Там, за зорями - Хващевская Оксана. Страница 83

— И ты меня вот так просто отпустишь? — спросила она дрогнувшим голосом, проглотив рыдания, застрявшие в горле.

Она смотрела в темные миндалевидные глаза своими — огромными голубыми, блестевшими от слез. За его глаза и улыбку в эти мгновения она готова была отдать свою жизнь Отдать всю, без остатка, отказавшись от всего, только чтобы он был, просто был, пусть даже и редким гостем в ее жизни. Он ведь был ей таким родным, таким близким, он был неотъемлемой частью ее самой.

— Ну, не так просто! — улыбнулся он и притянул ее к себе. — И я все же надеюсь, что даже после твоего замужества мы не перестанем дружить!

Дорош обнял ее, усадил к себе на колени и коснулся губами ее щеки. Злата же в ответ обвила руками его шею и, вдохнув такой знакомый до боли аромат его парфюма, прижалась губами к его виску.

— Я не собираюсь замуж за Лешку, просто учительская деятельность, как оказалось, не моя стезя. Я не хочу больше работать учительницей в этой школе. Деньги у меня пока есть, а весной я найду себе что-нибудь другое, — тихо сказала она, не собираясь открывать ему истинных мотивов своего поступка, а их было много.

Дорош ничего не ответил, просто поднял голову и коснулся своими сухими горячими губами ее губ, мягких, чувственных, пахнувших лесными ягодами. Где-то на самом донышке его души шевельнулась совесть, которая редко давала о себе знать. Ведь он с самого начала знал, почему она ушла. Ведь он знал Злату Юрьевну Полянскую.

Спустя несколько дней в окошко Златиного дома постучали. Вечерело. За окном завывала вьюга. Девушка никого не ждала, сидела с ноутбуком в столовой за столом, а рядом в подсвечнике стояла свеча, да и лампа керосиновая всегда была наготове. Свет этой зимой в Горновке отключался часто, особенно в такую непогоду.

Она испуганно вздрогнула и, чуть отодвинув занавеску, стала вглядываться в темноту. А там, кутаясь в пуховый платок, согнувшись, стояла баба Маня.

Злата отодвинула стул и опрометью бросилась на веранду.

— Ну i мяце! Ну i мяце! I калi ужо гэта зiма кончыцца! — сетовала старушка, снимая с себя платок и стряхивая снег. — А у цябе цёпла, Златуля. Хвацiць табе дроу да канца зiмы?

— Должно хватить! — кивнула Злата, выжидающе поглядывая на старушку. Понятное дело, она пришла не просто так. Наверное, что-то случилось. Она помогла бабе Мане снять полушубок и провела в столовую.

— Пойду, поставлю чайник, — сказала она и отправилась на кухню.

Старушка с ахами и охами опустилась на стулу теплой печки.

— I мне хвацiць. А не, дык па вясне вазiць будуць, купiм! Абы дажылi да вясны. А я, Златуля, во прыйшла цябе праведаць! Тэляфоны зноу жа не работаюць! Жывём радам, а за усю зiму бачымся нечаста! Як ты тут адна? Нiна была у меня заучора, казала, ты на работу не ездзiш. Захварэла, мо?

— Уволилась! — крикнула из кухни Злата.

— Чаго? — изумилась старушка. — Харошая ж работа! Мая унучка работая вучыцельнiцай. Ёй наравiцца, яна i кватэру сабе пастроiла! А ты, мо, тожа да маткi у горад паедзеш?

— Нет, не поеду! Просто планы на жизнь у меня несколько изменились!

Злата вошла в комнату с двумя чашками горячего чая, а потом принесла еще конфетницу с печеньем и блюдечко с лимоном.

— Баб Мань, давайте пить чай, а то вы ведь замерзли совсем. Да вы не переживайте за меня, со мной все будет хорошо!

— Ён ездзiць? — спросила баба Маня, понизив голос.

Спросила об этом впервые, а Злата прямо вздрогнула, и щеки сразу заалели. Она никогда не задумывалась, знают ли в Горновке о ней и о Дороше. Оказывается, они все знали и, скорее всего, не одобряли ее выбор.

— Бачыла колькi разоу, стаяу тут… Кiдай ты яго, Златуля, не пара ён табе! Абiдзя ды кiне, ды яшчэ з дзiцём… Паслухайся старую бабу! Гора не абярэшся з iм. Лепш бы ты з Лёшкам была! Шчасця табе з iм было б… Звоня ён?

— Нет, — коротко бросила Злата, усаживаясь за стол напротив бабы Мани, но не решаясь, однако, встретиться с ней взглядом.

— Гора у iх, — тяжело и горестно вздохнув, сказала баба Маня. — Цiмафееуна не казала раней, а тут прыйшла сёння да i плача. Дачка яе, Лёшкi матка, бальная вельмi. Рак у яе. Рак па-жэнскi. Пасля Новага года ёй апярацыю рабiлi, а тады i аблучалi. Толькi нiчога не памагло. Рак усё нутро сжырае… Позна ужо, корнi пайшлi, i нiчога нельга зрабiць. Цiмафееуна заутра з дзедам паедуць у Мiнск. Дадому яе адпусцiлi памiраць! — вытирая мокрую щеку, закончила баба Маня.

— К-как?… — заикаясь, спросила Злата, не веря собственным ушам, ведь Лешка ничего не говорил ей. — Но…

Потом девушка вспомнила его глаза и то, какими грустными и печальными они были, несмотря на все его старания держаться и не подавать виду. Да, он смеялся и пел вместе с ней, но в голубых глазах его застыла тревога и затаенная боль, причину которой Злата не смогла разгадать. Она была так поглощена собственными несчастьями, что даже не заметила, что с Лешкой что-то не так! Но почему он ничего не сказал ей?

Впрочем, она знала, почему. Он не хотел здесь говорить об этом. Леша уехал из Минска в надежде хоть на несколько дней забыться и отвлечься. Ведь он сходил с ума от тревоги и беспокойства, но не мог расстраивать еще и ее. И то, что произошло потом… И его скорый отъезд… Наверняка из Минска пришли неутешительные новости, и парень был в отчаянии! Она ведь помнила слезы в его глазах и то, как неистово он прижимал ее к себе! Ах, Лешка, Лешка! Бедный Лешка!

От жалости у девушки слезы навернулись на глаза. Она даже на мгновение не могла представить, что испытывает сейчас ее друг. И как ему приходится… Знать, что мама умирает… Знать, что ей уже ничто не поможет… Знать, что остались считанные дни…

— Боже мой… — потрясенно выдохнула девушка, чувствуя, как холодеет душа.

Ведь то, что пережила она, расставшись с Виталей, теперь казалось сущим пустяком по сравнению с тем, что сейчас переживал Блотский.

Глава 27

В середине марта с крыш зазвенела капель. Зима еще противилась весне, не желая уступать, и швырялась мокрыми снегами и морозными ночами, но солнышко светило все ярче. По краям дороги грязный снег быстро таял, и бежали ручьи сметая все на своем пути. В лужицах отражалось высокое прозрачное чистое голубое небо, и к вечеру, когда солнце клонилось к горизонту и синие тени удлинялись, а золотистый мягкий свет заливал окрестности, природа пробуждалась. Деревья, все еще голые и серые, серебрились жемчужным светом. И в перезвоне капели, и в неожиданной трели синички, и в самом воздухе звучала песнь весне.

Невозможно было усидеть такими вечерами дома. Злата выходила из дома и гуляла по безлюдной деревне, пока в небе не зажигались далекие бледные звезды. И ни внезапные порывы ледяного ветра, ни мокрые ноги не могли заставить ее вернуться в дом.

По утрам, когда вставало солнце и небо еще было бледным, как акварель, над землей плыла легкая дымка. Зима действительно закончилась, и в сердце Златы тоже. Она чувствовала это и по тому, что быстрее бежала кровь по жилам, и по тому, как снова хотелось вдохнуть полной грудью воздух, наполненный ароматом талого снега, сырой земли и деревьев, и ощутить беспричинную радость. Снова хотелось мечтать, любить и жить!

Злата ждала прихода весны с нетерпением. Зима казалась бесконечной, а так хотелось птичьего гомона и тепла, так хотелось зелененькой травки и яркого солнышка. Хотелось копаться в огороде, заниматься цветами, хотелось оживления и в деревне. Ведь с приходом тепла, Полянская это знала, начнут приезжать дачники. И вообще ей казалось, что с приходом весны и в ее жизни все изменится. Ведь она уже закончила свой роман, откорректировала его и разослала по всем издательствам Минска. Она жила надеждой и ждала звонка. Она не верила, что может быть по-другому.

Девушка никому обо всем этом не рассказывала, и Дорош, быть может, был единственным, кто знал, что в действительности происходит и какие мысли роятся в прелестной головке Златы Юрьевны Полянской. Просто он был почти единственным, кто бывал у нее в доме. Старушки, которые иногда заходили к ней, были не в счет — они не были столь проницательными.