Братья - Чен Да. Страница 25

— Большое достижение для такого нежного возраста, — сказал судья, искоса глядя на меня. — Что вы на это скажете, молодой человек?

— Невиновен, — ответил я твердо. — Они насиловали невинную девочку, судья!

— Конечно, насиловали. — Мужчина с раздражением махнул рукой, как будто это была ложь, которую он слышал уже слишком много раз. Он покачал головой и небрежно приказал: — У тебя нет ничего, чего не мог бы вылечить тяжелый труд. Пересмотр дела через три месяца. До этого времени исковое заявление отклоняется. — Он стукнул своим молотком, и суд закончился.

Я должен был получить пулю в голову в день, когда добрался до Джиушана. С точки зрения упрощенного правосудия коммунистического режима, я был виновен. Мой побег даже удваивал наказание. Но в этой местности управление заменяло собой китайский уголовный кодекс. А это означало, что неопределенная отсрочка может быть применена даже для преступников, осужденных на смертную казнь. Это была вынужденная мера из-за острой нехватки рабочей силы. На Джиушане строился глубоководный военный порт, железные дороги и шоссе. Заключенные были идеальной рабочей силой, так зачем же убивать их?

Ранним солнечным утром после завтрака, состоящего из куска черствого хлеба, я залез в грузовик с другими рабочими. Водитель хлопнул меня по плечу и сказал:

— Тебе это не понравится, молодой человек.

Он оказался прав. Я был одним из многих тысяч, копающих землю и носящих ее в бамбуковых корзинах за мили, чтобы высыпать на влажную грязь рядом с морем, подготавливая основу для порта. Время тянулось долго, а работа была каторжной. Солнце пекло немилосердно, а воздух был влажным. Вдоль дорог, где ходили рабочие, стояли с кнутами сердитые и грубые охранники, готовые ударить в любое время, если обнаружат, что кто-то отстает. Рабочих было много, но они казались крошечными по сравнению с масштабами проекта, подобно деятельным муравьям, снующим туда-сюда и переносящим пищу в ожидании дождя.

В первую неделю я обгорел и стал похож на вареного краба. Во вторую неделю моя кожа облезла подобно змеиной шкуре. К третьей неделе я щеголял загаром и походил на блестящего морского угря, особенно когда пот покрывал меня с головы до ног. Мне исполнилось всего семнадцать, но я был высокий, с широкими плечами и узкой талией, как и мой отец. Мне побрили голову, как и другим заключенным, но мои властные черты стали выделяться еще заметнее. Но больше всего на других производила впечатление моя работа. Когда другие шли, я бежал; когда они бежали, я летел. Я был первым по количеству вывезенного грунта на влажную землю. Наблюдая за медленным передвижением утомленных рабочих, безрезультатно снующих взад и вперед, я рискнул предложить главе охраны выстроить всех рабочих в линию и передавать ведро друг другу «по цепочке»: в этом случае работа пойдет намного быстрее, а лентяи не останутся незамеченными, так как сразу нарушится процесс. На следующий день людей выстроили в десять линий, простирающихся от холма к морю. Аналогичный объем работы стал выполняться в три раза быстрее. Я подбадривал людей песнями горнорабочих, когда передавал им чашки чаю по цепочке. Мой энтузиазм подействовал даже на охранников, которые обычно били нас. Они пели вместе с нами, и некоторые даже предлагали мне сигареты во время перерыва.

Другое судебное заседание по моему делу состоялось девятью месяцами позже. Государственный обвинитель без всякого выражения прочитал состав преступления: «Три убийства и попытка бегства от правосудия».

Тот же самый судья зевал во время обвинения. Затем, дразня воскоподобного государственного прокурора, он хвалил мою усердную работу. Я был счастлив, что мое трудолюбие было замечено, но разочарован, когда судья объявил, что дело будет пересмотрено еще через три месяца. Мол, за это время он свяжется с исправительным учреждением для получения дополнительной информации, чтобы проверить мое преступление.

Когда до третьего пересмотра судебного дела оставалось всего несколько недель, я начал беспокоиться. Мне предстоял самый большой суд в моей жизни. Я твердо верил, что правильно сделал, убив тех насильников. Я полагал, что у меня был чрезвычайный случай, и если бы я мог убедительно представить его толстому судье, то, возможно — хотя и не обязательно — судья выслушает причину и, взвесив доказательства, решит дело в мою пользу.

Используя свое обаяние, я попросил охранника своей камеры взять в библиотеке все книги, какие он только сможет, по уголовному кодексу Китая и все, что когда-либо было написано по уголовному праву. То, что принес охранник, оказалось весьма скудным. Одна книга по уголовному кодексу была неправдоподобно тонкой и выглядела так, будто ее жевали крысы и в ней жили термиты. Но то, что я прочитал в ней, оказалось даже более тревожным. В предисловии говорилось, что преступник, когда-либо арестованный по подозрению или косвенным уликам, обязан сам доказать свою невиновность. Он считается виновным, пока не будет доказано обратное. Самозащита является лишь слабой тактикой, которую не любят судьи. Помимо права судьи выносить заключительный приговор, он также обладает правом проводить расследование, чтобы собрать улики и выстроить дело по своему усмотрению. Судьи были богами в этом случае. Жить мне или умереть, зависело от прихоти этого толстого хама — от этой мысли я задрожал.

Я пролистал процедурные вопросы и быстро обратился к части «Смертельные казни». Я не удивился, обнаружив, что, если я обвинен в трех убийствах, мой приговор — немедленный расстрел. К тому же я должен был возместить стоимость пуль. Еще, к моему огромному облегчению, я обнаружил, что насильник также карался смертной казнью. Во мне зародилась надежда. Я действительно убил этих трех ублюдков, чтобы спасти жертву насилия. Меня должны были похвалить, так как я сэкономил стране не только пули, которые могут быть использованы для ее врагов, но также и избавил от утомительных судебных слушаний. Я был уверен, что судья выслушает мою просьбу и отпустит меня, если у него будет свидетельство от Суми, жертвы насилия. Но как я могу получить его?

В тусклом свете луны я достал огрызок карандаша, который украл у дремлющего охранника, и накарябал на грубой туалетной бумаге письмо девушке, по которой тосковал днем и ночью.

Дорогая Суми,

на расстоянии многих тысяч миль, после вечности поездки в темноте трюма по морю, я оказался запертым во влажной мрачной камере тюрьмы. Это не то место, где я надеялся писать тебе. И не тот тон, которым я хотел бы обратиться к моей дорогой любимой. Сейчас я прошу оказать мне услугу, которая, возможно, спасет меня от смерти в семнадцать лет и все, о чем мы мечтали, сможет исполниться.

Вскоре мне предстоит предстать перед судом по обвинению в убийстве тех зверей, которые жестоко напали на тебя той роковой ночью. Если я смогу доказать судье, что убийства были вызваны необходимостью защитить тебя, моя маленькая душа, я не вижу, почему бы благородному судье не посочувствовать мне, кого до сих пор хвалили как выдающегося работника на огромном морском строительном объекте.

Пожалуйста, опиши в своей правдивой манере события той ночи, которую, возможно, тебе стыдно и больно вспоминать, и отправь это письмо в кабинет судьи.

Независимо от того, как далеко я от тебя, я чувствую твою любовь. Несмотря на то, что я попал в такие страшные условия, я знаю, что это будет честью и удачей с моей стороны, если я смогу спасти тебя. То, что я чувствую по отношению к тебе, Суми, невозможно передать словами, и если я должен умереть за тебя, я сделаю это с улыбкой.

О, как я скучаю по тебе! Особенно перед лицом отчаяния, темноты и возможного скорого конца!

С вечной любовью, Шенто

P.S. Если мое письмо покажется тебе жалким и незначительным, пожалуйста, прости меня. А также не забудь написать ответ судье, а не мне. Вот его адрес.

Я добавил последнюю информацию и заснул с письмом на груди. На следующий день я использовал все свои честно заработанные скудные сбережения, и купил сигареты, чтобы подкупить охранника и попросить его отправить письмо.