Сто лет Папаши Упрямца - Фань Ипин. Страница 6

Комдив уже собрался уходить, как вдруг кое о чем подумал и приказал своим охранникам раздеться, чтобы поменяться с ними одеждой. Те поспешно сняли с себя одежду, чтобы командир выбрал, какая ему впору; казалось, в этот момент, когда жизнь и смерть решаются, они получали удовольствие, переоблачившись в командующего.

Папаша Упрямец сурово прикрикнул: А ну стоять! Двинетесь – стрелять буду!

Командир дивизии и оба его охранника обернулись и увидели наведенное на них дуло автомата.

Одевайтесь-ка, да каждый в свое, произнес Папаша Упрямец, он повел дулом автомата, и все поняли намек. Поняли они и то, что Папаша Упрямец жестокий человек, поэтому надели каждый свою одежду.

После этого Папаша Упрямец сказал охранникам: Уходите.

Командир, глядя на удаляющихся охранников, спросил: А как же я?

А вы остаетесь.

Почему?

Вы – командир дивизии.

Дивизии? Командир горько усмехнулся. Из шести с лишним тысяч человек кто-то погиб, кто-то сбежал. Я тут один, какой из меня командир дивизии.

Поэтому вы и должны остаться.

Я спрашиваю тебя – зачем мне оставаться? С минуты на минуту вся наша армия будет разгромлена, а в плен я попасть не хочу. С моим командирским званием плен – это верная смерть.

Вы не здесь будете ждать, а пойдете со мной.

Куда?

Папаша Упрямец ответил: К главнокомандующему Баю для объяснений.

Командир Чжан Жуйшэн ошеломленно уставился на Упрямца как на идиота: У тебя что, крыша поехала?

Нет.

Если крыша на месте, то что же ты с ума сходишь? Тебя в башку ранило? Не стыдно являться к командующему Баю? Что можно тут объяснять?

Говоря по правде, мы пойдем, чтобы ответить за свои действия, сказал Папаша Упрямец. Мы оба виноваты. Вы плохо руководили, а я отпустил дезертиров. Вы понесете ответственность за ваши действия, а я признаю свою вину.

Ты понимаешь, что это означает самим искать свою смерть? – произнес комдив.

Смерть или нет – идти все равно надо. Командующий Бай ко мне хорошо относился, к вам тоже.

Я не пойду.

Нужно идти. Я приказываю вам идти со мной.

У тебя нет полномочий приказывать мне!

Есть, сказал Папаша Упрямец. Он знаком показал командиру дивизии свои шевроны заградотряда. Я могу приказывать любому, кто пытается сбежать во время сражения, включая и вас.

Почему ты отпустил столько дезертиров, а ко мне привязался и не отпускаешь?

Потому что они – солдаты, они как лошади. Лошади – ни в чем не виноваты, поэтому я выпустил их на волю. А вот вы – командир, на самой высокой должности, то есть тот, кто ездит на лошадях и ходит за ними. И если лошадь от вашего недогляда помрет или сбежит, разве не надо держать ответ перед хозяином? Ответьте мне.

Комдив заколебался, словно слова Папаши Упрямца проняли его.

Если сейчас не уйти, мы точно станем пленниками коммунистов, произнес Папаша Упрямец.

Невдалеке уже клубилась пыль, и воздух сотрясали воинственные крики.

Командир оценил ситуацию и сказал: Пошли.

Они шли плечом к плечу, размеренным шагом, словно два поссорившихся брата, имеющие одну цель. На поясе у комдива висел револьвер, а у Папаши Упрямца на шее болтался автомат, казалось, что никто ни на кого не нападает, и они вроде и боятся смерти, а вроде и нет.

Однако даже если бы они бежали, все равно доложить командующему Бай Чунси они бы уже не успели. Армия коммунистов заняла позицию, уничтожила прикрытие и бросилась в погоню, словно стая волков, окружившая нескольких овец.

Так Папаша Упрямец и командир дивизии Чжан Жуйшэн стали пленниками Народно-освободительной армии.

В Народно-освободительной армии с пленными хорошо обращались. Кто был готов вступить в их ряды, тех приветствовали. Кто хотел вернуться домой, тем давали денег на дорогу и отпускали. Папаша Упрямец выбрал вернуться домой.

Так совпало, что заместитель командира роты, отвечавший за решение судьбы пленных, был тоже из деревни Шанлин, и звали его Вэй Чжэннянь. Ему было всего восемнадцать лет, а Папаше Упрямцу – двадцать девять. Когда они впервые столкнулись, то не узнали друг друга, потому что Упрямец уехал из дома давным-давно, и оба они с той поры сильно изменились. Однажды Вэй Чжэннянь проводил для пленных рядовых солдат урок политподготовки, и говорил он на нормативном китайском. Когда он упомянул о том, что тоже был солдатом гоминьдановской армии и потом сложил оружие, да не один, а вместе со своей ротой, Папаша Упрямец выругался по-чжуански: вот ведь, мол, какое мелкое и наглое яйцо. После занятия Вэй Чжэннянь отвел Папашу Упрямца в сторону и произнес на чжуанском: Ты ж меня обругал!

Папаша услышал родное наречье и тут же спросил: Откуда ты?

Вэй Чжэннянь ответил: Дуань.

А в Дуане откуда?

Из Цзинчэна.

А там откуда?

Шанлин.

Так и я из Шанлина!

А чего ты тогда меня не признаёшь?

А ты чей сын?

Вэй Гуанцю.

О! Я вспомнил! Когда я пошел служить, ты был еще совсем мелким. А сейчас ты вырос, изменился. Да и я изменился.

Это тебя называли Папаша Упрямец?

Да, это я.

Ты такой молодой, а уже Папаша, вот это круто!

Потому что я постоянно со всеми препираюсь.

Я советую тебе перейти на нашу сторону, вступить в Народно-освободительную армию.

Нет, я хочу домой.

Почему?

А почему нет?

Служить в Народно-освободительной армии хорошо, есть перспективы.

Это потому что ты в девятнадцать лет уже стал заместителем командира роты?

Я стал заместителем командира роты, потому что совершил подвиг, а не потому, что купил эту должность.

Если уж о подвигах, так у меня их больше.

Твои подвиги – это убийства солдат Народно-освободительной армии?

Я убивал япошек. Был в битве при Тайэрчжуане, в деревне Люцзяху, в бою, где были уничтожены артиллерийские позиции японской армии, давай же проверь, был ли я там?

Я знаю, что ты отпустил многих гоминьдановских дезертиров.

А как иначе? Если бы они продолжали драться с вами, полегло бы еще больше народу.

Если ты вступишь в Народно-освободительную армию, то будешь нашим, своим.

Я вернусь домой, стану простым крестьянином, разве не буду я тогда тоже вашим?

Когда два жителя деревни Шанлин встретились на чужой земле и давай спорить, костерить друг друга да пререкаться, разве это не радость? Ни один не мог переубедить другого. Недолго они пробыли вместе, а потом разошлись, и каждый пошел своей дорогой.

Эту историю про то, как Папаша Упрямец случайно встретился с односельчанином Вэй Чжэннянем, я услышал от другого участника событий – собственно Вэй Чжэнняня, – когда уже стал взрослым. Это произошло в 1990 году, он тогда занимал пост секретаря окружного парткома города Цзиньчэн, а я пришел к нему брать интервью. Я был специальным корреспондентом журнала «Партийная дисциплина», и когда задавал вопросы касательно неподкупного правительства, дополнительно спросил о его общении с Папашей Упрямцем. Главное, что я хотел узнать: говорил ли Папаша ему те самые слова. И этот отличившийся в бою шанлинец, достигший выдающихся политических результатов, сказал:

Он был упрямый, но пыль в глаза не пускал.

Я произнес: Если бы Папаша Упрямец вас послушал и вступил в Народно-освободительную армию, возможно, сейчас он стал бы чиновником, как вы. Может, выше по должности, а может, и ниже. Одним словом, точно не был бы простым человеком.

Вэй Чжэннянь ответил: А мог и погибнуть на поле боя. Сейчас он жив и здоров, и это замечательно.

И то верно, сказал я.

Вэй Чжэннянь произнес: Жизнь мимолетна, у кого она была хорошая, а у кого – нет, сейчас сложно сказать, это мы узнаем в день смерти. Когда Вэй Чжэннянь говорил эти слова, ему было пятьдесят шесть. В шестьдесят он вышел на пенсию, затем попал в тюрьму за экономические преступления и просидел там семь лет. Весной 2020 года Вэй Чжэннянь скончался в деревне Шанлин в возрасте восьмидесяти восьми лет.

Папаше Упрямцу сто лет, и он все еще жив.

Глава 3

Кастрация

Поначалу Папаша Упрямец кастрировал свиней, кур, овец, но не трогал быков.