Жаворонок Теклы (СИ) - Семенова Людмила. Страница 76

— Налия, не бросай меня, — тихо и отчаянно сказал Айвар. — Я буду часто к ним ездить, но жить я хочу с тобой! Мне не важны никакие трудности: ты же знаешь, что я все успел повидать. Только не оставляй меня одного!

— Мне важно, Айвар! — резко оборвала его она, закуривая. — Я не позволю, чтобы ты видел меня в таком положении! И ты тоже возьми себя в руки. Да, жаль терять этот город, этот дом, все надежды, но ничто хорошее не длится вечно, и по-настоящему плохо стало вовсе не сейчас, как ты думаешь, а тогда, когда я осознала, что мой труд был бесполезным. Мы в благодарность хотели не так уж много — чтобы люди к нам прислушались и дали помочь их детям и внукам. И даже в такой малости нам было отказано! Что же оставалось делать? Хотя бы сами себя мы могли вознаградить спокойной жизнью, там, где никто не смотрит на тебя зверем только за то, что ты «шибко умный»? Где нарожать десяток слабых детей в скотских условиях не считается лучшим достижением, чем спасти от смерти тысячу чужих?! Где выражение «защитить жену от насилия со стороны мужа» не воспринимается как оксюморон? И ты же сам это понимал, Айвар, не обольщался, что за несколько лет в умах у эфиопов что-то качественно перестроится. Ну на что тебе это все сдалось...

Айвар не знал, что на это ответить, и вспоминал их разговор в ночь после свадьбы. Сейчас ему казалось, что именно он накликал беду, пожелав любимой никогда не изменять своему прекрасному и губительному характеру.

— Надеюсь, когда-нибудь ты меня простишь, — быстро добавила женщина, раздавив сигарету. — Как бы то ни было, я не имела права так подвести нас. Родители вряд ли простят, я и прежде-то кровь из них пила стаканами...

Она слегка замялась и добавила:

— Не буду спрашивать, дождешься ли ты меня. Знай только, что я не вздумаю тебя упрекать, если ты сможешь наладить собственную жизнь. Ты молодой мужчина, и я не собака на сене, чтобы отнимать у тебя эту возможность.

— Вот и не спрашивай, и не болтай глупостей: я навсегда останусь твоим мужем и дождусь тебя, если буду жив. Ты запомнила?

— Ну еще чего! Ты сам держись, пожалуйста, — сказала Налия уже совсем тихо.

Она прижалась к нему и он долго гладил ее по голове и плечам, едва слышно проговаривая свои загадочные увещевания.

Налии действительно назначили два года труда в дальнем регионе и пожизненный запрет на государственную службу в столице. Айвар попытался вмешаться и добился встречи с обвинителем, но хладнокровие подвело и тот быстро его осадил.

— А что вы скажете насчет своей службы, господин Теклай? — спросил прокурор. — Судя по рассказам вашей жены, вы сами упускали серьезные промахи в санитарном контроле, а иногда и прикрывали своих подчиненных и друзей. Уж это найдется кому подтвердить, так что не вам сейчас поднимать шум.

— В моей службе не было никаких фатальных нарушений, — возразил Айвар.

— Но по крайней мере могли быть. Лучше бы вы ограничивались своей декоративной ролью, вот что я вам скажу. Вы думали, что близки к народу? Когда один этот ваш браслет, купленный на деньги жены, прокормил бы несколько крестьянских семей, в которых мужья честно все тянут на себе? Так что все, заканчивайте эту показуху и идите домой.

Разумеется, суд вызвал новую волну травли в адрес всей семьи: особенно радовались давние враги Айвара из местной секты «пролайферов», которые в Эфиопии не брезговали ни поджогом больниц, ни нападениями на врачей и на сторонников полового воспитания. По их мнению, Айвара давно пора было обрить налысо и линчевать. Когда же вечером на одной узкой улочке у него буквально над головой пролетел большой кусок кирпича, он понял, что юристы были правы насчет необходимости отъезда.

Но хуже всего было то, что некоторые из его наставников решили, будто идея уехать за лучшей жизнью исходила именно от Айвара, которому приелся честный труд и вновь захотелось вкусить авантюр и шальных денег. Он оказался в патовой ситуации, так как оправдываться значило бы перекладывать все на жену. Впрочем, его оправданий и не желали слушать.

— Откуда вы только беретесь такие, да еще называете себя мужчинами? — гневно сказал один немолодой медработник русского происхождения, давно работавший в Эфиопии. — Сколько я уже историй слышал про то, как наивные влюбленные девушки ради мужиков и в растраты влезали, и непомерные долги на себя брали, и в тюрьму шли за аварию со смертельным исходом, в которой был виноват любовник или такой вот муженек, как ты! Они же доверчивы как дети, когда любят! У бедной Налии теперь вся жизнь разрушена, ты это хоть понимаешь? Куда она потом подастся, без карьеры, без детей, с подорванным здоровьем и старыми родителями? А ты спокойно в России устроишься, да еще очередную дурочку там быстро найдешь. Это ты всегда умел лучше всего! И не рыдай, пожалуйста, и так противно.

К счастью, многие друзья и единомышленники все же не отвернулись, дали показания в пользу обоих супругов, подписали петицию о смягчении наказания и заверили Айвара, что всегда помогут в случае проблем со здоровьем. Кое-кто по секрету пообещал ему и разобраться в криминальном деле, вычислить настоящую «крысу». «Только ты не вздумай влезать в это, Айви! — предостерегли его. — Чем меньше о тебе будет слышно в Аддисе за эти два года, тем лучше»

Словами их помощь не ограничилась. Счета супругов были арестованы, но Айвар и Налия имели также накопления в наличности, в пересчете на рубли около трех миллионов. Айвар отложил кое-что из этого запаса, чтобы послать Павлику, а также позаботился о том, чтобы в лагере, где мальчику выдали абонемент еще на два года, никто из знающих его и Налию не проговорился о случившемся. Остальные деньги он отдал на хранение одному из близких друзей и по истечении двух лет получил обратно все до последнего быра.

Родители были отстранены от поста, как и Айвар, но за прежние заслуги и репутацию им дали без лишнего шума уйти на пенсию. Им порекомендовали перебраться в принадлежащий семье старый дом в городе Семера, на северо-востоке страны, и пообещали не оставлять без социальной опеки в случае ухудшения здоровья.

Оставалось решить судьбу Айвара. Налия пыталась защитить мужа, клялась, что зря его оговорила, но это уже никого не волновало и нечего было даже думать о том, чтобы остаться в столице хотя бы санитаром. Поэтому сошлись на том, чтобы он тоже ехал в округ Афар, центром которого была Семера, — там был необходим человек с квалификацией старшего медбрата для недавно открывшегося медицинского пункта в одной из окрестностей. Пункт был задуман как база практики для учеников Семерского колледжа здравоохранения и помощи местному населению.

Юрист, снова пришедший к родителям, за которыми Айвар все это время приглядывал, предупредил, что жить ему придется в одном из похожих друг на друга нищих поселков северо-восточного типа. Путь от города до медпункта был слишком неблизким, к тому же среди жителей Семеры преобладали афары-мусульмане, а амхарцы жили в основном в таких деревнях. Помощник счел, что среди своих Айвару будет полегче, и все же заметил, что условия в деревне крайне суровые.

Однако Айвар уже ни на что не реагировал, чувствуя, что потерял будущее. Погибли все надежды на то, что когда они сбавят обороты в карьере, можно будет заняться строительством собственного уютного дома, с палисадником и верандой для посиделок с друзьями за плетеным столиком. Там, как он представлял, будут цвести самые необыкновенные розы и звенеть на ветру причудливые амулеты. А еще они с Налией намеревались взять под опеку одного из многочисленных эфиопских сирот и беспризорников, уже не только из милосердия, но и для собственного счастья. Соломон и Агарь радовались по-детски, услышав, что у них, возможно, скоро будет внук или внучка. Большего Айвар, в сущности, и не хотел — сколько его ни метало по свету, в какие переделки не забрасывало, он в душе так и оставался домашним, тянулся к теплому очагу, запаху кофейных зерен и пышных сладких пирогов, приятному шелесту страниц и детским улыбкам.