Пока подружка в коме - Коупленд Дуглас. Страница 58

— Все-то вам, водяным, неймется. Ладно. Дай только подумать.

Она захлопывает дневник Дженни и откидывается на стену. Джейн лежит рядом с ней.

— Мир «каким он стал сейчас», Джаред, это — как бы это тебе сказать — вот: это сплошной праздник. Веселье до упаду. Я уже так навеселилась, что больше не могу. — Она изображает, что задыхается от смеха, и продолжает: — А как ты думал? Смотри: каждый день — будто воскресенье. Ничего нигде не происходит. Ну, кино смотрим по видику. Книжки иногда читаем. Еду готовим — из консервов да из коробок. Свежего ничего. Телефон не звонит. Ничего, ничегошеньки не происходит. Почты нет. Небо все провоняло какой-то гадостью. Когда народ позасыпал, реакторы работать остались, заводы там всякие. Странно, что мы еще здесь не окочурились.

— Ты удивилась, когда наступил конец света?

Меган устраивается поудобнее.

— Да. То есть нет. Нет, не удивилась. Понимаешь, было очень похоже на то, что все люди вдруг впали в кому. А я к этому делу привычная. Ты только не подумай, что я тебя разжалобить пытаюсь. Просто это правда.

Она зажигает сигарету из валяющейся в комнате пачки Дженни.

— Смотри-ка, год прошел, а ментол шибает — как свежий. Ты курил?

— Да ты что! Я же качок, спортсмен.

— Круто. А спал с кем-нибудь?

— Сплошь и рядом. А с чего это тебя так заинтересовало?

— Да тут, сам понимаешь, некоторая нехватка мужского населения наблюдается.

Я подхожу ближе и внимательно разглядываю Меган — румяные, обветренные щеки, белки глаз чистые, как колокольный перезвон.

— Слушай, а тебе когда-нибудь приходилось…

Фразу я не договариваю, и Меган тотчас же встревает:

— Ну-ка погоди… Ты что, клеишь меня, что ли?

— Я? Да нет.

Меня застукали.

— Точно-точно. С ума сойти. Меня пытается «снять» покойник!

Джейн начинает пищать. Меган сует ей рожок с молочной смесью и мягкого игрушечного зайчика.

— Вот что я вам скажу, мистер Призрак…

— Можно просто Джаред.

— Какая разница. Это не то место и не то время. Мне, конечно, лестно, но только фиг вам. Короче, я предпочитаю живых.

— Понял, не дурак.

Меган запирает на застежку дневник Дженни, потом поднимает на меня взгляд:

— Почему мы одни остались здесь? Как это вышло, что именно мы?

— На это есть причина.

— Какая?

— Извини, сейчас я этого не могу тебе сказать.

— Блин, что за игры в Карен! Леший хренов.

— Меган, надо становиться взрослее.

— Что? Ты, сопляк шестнадцатилетний, будешь говорить мне, что пора взрослеть? Дожили. Давай выкладывай лучше, остался на Земле кто-нибудь, кроме нас или нет. Карен говорит, что никого, а я на все сто не уверена.

— Карен дозволено знать немногое, но то, что она видит, всегда правда.

— Значит, я выиграла! Лайнус ведь до сих пор пытается выйти на связь со всякими глухими местами, вроде нефтяных платформ посреди Индийского океана или полярных станций в Антарктике. А теперь он мне ведро золотых монет должен.

— Ведро золота?

— Да это шутка. Золота так много, что спорить на него просто глупо. Мы его с мостов швыряем. Друг в друга кидаемся монетами. Все, деньгам конец пришел.

— Это-то ясно.

— Слушай, Джаред, а как оно там — на небесах?

— На небесах, говоришь? Там все лучшее, что здесь есть. Все естественное, ничего специально не строили. Сделаны они из звезд и деревьев, грязи и плоти, из змей и птиц. Замешаны в один раствор облака и камни, реки и лава. Но это не дом, не строение какое-нибудь. Это больше, чем материальный мир.

— Ну ладно, это уже кое-что. А как там люди — им одиноко?

— Нет.

— Ну тогда это точно небеса. Сущий рай.

Мы молчим. Я стою совсем рядом с ней.

— Извини, что отказала тебе, жеребец ты этакий. И даже не то чтобы мне каждый день такие предложения делали.

— Да, я понимаю.

Тут я хлопаю себя ладонью по лбу:

— Блин, совсем забыл — мне идти пора. Хорошо поговорили.

— Слушай, не уходи. Ты хоть новенький, с тобой интересно.

— Давай-ка мы сделаем вот что, — говорю я, — Подержи Джейн передо мной.

— Это еще зачем?

— Сейчас увидишь.

Руки Меган, как заряженная мышеловка, — готовы в любую секунду отдернуться, если я вдруг сделаю что-то не то. Но я веду себя осторожно. Сначала я легко дую в глаза Джейн, потом аккуратно прикасаюсь кончиком языка к ее лобику, прямо над переносицей. Я — первое, что она видит в этом мире.

— Твоя дочка здорова. И не просто здорова или нормальна, она гениальна. Она вырастет по-настоящему мудрой. И с этого дня ты — ее слуга.

Не в силах что-либо сказать, Меган молча смотрит, как я растворяюсь в воздухе и исчезаю.

29. Бесконечность искусственна

Скучаю я по земной жизни. Там мне, например, нравилось, как мама готовит запеченную свинину. Я любил проснуться рано-рано, на рассвете, и пробежаться по округе в одном белье, зная, что все остальные еще спят. Было дело, летом семьдесят восьмого я как-то устроил себе пробежку нагишом. Если кто меня и видел, то, по крайней мере, полицию вызывать не стали. Пожалуй, эти одинокие пробежки по Рэббит-лейн остались у меня в памяти наиболее сильными телесными воспоминаниями, ярче даже, чем секс, — воздух, солнце и ощущение земли под ногами. Еще что? Сова еще была — жила на дереве сразу за нашим домом. Гнездо или там дупло было у нее прямо перед моим окном. Каждый вечер на закате она вылезала на ветку и хлопала для разминки крыльями — смешные такие, как уши у афганской борзой. Обычно она улетала вниз по склону в сторону дома Карен, ловила там мышей. Я еще смотрел, как миссис Мак-Нил подкармливала ее, оставляя мясные обрезки, — она меня, кстати, не видела. Зато она подсмотрела, когда я как-то раз косил траву на лужайке. Мне приспичило по нужде, и я, спустив красные спортивные штаны, помочился прямо на изгородь. А эта старая ведьма все видела!

О чем я жалею? Да ни о чем. Я не настолько долго прожил, чтобы говорить о каких-то серьезных ошибках. Зато и воспоминаний о взрослой жизни нет. Другое дело, доживи я до возраста моих друзей, у меня наверняка сейчас проблем было бы выше крыши, как у них.

Я слежу за ребятами уже с год или чуть больше — с тех пор, как Карен очнулась. Карен, конечно, не помнит, но большую часть времени, что она пролежала в коме, мы провели вместе. Она получила полагающуюся ей долю «дополнительных» знаний точно так же, как и я, — лоскутами, обрывками, которые до поры до времени кажутся просто бессмыслицей.

Условия моего с ними общения установлены очень строгие. Приходится быть кратким, особо не наговоришься. На каждую встречу мне выделяется «X» времени, и за этот промежуток я должен достичь определенного результата.

Результат — слово, которое больше подходит какому-нибудь старшему смены в «Макдоналдсе», который воспитывает своих подчиненных. Но, сами понимаете, жизнь — она ведь такая и есть. Мы все время добиваемся каких-то результатов. Каждую секунду мы пересекаем очередной финиш, забиваем очередной гол под рев трибун, приветствующих наше очередное достижение. Перешел улицу, почистил яблоко, поздоровался с девушкой «Мисс Январь» этого города — всякий раз мы будто рвем финишную ленточку на олимпийском стадионе под гром аплодисментов. Вселенная хочет, чтобы мы побеждали. Она делает так, что, даже проигрывая, мы побеждаем. Эх, жаль, что я не могу всю жизнь бежать себе нагишом по улицам рано утром, на рассвете!

Впрочем, чего это я? Разговорился. Мне ведь к Лайнусу пора. Вон он куда забрался — на самую высокую точку в окрестностях, откуда видно далеко вокруг: граница с Соединенными Штатами, Олимпийский полуостров. Небо чистое, прозрачное, как линза. На востоке, милях в ста, возвышается Маунт Бейкер — Фудзияма американского континента, прочная как свинец, белая как свет.

Лайнус думает обо мне и одновременно о времени — о смерти, бесконечности, о том, что есть выживание и жизнь, о том, что такое время. В общем, вернулся к тем же вопросам, на которые уже искал ответы в юности. Он вообще был единственным из нас, кому приходило в голову задавать себе вопросы более серьезные, чем «где мы собирались сегодня посидеть?». Я всегда с уважением относился ко всему, что он говорил.