Совсем не мечта! (СИ) - "MMDL". Страница 94

— Моя очередь благодарить?

Он улыбнулся всего на секунду. Его взгляд, как на резинке, дернулся в сторону двери и примагнитился к ногам.

— Что если… я не хочу тебя отпускать?.. — спросил он, не подымая глаз.

— Что если я не хочу уходить?.. — сглотнув, признался я, и яркий, заплескивающий эмоциями взор Антона уперся в меня.

— Ты серьезно?.. Неужто ты передумал?

— Эм… Да… Нет… Не знаю, — вконец замялся я. — Мне… приснился странный сон, и я понял, что не хочу быть парнем в лосинах, но и швыряться бутылками я не хочу…

— Что?..

— Сам не знаю! Я пытаюсь думать, но из головы не выходит, что две части меня после того, как я проснулся, вероятно, занялись друг с другом сексом, потому что к этому вроде у них все и шло…

— Ты как будто под наркотой, — расхохотался Антон. — Ты перед тем, как сюда заявиться, никакие просроченные таблетки не принимал?

— Я уже ни в чем не уверен!

— Так уж и ни в чем?..

Ход его мыслей легко было уловить: по хитрой, лисьей усмешке и кокетливо приопущенным ресницам все сразу становилось кристально ясно…

— Я уверен в том, что люблю тебя… А любить — это хотеть видеть радость в глазах любимого человека… и доверять ему…

— Так ты мне — внезапно — уже доверяешь?

— Ну я же здесь, верно?..

Снисходительная полуулыбка украсила сегодня пока еще нецелованные губы. Стало быть, я прощен!

— Раздевайся, — незамедлительно последовал приказ.

Мои веки распахнулись так широко, что заболели глазные яблоки.

— Что, так сразу?!

— А что тебя смущает? — скептически полюбопытствовал Антон, расстегивая свою рубашку.

— Ну не прямо же с места в карьер!..

— Я не хочу, чтобы ты был выше меня, поэтому ты ляжешь. На тебе грязная — уличная одежда, поэтому ты разденешься до белья. Я делаю то же за компанию. Что непонятного?

Ла-а-адно, не думал, что прямо перед первым разом меня отчитают как сопливого мальчишку… «Хорошо, мамочка…»? — нет, не говори этого! Какое-то извращение!..

Я высвобождал из петель пальто пуговицу за пуговицей, и с каждым спуском рук в сознании раздавался назойливый звон колокольчика:

«Остановись: ты совершаешь большую ошибку…»

Хватит, замолчи. Договоритесь там уже с моим подсознанием — хватит нашептывать противоположные вещи!

«Это изменит все. Ваши отношения больше не будут как прежде…»

Изменения — это не всегда плохо… Все может стать только лучше, мы с Антоном в итоге можем стать ближе…

«А можете и не стать. Ты поведешь себя не так, как он этого от тебя ждет, и тем самым все испортишь. Он разочаруется в тебе, эмоционально отдалится, а потом и вовсе завершит отношения: зачем оставаться рядом с тем, кто больше не интересен?»

Руки окаменели у четвертой пуговицы. Я не знал, каким аргументом побороть этот страх…

Раздраженно цыкнув, Антон в одних только бежевых брюках подлетел ко мне и собственноручно расстегнул оставшиеся пуговицы.

— Дотянешь до сумерек — вернутся домой мои родители.

Что я делаю?.. Внутренний голос прав! Какого черта я все переиграл?! Почему сны всегда так сказываются на моих суждениях?! Это ошибка! Это только все испортит! Мы еле-еле достигли баланса, изменение сути отношений все сломает!

— Подожди, — выпалил я, тщетно попытавшись выдрать из рук Антона свое пальто: да, я сильнее, но он — ловкий, как хорек. — Я с детства верю в приметы! С коробкой, может, все и обойдется, потому что, по сути, для тебя это не основной подарок, но вот это все лучше попридержать до дня твоего рождения! А так как мы точно не знаем, когда ты родился, то идеально будет подождать еще день, чтобы уж наверняка не опередить время окончания родов!

— Ага, а еще можно месяц повременить, чтобы полностью подстраховаться! — ЖИВО СНЯЛ КОФТУ И ДЖИНСЫ!

Неосознанно я шарахнулся от рыкнувшего Антона на шаг: уж слишком было похоже, что он вот-вот вытянет из брюк свой плетеный ремень и выпорет меня им за непослушание. Этот мальчишка умеет быть хитрым, пугающим, обаятельным в зависимости от ситуации — почему всегда и получает свое. На мою беду… Он наступал — я пятился к кровати, так как больше было некуда. Ремень и правда скользнул меж его пальцев, перестав касаться брюк, и, загипнотизированный этим сильным, не принимающим отказов образом, я стащил с себя джемпер и докинул его до стула. Запнувшись о ножку кровати, я чуть не повалился на нее, но непоколебимое «Постель чистая! Сними штаны!» заставило меня в момент оттолкнуться рукой от кровати и расстегнуть джинсы. Приспустив их до колен, Антон толкнул меня на одеяло, сам снял мои штаны, обувь и носки; отбрасывал одежду как можно дальше, одним этим, надо думать, осложняя мой вероятный побег.

Мои ладони, стопы и поясницу холодило незнакомое постельное белье. Матрас качнулся, когда Антон, оставив брюки на полу, осторожно — двигаясь как наступающий хищник — на четвереньках занял место у моих ног… Я бы мог проклинать себя за то, что поддался сновидению, за то, что явился сюда сегодня, рассчитывая на отсутствие тех, кто мог бы нам помешать и спасти колеблющегося, переменчивого, нерешительного меня! — но в голове не умещалась ни одна мысль: все пространство под куполом моего разума заполнило учащенное сердцебиение — или даже пара, если прислушаться…

— Пока это все не особенно сильно отличается от того, что между нами бывает обычно, правда же? — рассудительно сказал Антон, нависнув надо мной, напряженно откинувшимся на локти.

Ключевое слово — «пока»… Я попытался ответить Антону вслух, но сосредоточенности хватило лишь на то, чтобы облизнуть губы да громко сглотнуть.

— Я понимаю… — прошептал он, и горячее дыхание породило электрические разряды на левой стороне моей шеи. — Правда… Я знаю, каково это: пугаться множества «А что если…», морально готовиться… Не обижайся, но ты слишком пуглив, — беззвучно рассмеялся он в мои губы, — ты никогда сам не решишься, будешь сбегать до скончания времен. Поэтому мне остается только взять все в свои руки; пережив «страшный» эпизод, ты успокоишься, увидишь, что бояться было нечего…

«Он прав, — думал я, принимая волнующий глубокий поцелуй, — но от понимания этого все равно не легче…» Чтобы зарыться пальцами в его волосы, почувствовать нежность порозовевших щек, мне пришлось полноценно лечь, и, в благодарность куснувший меня за губу, Антон приник к моему телу. Давненько я ощущал его прикосновения как в первый раз: чем чаще секс и неотделимые от него взаимные ласки, тем более сереет все испытываемое из раза в раз. Естественно, интенсивность удовольствия никуда не уходит, но больше у меня не встает от одних только его поцелуев, сколь пылкими бы они ни были; больше не бросает в дрожь от его пальцев, гуляющих по моей коже; больше не охватывает жар желания и смущения, когда он кусает меня или оставляет засосы, коими явно любит помечать «свою собственность»…

Так я думал — до сего дня…

Ведя дорожку поцелуев от шеи до груди, Антон погладил мой член через натянутую ткань боксеров; сквозь стиснутые зубы обрывок стона вырвался наружу. Растревоженные долгим поцелуем губы зудели, как если бы я окропил раны от укусов вином. Мне нужно было, требовалось прижаться ими к Антону — абсолютно плевать, к какой части его тела. Я не знал, куда деть руки — не знал, куда деть всего себя! Стоило мне дотронуться до плеч мальчишки, он сию же секунду приказным тоном отдал мне команду «просто лежать». Он знает, что я смогу ускользнуть хотя бы от малой доли своего стыда через отвлечение на дарованные ему ласки? Наказывает меня — желает окончательно истомить, помучать?.. Я не могу насладиться его волосами и кожей, пошевельнуться не могу, прижатый им к кровати… Мне остается бессильно стискивать пододеяльник да напрягать мышцы, чтобы вздрагивать как можно меньше от чувственных вспышек, порождаемых соприкосновениями моего тела и его губ, пальцев, языка…

По глупости я допустил мысль, что тяжелее мне быть не может, и Антон поспешил указать на явный просчет: отстранившись, он избавился от своего белья — взрывающие мое сердце адреналином секунды взгляд мальчишки впивался в мое лицо. Под ним я в полной мере ощутил себя распятым булавками насекомым; никаких более тактильных поощрений, пока не истечет этот короткий, но оттого не менее мучительный срок — ни малейшей возможности спрятаться от осознания собственного безусловного повиновения. От принятия того факта, что я, практически совсем обнаженный, лежу в качестве основного блюда на личном обеденном столе все еще шестнадцатилетнего мальчишки…