Совсем не мечта! (СИ) - "MMDL". Страница 78

Плечи Антона тряслись: воспользовавшись всей имеющейся деликатностью, он спрятал смех в подушку. Страшно представить, что он сделает со мной, если я развеселюсь, услышав его откровение…

— Ладно, — успокоился и выдохнул он. — Но не смей ржать… Я хотел быть пиратом.

Борясь с улыбкой умиления, я предпринял чрезмерно много усилий, и лицо стало излишне суровым — точно неандертальца попросили пройтись по таблице умножения. Как и ожидалось, сведенные брови и губы «уточкой» не смогли провести Антона, и мальчишка закатил глаза:

— Ой, да ладно! Нормальная детская мечта…

— Согласен! Просто неожиданно! Никогда бы не подумал представить тебя… пиратом…

Ну вот… Чертова писательская фантазия…

Яростными взрывами брызг волны разбивались о борт огромного деревянного судна. Форштевень вспарывал шипящую темную морскую воду, гордо раздувались штопанные бежевые паруса. Безвольно глядя в небо через пропитанный солью воздух, я мог только прислушиваться к рычащим низким голосам, шуму волн и шороху своих сапог по дощатой палубе, пока меня, ослабленного ударом по голове, тащили под руки.

— В трюм этого святошу? — спросил один из грязной шайки, голосом уж слишком похожий на Павла.

— Приказано в каюту капитана… — неодобрительно ответил другой — не менее знакомый…

Синхронными пинками двое пиратов распахнули двустворчатые двери с желтыми витражными вставками — звякнуло стекло, и нас троих накрыла тень. Я был невероятно счастлив, что яркие солнечные лучи перестали равномерно пропекать мое тело, притягиваемые черной рясой и не менее черными штанами, однако непредсказуемость ближайшего будущего пугала до дрожи. Будет ли у меня вообще это самое будущее?.. Уж точно не на корабле под «Веселым Роджером»…

Оставив меня на грязном полу, не вызывающая доверия парочка удалилась, и двери в капитанскую каюту тихо закрылись.

В мягкой полутьме на широком столе потрескивали оплывающие свечи в окружении морских карт; в откупоренной мутной бутылке покачивался ром. Темно-бордовые портьеры покрывали стены каюты. Справа, ближе к углу, в сетчатом гамаке, заваленном подушками и покрывалом, шевельнулась тень, и я напрягся, все еще протирая рясой пол.

— Кто бы мог подумать, — услышал я незнакомый лишь своей отстраненностью голос. Голос удивительно молодой для капитана пиратского корабля… — Божий человек — да на этом судне! Поздравляю, святой отец! Вы первый из вашей фанатичной братии узнаете на собственной шкуре, что Бога — нет, либо же он именно Вас ненавидит.

— Какие еще речи ждать от грешника и душегуба… — молвил я, буравя сердито-испуганным взглядом гамак. Сеть качнулась, и на пол опустились высокие коричневые сапоги. Левая штанина была заправлена в сапог, правая — покрывала широкий кожаный отворот.

— Вынужденная жестокость не противоречит мудрости. — Капитан поднялся, и блеклый живой свет со стола упал на его невысокую фигуру. Поверх белой (когда-то очень-очень давно) рубашки со свободными рукавами была накинута кожаная жилетка, а в переплетении шнурков путалась простреленная монета, повязанная на шею бечевкой. Подняв взгляд выше, на юное лицо голубоглазого капитана, я обомлел:

— Ре…бенок?..

Оброненное словцо могло стать последним звуком, что слетел с моих уст: лязгнул металл, и удалой капитан одним молниеносным движением приставил саблю к моему вздрогнувшему горлу.

— Стоит ли смотреть сверху вниз на того, кто в следующий же миг может забрать Вашу жизнь? — качнул он головой, и потемневшие от грязи прямые короткие локоны, выбивающиеся из-под серой банданы, на секунду закрыли чистую воду его ярких глаз.

— Боже, ты еще совсем дитя! Ты не ведаешь, что творишь, делаешь то, чему «выдрессировали»! Но у тебя есть выбор, ты не обязан чинить разбой!..

— И как Вы способны изливать всю эту нелепицу с саблей у Вашего горла… Настолько фанатичных священников я еще не встречал, черт! — Меня передернуло, и капитан рассмеялся, воткнув саблю в пол рядом с моим плечом. — Что такое, святой отец? — хитро проговорил он и опустился на корточки над моими ногами. — Вас коробит от одного упоминания черта?

— Не надо звать нечистого… — выговорил я, вздрагивая вновь.

— А это может быть забавно… — Голубые, как небо, глаза сверкнули жестокой смекалкой, и руки мальчишки навалились на мои плечи. — Черт! — выкрикнул он, широко улыбаясь. — Дьявол!..

— Хватит!..

— …Сатана!

— …Ты сам не понимаешь, что говоришь! — Тело, дрожащее под напором хульных слов, сдалось, и мои лопатки коснулись пола.

— О, прекрасно понимаю, Морской Дьявол меня подери!.. Я чувствую Вашу слабость под моими ладонями, святой отец… — прошептал юный разбойник. Его лицо приблизилось к моему, пальцы с плеч опустились к груди и сжали испачкавшуюся во время моего пленения рясу.

— Ты можешь… еще свернуть на праведный путь…

— О, черт возьми! А Вы не сдаетесь! Считаете, значит, себя знатоком человеческих душ? Тогда скажите, чего я хочу в данный момент?

— Все люди, сколь бы злы и жестоки они ни были, стремятся к тому, чтобы стать лучше. Только далеко не у каждого на пути попадется тот, кто протянет ему руку помощи…

— То есть, по Вашему, я сейчас хочу свернуть на божью тропку? — скептически поднял брови капитан.

— Не только сейчас — всегда, у тебя есть такой шанс…

— Вы ничегошеньки не знаете ни о людях, ни о жизни, святой отец, — вынес свой вердикт мальчишка. Тонкие, но грубые пальцы, привыкшие к тяжести оружия и жесткости выбленок, двинулись вниз, по животу, даже и не думая останавливаться… — Вы видите детскую невинность там, где ее нет и в помине…

Из-под рясы, теперь будто душащую меня воротником, вырвался сдавленный стон, когда чужая рука с напористой нежностью сжала через одежду мое достоинство. Ликующая улыбка капитана отразилась в моих глазах, и я поспешил сомкнуть веки, да только ощущения начали пробираться лишь глубже. Всякое движение его ладони отдавалось искрами в паху и голове, вытесняя любые божеские мысли, всю ту чистоту, всю истину, что годами перетекала через страницы библии в самую мою душу…

— Однако, какое у Вас порочное тело, святой отец, — просмаковал мальчишка. Его проворный влажный язык скользнул по ушной раковине, вызывая мурашки, бегущие по шее до груди. Отклониться вбок мне мешала сабля, по-прежнему воткнутая в разящую морской солью доску; приподняться — вес тела этого ребенка. Что же так ослабило меня: удар по голове, хульные слова, с невозмутимой легкостью покидающие уста юного пирата, иль непрекращающиеся ни на секунду движения его руки?..

— Хватит противиться, святой отец… Я ведь был добр к Вам: не приказал Вас бросить в трюм на съедение крысам, не привязал к грот-мачте, чтобы солнце превратило Вас в иссохший труп…

— П-потому что… твоя душа тянется к добру… — подавив стон, произнес я, и на мучительно приятные секунды его челюсти сомкнулись на моей шее.

— Сейчас мне все равно, к чему там тянется моя душа, — усмехнулся мальчишка со взрослым, похотливым блеском в глазах. — Сейчас куда важнее, что к Вам тянется мое тело…

— Мебелефилия?..

— Что, прости? — обернулся я.

Черт, Антон слишком рано вернул меня в реальность — не описать словами, как сильно я хотел досмотреть эту фантазию до конца…

— У тебя теперь встает на мебель, говорю?

— Что? Конечно, нет!

Кратко присвистнув, Антон взглядом указал на мою ширинку, но, и не опуская головы, я почувствовал тугое натяжение джинсы.

— Я… слегка задумался о священниках и пиратах… — как можно отстраненнее ответил я, невысоко подкидывая молоток.

— Что же, это мне только на руку…

С угрозой во взгляде и мыслях, Антон покинул постель и прошел к расчищенному от коробок пятаку у двери. Воздух застопорился у меня в трахее; не спуская с меня глаз, мальчишка медленно ложился на пол. Эту грациозную плавность я видел только что — в собственном воображении. Неужели за время, проведенное вместе, я сумел погрузиться в этого человека настолько глубоко, что с восхитительной реалистичностью могу рисовать его образ снова и снова в любом обрамлении?.. Совмещая в себе властность и покорность, Антон лежал около двери, как когда-то ожидал его снисхождения я.