Имяхранитель - Козаев Азамат. Страница 72

Моцион после сна они совершали вместе.

Время от времени зверь куда-то ускользал, а когда возвращался, морда его была испачкана в земле, а челюсти что-то аппетитно пережевывали. Иван, растроганный почти собачьей верностью «мангуста», справился на кухне, чем, за исключением молока, любит угощаться Кусай. Оказалось, что моллюсками, рыбой и вялеными осьминогами. Посчитав, что осьминоги предпочтительнее, Иван выпросил у кухарки целый фунт этого лакомства для Кусая, лимонад и бутерброды с сыром – для себя и отправился подальше от посторонних глаз заниматься ежедневной тренировкой.

Тренировки – растяжки, прыжки, изометрическая гимнастика, акробатика, бег, метание различных снарядов, способных быть смертоносными, и прочее в том же духе он ненавидел, как каторжник ненавидит свои кандалы и норму в каменоломне. Но пропускать, за редким исключением, себе не позволял. Дисциплина в отношении этих обязательных упражнений жила у него где-то глубоко внутри, глубже даже, чем ненависть к ним.

Посчитав, что удалился от жилых корпусов достаточно, Иван сбросил сандалии, поставил их под приметное дерево, сверху аккуратно уложил рубашку и брюки. Придавил стопку одежды флягой и мешочком с осьминогами, по привычке поддернул полосатые купальные панталоны, поправил кистень, закрепленный на предплечье, и предложил Кусаю:

– А теперь догоняй!

После чего зарысил по замечательно выметенной туфовой дорожке.

Удивительно, однако коротконогий и заметно косолапящий зверь ничуть от него не отставал, а временами даже вырывался вперед. Обогнав Ивана, Кусай непременно оборачивался, и имяхранитель мог поклясться, что при этом в глазах у негодника светилось торжество. Так они мчались минут около десяти. Ухоженная дорожка давно закончилась, превратившись в наполовину заросшую травой стежку, когда Ивану показалось, что он слышит удары металла по камню. Он без раздумий переменил направление бега и вскоре оказался возле стены. Теперь стало совершенно ясно, что долбили именно ее. Иван нехорошо ухмыльнулся и побежал вдоль стены, на звук. Еще через минуту-другую выяснилось, кто этим занимался.

– Ты чего творишь, привратник? – спросил Иван все еще прерывистым после бега голосом. – Ошалел?

Александр вздрогнул от неожиданности, очередной его удар, нацеленный на расширение свежего пролома, пришелся вскользь. Брызнули желтые искры, заклубилось облачко пыли. Уже в следующее мгновение Планид оправился, перехватил поудобнее узкую кувалду на длинной ручке, какими орудуют железнодорожные рабочие, вбивая в шпалы костыли, и молча двинулся на имяхранителя. Намерения его были столь очевидны, что их сумел бы распознать даже самый тупой безымянный.

Дальнейшее заняло менее минуты. Началось чередой страшных ударов кувалдой, а закончилось одним ошеломительным тычком в солнечное сплетение привратнику. Единственное, что более-менее запомнилось Ивану из этой минуты, был пронзительный визг Кусая, бестолково метавшегося под ногами противников. Визг оборвался в тот момент, когда Александр, сдавленно крякнув, осел на землю и привалился плечом к стене. Иван вырвал из его ослабевшей руки оружие, откинул подальше, а потом присел, зажал в кулак потные волосы горбуна и с силой потянул, заставляя откинуть голову назад. Тонкие бледные губы Планида разошлись, обнажив некрупные и не слишком ровные зубы. Глаза привратника были закрыты, тонкое свечение Имени полностью угасло, словно впиталось в овчину душегрейки. Вряд ли кто-нибудь способен был сейчас узнать в нем полноименного.

– А теперь давай без утайки, – сказал Иван жестко. – Какого дьявола ты это делаешь?

– Да пошел ты, обломок, – без выражения ответил Александр и попытался отвернуться.

Имяхранитель сжал волосы крепче, дернул так, что голова привратника чувствительно ударилась о стену, и вдавил предплечье в его напрягшееся горло.

– Мы здесь не в «казаков-разбойников» играем, эв Планид. Может быть, ты не понял, так я объясню. Мне поручено задание, выдан за него аванс. Поэтому я в данный момент не обломок, а официальный карающий орган настоятельницы Ипполиты. Причем орган, наделенный весьма широкими правами. Если решу, что ты, дружок, представляешь опасность для Цапель, раздавлю тебе кадык, и дело с концом. Учти, к тому идет. И еще учти: максимум того, что мне за это грозит, – вышибут из храма без выплаты оставшегося гонорара.

– Дави, – прохрипел Александр. – Дави, сволочь! А только я для тебя и рта не раскрою.

Иван грязно, по-матросски выругался, засадил кулаком привратнику в челюсть, так что тот враз обмяк, и поднялся с колен. Убить полноименного – любого полноименного! – он не посмел бы ни при каких обстоятельствах. Однако бешенство, вызванное собственным бессилием, требовало немедленного выхода. Иван подобрал злополучную кувалду и с наслаждением начал ломать рукоятку через колено. Рукоятка была необыкновенно прочной, но только не для Ивана.

Только не для Ивана, которого только что переиграл побежденный.

Потом он швырнул останки кувалды через стену, потрепал ластящегося Кусая по теплой спине, погрузил бессознательного Планида на плечо и зашагал в сторону храма. У него было весомое основание полагать, что Ипполита на этот раз сообщит гораздо больше подробностей о предстоящем сватовстве, чем при первой встрече.

А основание и впрямь было очень весомым. Очень. Если ощущения не подводили имяхранителя, то пудов этак шесть живой (пусть и беспамятной) массы.

К настоятельнице его не пустили. Та как раз встречалась с посланниками двора и принять имяхранителя, пусть даже задержавшего виновника, не могла. Ивану, расположившемуся со своей странной ношей в приемной, пришлось выдержать долгую дуэль на взглядах с Ипполитовым секретарем, женоподобным молодым человеком, от которого тонко пахло модными ароматами и резко – порочными наклонностями. К исходу пятой минуты Ивану стало казаться, что неприязнь во взгляде секретаря сменилась очевидным интересом, и тот едва сдерживает желание переместить масляный взор на торс имяхранителя… а возможно, и на кое-что еще. Поэтому Иван решил, что с него довольно, слегка придавил сонную артерию начавшему шевелиться Планиду и, мстительно плюнув на пол приемной, направился к Сонюшке. В конце концов, именно она была доверенным лицом Ипполиты и могла прояснить многие неясности. Конечно, если имела такие полномочия.

Иван почему-то был уверен, что она – имела. Особенно при сложившихся обстоятельствах. Вероятно, не меньшими знаниями и полномочиями обладал душистый «завитой затылок», но разговаривать с ним о деле Иван согласился бы только в рамках отдельно составленного контракта. При условии, что сумму собственного гонорара в контракте он проставил бы лично. И сумма эта была бы… ах, какой кругленькой была бы эта сумма!

Сонюшка в отличие от Цапель, чьим пристанищем были комнаты в семиместных корпусах, занимала отдельный домик. Добравшись до него, Иван не стал разводить церемоний, а попросту толкнул коленом дверь и вошел внутрь. Верный Кусай вбежал следом.

Крошечная прихожая соединялась напрямую с комнатой, которую можно было назвать девичьей светелкой. Сонюшка сидела за туалетным столиком антикварного вида и расчесывала влажные волосы. В первый момент Ивану показалось, что девушка обнажена, однако потом он разглядел перетянувшую высокую грудь полосу шифона телесного цвета и полотенце на бедрах.

– Доброе утро, – сказал он и облегченно сгрузил массивную ношу на пол.

Кусай, прошмыгнув мимо расслаблено-неподвижного привратника, шустро обследовал углы. При этом зверек потешно двигал носом и похрюкивал. Мимоходом потершись о ногу Сонюшки, он влез под столик и тут же захрустел чем-то вкусным.

– Оказывается, считаться обломком иногда чрезвычайно выгодно, – с усмешкой проговорила Сонюшка, обращаясь будто к самой себе или, возможно, к Кусаю. – Можно без стука врываться к полуодетым дамам и нахально глазеть на них в собственное удовольствие. Здравствуй, Иван. Вижу, Александр все-таки заигрался.