. Мы никогда много не говорили, только играли.

– Вы говорите, вы менялись. Может, у него осталось что-то ваше?

– Несколько сборников, – отмахнулась она, – но я могу забрать их как-нибудь потом.

Кэйси более настойчиво пригласила Эмили пройти.

– Где они могут быть?

– В табурете у рояля. Он всегда хранил их там.

– Ну, тогда это просто, – сказала Кэйси и провела Эмили через холл в зал. В его дальнем конце, в тени рояля, прятался табурет. Он был из того же дорогого дерева, что и инструмент, с обитым гобеленом сиденьем. Кэйси и не подозревала, что оно открывается.

«На самом деле, – подумала Кэйси, – еще более удивительно то, что оно закрывалось, учитывая три стопки нот, плотно сложенных там». Содержимое табурета уплотнял большой конверт из манильской бумаги, приклеенный скотчем к нижней стороне сиденья.

Глава 9

Литтл-Фоллз

Опираясь одной ногой о землю и придерживая у бедра шлем, мотоциклист окликнул ее:

– Поздновато для прогулок в одиночку. – Голос был грубоватым и низким. Дженни не двигалась. – К тому же холодно, – продолжал он. – Где твой шофер?

– Я… ммм… Он уехал.

– Он бросил неодобрительный взгляд в туман.