Совсем не мечта! (СИ) - "MMDL". Страница 80
— В перчатках вставать неудобно… — прокряхтел я с пола.
— Серьезно? — скептически вздернул брови Антон. С изяществом профессионального балеруна он сел по турецки, всего лишь скрестив ноги, и поднялся также без помощи рук, повторив свои действия в обратном порядке.
— Убедил. Но довольно сложно сосредоточиться на удержании равновесия, когда не знаешь, с какой стороны прилетит удар: ты же амбидекстр.
Мое новое оправдание собственной боевой несостоятельности меня вполне устраивало — но подобные иллюзии не импонировали Антону.
— Действительно, — хмыкнул он, — ведь если на тебя в подворотне нападут, у тебя будет шанс спросить: «Господин хулиган, а какая рука у вас ведущая? С какой стороны вы планируете выбивать мне зубы?»
— Во дает! — Из груди Лизы вырвался высокий рокочущий звук, словно где-то мучили ослика.
— Слышь, там, на барже! — потерял терпение я. — Если не закончишь комментировать, я заберу все снэки!
— Тогда тебе придется вырезать мне желудок, потому что они уже здесь! — пожала плечами Лиза и погладила себя по животу.
Мне никогда не давались ультиматумы…
Красная перчатка с неожиданной нежностью дотронулась до моей щеки, я вздрогнул, но то был не очередной пропущенный удар, а всего лишь прикосновение. Отвлекшись на Лизу, я не заметил ни движение руки Антона, ни его шаг ко мне. С таким рассеянным вниманием, если противников у меня будет двое, бой окончится моим фиаско почти мгновенно… И я бы обязательно начал мусолить эту мысленную жвачку, наращивая тревогу по поводу того, что может вообще никогда не произойти, — но не сумел: голубые льдинки радужки Антона и легкий запах его тела успокаивали меня, прогоняли все тревоги…
— Смотри на меня, — тихо произнес он, и я сглотнул. — Не в глаза, а на всего меня. Перед тем, как ударить, я замахнусь: какой рукой я это сделаю? Куда буду бить? Если будешь внимателен, то сможешь понять это чуть ли не раньше меня. Делай ставку на свою интуицию — и выставляй блок. Ты понял?
Я не знал, что ему ответить. Все то время, пока его губы шевелились, взглядом я был прикован к ним, к его глазам, к бледной шее, по которой скатывались редкие капли пота с отраженными электрическими огоньками внутри… Я слушал все, что Антон говорил, но между понятиями «слушать» и «слышать» слишком большая разница. А если признаюсь в невнимательности, могу схлопотать в два раза больше — элементарно, в воспитательных целях.
— Все понял — как всегда…
— Смотри на меня, — повторил Антон, и я сосредоточился на его плечах.
Это не должно быть сложно; раньше я просто не смотрел: больше боялся грядущего, чем был внимателен. Может быть, я и не успею что-то предпринять, но если замечу заранее, какой рукой нанесет удар Антон, он меня похвалит. Мой взгляд хаотично прыгал по его рубашке, собственные руки параллельно друг другу прикрывали лицо и грудь. Я смогу, соберусь и смогу…
Но я не смог! Руки Антона не двинулись; ногой он ударил по моей щиколотке, и я чудом не сел на шпагат. Лиза взорвалась громким хохотом, Везунчик оставил лежак и скрылся за приоткрытой дверью «кабинета», невербально сообщив «Так, с меня хватит…»
— Нечестный трюк, — простонал я. Щиколотка не болела, но длинные приводящие мышцы с внутренних сторон бедер ощутимо ныли.
— Какой я злодей. Хулиганы-то честные и никогда не будут тебя, например, по яйцам пинать…
— Как сделал ты в самом начале нашего знакомства, — припомнил я, вставая.
Антон тепло улыбнулся в пол, точно вспомнил самый дорогой сердцу момент. Не пробуждает ли наш обучающий («избивающий») спарринг в нем былую тягу меня бить, пинать, толкать, ронять? Не хотелось бы вернуться к тому, от чего мы с таким трудом ушли. Ведь ушли?.. Перед помутневшим взором всплыло порозовевшее от возбуждения лицо Антона, плотоядно вылизывающего спанкерский стек, его плавные, но мощные движения и боль, полосующая мою кожу… Не так уж сильно мы и удалились от насилия, если подумать.
— Разве ты не должен учить меня всяким… кроссам, хукам, апперкотам?
— О, боксерские удары, значит, хочешь выучить? — как-то уж слишком эмоционально поинтересовался Антон. В животе шевельнулись сонные змеи — неприятности грядут… — Тогда чего же на апперкот рот разеваешь, начнем с чего попроще. Джеб в корпус, например. — Молниеносно уйдя в наклоне с линии удара (который с моей стороны не последовал и даже не зачинался), Антон направил левую перчатку мне в живот, и я ухнул, растеряв из легких весь припасенный воздух. Полностью увлеченный своей болью, я не видел и не слышал, как Антон отступил от меня на широкий шаг. Следующий его удар шел от правой груди по какой-то невероятной округлой траектории и обрушился на плечо и ключицу. Мое тело само опустилось на правое колено, чтобы удержаться в вертикальном положении. — А это был свинг, — довольно продекламировал Антон. — Может быть, этих двух тебе хватит? Любой мой следующий удар уложит тебя на лопатки.
— А может, я хочу оказаться на полу под тобой? — тяжело дыша, изрек я, и глаза Антона сверкнули искрой понимания. Неторопливо, растягивая удовольствие, он приблизился и обеими руками ударил меня по плечам. Моя спина коснулась пола, и по ушибленным лопаткам волнами разошлась боль, вовсе не тревожащая меня сейчас. Согнув одну ногу в колене, я лежал на паркете с беспомощно раскинутыми руками. Боксерские перчатки не позволят мне прикоснуться к чему бы то ни было — и осознание этого превращало их в подобие наручников, плотно схватывающих мои руки. Что такого привлекательного в невозможности двигаться или делать то, что хочется?.. Почему на душе становится спокойно в подобные моменты: когда от меня требуется столь же многое, как от мебели или безвольного зверя?.. Отсутствие ответственности умиротворяет, быть может… Раз я обездвижен или всецело подчинен, то не способен повлиять хоть на что-нибудь — значит, я не должен быть правильным, только чтобы не разочаровать Бога в случае, если он существует и захочет наказать меня, забрав тех, кого я люблю; я забываю о несправедливых законах этого мира, изменить которые не в моих силах; выбрасываю из головы правила, которыми был задушен с детства… А возможно, мне просто… нравится боль…
Упираясь перчатками в пол с двух сторон от моей головы, Антон опустился на колени и склонился к моим губам. Я был податлив и не строптив, впервые не сражаясь за лидерство в поцелуе и не создавая видимость борьбы. Язык Антона скользил по моим губам и языку, и я всего себя отдавал этим ощущениям, изредка чувствуя кожей лица его горячее мятное дыхание. Губы — то единственное, чего Антон касался; между нашими телами зависла пустота. Нестерпимо, как никогда, мне хотелось, чтобы на меня давил вес его тела, чтобы будоражило тепло этих рук… Близится сентябрь… День рождения Антона… Дело в этом?.. Лицо мальчишки спустилось к моей шее, и, недолго думая, я откинул голову. Ну же, пожалуйста… Коснись меня…
У стойки зашуршал пакетик мармелада, но громкий Лизкин шепот его заглушил:
— Техника невидимости ниндзя… Она бы работала и дальше, но уж больно захотелось мармеладных червячков!
Антон бесшумно рассмеялся в мою шею, и я получил хотя бы толику ласк от его дыхания. Мурашки побежали по спине и груди…
— Я думал, ты ушла, — произнес я. Антон быстро поднялся, у меня же с этим снова возникли проблемы.
— Ушел Везунчик. Я что, похожа на собаку?..
— Знаешь, вообще-то, да, очень. Особенно когда ешь с открытым ртом. Как мне снять эти поролоновые кандалы? — спросил я, протягивая вперед руки. — Мне нужно в ванную.
Не спуская с меня глаз, Антон сжал зубами край липучки, раскрыл ее и освободил одну мою кисть. Стянутая боксерская перчатка мягко упала нам в ноги, и Антон улыбнулся с гордо поднятым подбородком. Ну вот, теперь мне точно нужно в ванную комнату… Вторую перчатку я снял уже сам, следя краем глаза, как Антон тем же эротичным способом расстегивает свою пару липучек.
— Может, — подала голос Лиза, — когда ты вернешься, мне одеть перчатки Антона и вмазать тебе как следует?