Девушка за красной дверью (ЛП) - Грэхем Кэсси. Страница 52

Так правда было указано в должностной инструкции? Вряд ли. И вообще, я был неуравновешен. Я был чертовски неуравновешен, и я был не слишком горд, чтобы признать это. Почему именно Брэндон заметил это и вызвал меня на разговор?

— Я был не в себе, потому что у меня происходит куча дерьма. Это никак не повлияет на мое выступление, — заверил я его.

— На самом деле я спрашиваю не потому, что беспокоюсь о твоем выступлении, чувак. Это… это Чарли?

Если бы выражение моего лица могло стрелять огнем, мои глаза, несомненно, сделали бы это за меня:

— Не смей.

Он торжественно кивнул:

— Ага, так оно и есть.

Стиснув зубы, я попытался уговорить себя успокоиться, но все, чего я хотел, это швырнуть его об стену и выплеснуть часть своей агрессии, ударяя его по лицу снова и снова, пока не почувствую себя лучше.

К счастью для него, здравомыслящая часть моего разума победила.

— Быть нелюбимым Чарли Одед — самая трудная участь, которую можно принять, Рид, — сказал Брэндон. — Не знаю, что случилось, да и не важно, но я понимаю.

— Не откровенничай со мной, потому что ты был тем идиотом, который добровольно отказался от нее, — Господи, мне серьезно хотелось ударить его. Мои руки жаждали этого.

— Я был двадцатидвухлетним парнем, который не знал, что было хорошо для его задницы.

Я приподнял брови в знак согласия.

— Но даже я знаю, что то, что у вас с ней глубже, чем все, что было у нас. Так что не позволяй тому, что у вас происходит, все испортить.

— Ты не мог бы остановиться? — огрызнулся я. — Мне не нужно… что бы это ни было.

Брэндон сунул руку в карман:

— Просто говорю, что знаю, через что ты проходишь. Когда я понял, какую ошибку совершил — было слишком поздно.

— Я ценю то, что у меня есть.

— Тебе тоже двадцать два, как было и мне.

— Я — это не ты, — сказал я, напоминая ему и себе. — Ей просто… ей нужно время, — и тогда я почувствовал себя идиотом из-за того, что вообще заговорил с ним, потому что он был просто каким-то придурком, который разбил ей сердце.

Блядь. Мы действительно были похожи.

— Не давай ей слишком много времени.

— Ты закончил? — я сплюнул.

— Ага. Я закончил. Удачи сегодня, — он кивнул и повернулся на каблуках, оставив меня одного на сцене.

Ворча себе под нос, я направился в раздевалку, с силой ударив дверью о стену, и звук удара эхом отразился от стен.

— Господи, Рид, — сказала Амелия, высовывая голову из-за угла. — Ты не мог не выламывать дверь? Я иногда бываю здесь голой!

Ей не нужно было напоминать мне. Образ ее голой задницы все еще преследует меня всякий раз, когда я закрываю глаза. Она думала, что была одна, но это определенно было не так. Ужас. Почти как увидеть свою сестру обнаженной.

— Извини, — сказал я, опуская глаза на случай, если она на самом деле голая.

— Ты грустный.

Я сел на стул перед зеркалом, стараясь не смотреть на свое отражение:

— Да ну нахрен!

— Тебе нужно потрахаться.

— Мне нужна Чарли, — поправил я.

В комнате включился обогреватель, и что-то на кухонном столе привлекло мое внимание. Это была маленькая сложенная записка, я посмотрел на Амелию и поблагодарил Христа за то, что она была одета.

— Твоя?

Она обернулась, поправляя свой парик:

— Не-а.

Развернув бумагу, я глубоко вздохнул.

Дело не в путешествии, а в нашем пункте назначения. Удачи сегодня вечером.

— Ч.

Используя свою печаль, чтобы придать себе сил, я снова сложил листок, сунул его в бумажник и приготовился к своему финальному выступлению.

Когда мне в последний раз аплодировали стоя, я поцеловал свои руки и помахал толпе. Мне нравилось это чувство, и до окончания учебы у меня была всего одна постановка, так что я наслаждался каждым аплодисментом.

Когда свет погас, сцена погрузилась в зловещую черноту, я воспользовался моментом, чтобы поразмыслить о принятых мною решениях, жалея, что не был умнее, когда дело касалось Чарли. Она была бы здесь сегодня вечером, если бы я все не испортил.

Бросив последний взгляд на пустой зал, я направился за кулисы, понурив плечи.

Мои родители были снаружи, когда мы с актерами вышли из дверей сцены, чтобы сфотографироваться.

— Мам, — сказал я, — большое вам спасибо, что пришли сегодня вечером.

— Мы бы этого не пропустили, — она подмигнула, небрежно поцеловав меня в щеку, что мне пришлось вытерпеть, потому что она бы ударила меня, если бы увидела, что я вытираю ее.

— Сынок, ты был великолепен, — сказал папа, пожимая мне руку, прежде чем обнять. — Интересный сюжет, однако.

Я рассмеялся:

— Разве ты не слышал о «Чужестранке», папа?

Его лицо сморщилось:

— Нет. А должен был?

Мне не следовало ожидать, что он знает популярный сериал. В отеле «B&B» даже не было кабельного телевидения. Это изменилось бы в тот момент, когда я бы взял управление в свои руки.

— Ну, в любом случае. Я рад, что ты пришел.

Все вокруг нас разошлись, а мама с папой стояли рядом со мной, пока фотограф делал наш снимок. Когда последствия вспышки в моих глазах утихли, я, моргая, выглянул во двор и увидел Чарли, ее сияющую улыбку, когда она подняла руку в легком приветствии. Ветер развевал ее волосы, заставляя их падать ей в лицо, и я ухмыльнулся.

Впервые за неделю мое тело почувствовало легкость. А когда я направился к ней, она повернулась и пошла прочь.

Я не винил ее, но меньшая часть меня жалела, что она просто не позволила мне увидеться с ней. Хотя бы на краткий миг.

Когда позже тем вечером я добрался до своего пикапа, на лобовом стекле под дворником лежала еще одна записка.

Скажи мне что-нибудь настоящее, Рид.

— Ч.

ДВАДЦАТЬ ДВА

ОПАСНОСТЬ! ОПАСНОСТЬ! УИЛЛ РОБИНСОН!

ЧАРЛИ

— Блейк! — крикнула я из нашей фирменной «инновационной» комнаты в задней части магазина. — Блейк! Я не могу разобрать твой почерк! Тащи сюда свою задницу!

Я прищурилась, перевернула листок вверх ногами, скомкала его и снова развернула, чтобы посмотреть, может ли это изменить результат, чтобы я могла бы каким-то образом прочитать ее куриные каракули, но это было бесполезно. Я фыркнула и села, лекарство от желудка наконец подействовало на мою расстроенную и злую маленькую фасолинку в животе.

Блейк распахнула дверь, ее волосы были в беспорядке. Они торчали в разные стороны, и мне пришлось скрыть свой смешок. Она была похожа на павлина, но без элегантности, потому что казалась почти немного сумасшедшей.

— Что тебе нужно, женщина? Я там крашу.

Ее руки были покрыты светло-голубой краской, и даже на дизайнерских джинсах и китчевой винтажной футболке были пятна.

— Что, черт возьми, это за слово? — я с хмурым видом указала на листок.

— Боже Всемогущий, — сказала она, снова демонстрируя свое южное происхождение. Она жила в штате Мэн с восьми лет, но каждый раз, когда она навещала своих бабушку и дедушку в своем родном городе в Арканзасе, он всегда выходил наружу. — Здесь сказано: «Вера обретается в моменты, которые ты не можешь контролировать».

Я рассмеялась:

— Знаешь, что я вижу? — она пожала плечами, и на ее губах заиграла улыбка. — Вера обрыгается в тотемы, на которые ты можешь онанировать.

Она побледнела:

— Фу, отвратительно!

— Перестань писать курсивом, чувак! Похоже, что какой-то врач написал эту чушь.

— Хорошо, — она скрестила руки на груди, притворяясь оскорбленной. — Я попрошу Вик или Джеймс писать мои заметки.

— Мы платим им не за то, чтобы они занимались подобным дерьмом, чудачка. Напечатай, мне все равно. Просто, ради всего святого, пиши лучше. Намного лучше.

Она закатила глаза:

— Не похоже, что у твоей задницы идеальный почерк. Может быть, из-за ребенка у тебя все помутилось в голове. Влияет на твою способность ясно видеть вещи.