Кровь и золото погон - Трифонов Сергей Дмитриевич. Страница 34

Павловский развернул карту. Они находились между Витебском и Велижем, как раз посередине. По данным разведки, где-то здесь начиналась зона активности «зелёных» отрядов. Он приказал офицеру:

– Отправляйтесь назад. Передайте поручику Дееву – вести разведку, наблюдать, в боестолкновение ни с кем не вступать. Если до нашего подхода станет ясно, что перед вами мятежники и вы можете войти в контакт, начинайте переговоры, но с условием встречи с нами. Одного человека немедленно отрядите ко мне. Выполняйте.

Примерно через час отряд подошёл к озеру, раскинувшемуся слева от тракта. Местность вокруг была открытой. Со стороны берега слышалась редкая стрельба. Из придорожных кустов вышел поручик Деев, старший дозора.

– Ну, господин ротмистр, и дела, доложу я вам! Похоже, отряд красных, шедший вокруг озера к дороге, попал в засаду. Вон там, у кустов ракиты, красных встретил пулемёт, многих положили.

В этот самый момент на дорогу стали выбегать люди в мокрых от пота гимнастёрках, грязной обуви. Кто в руках держал винтовку, кто «наган», некоторые были безоружными. Они затравленно озирались и, подхватив под руки раненых, стали спешно удаляться от озера. Красных, а это были они, и отряд Павловского разделяли метров пятьдесят. Ротмистр приказал:

– Дорогу перекрыть, красных разоружить, огня не открывать.

Офицеры немедленно исполнили приказ. Красноармейцев быстро разоружили и со связанными руками поставили на колени. Их оказалось полтора десятка. Вскоре появились и герои дня. Полсотни конных и пеших, одетых и обутых во что Бог послал, но хорошо вооружённых мужиков с лицами жестоких азартных охотников толпой остановились перед людьми Павловского, озадаченно поглядывая то на пленённых красноармейцев, то на незнакомых вооружённых людей. По-видимому, старший, жилистый бородатый мужичок в расстёгнутом офицерском френче, из-под которого выглядывала серая грязная рубаха, в покрытом пылью картузе, сидевший на неосёдланной низкорослой лохматой лошади, ткнул «маузером» в сторону Павловского.

– Хто такие и чьих будете?

Павловский, не слезая с коня, как можно дружелюбнее ответил:

– Русские мы. Вы, как я погляжу, тоже не из бусурман.

– Тута, – недоверчиво поглядывая, отвечал старшой, – всяких русских хватает. – Он указал «маузером» на красных. – Вам енти краснопузые с какой нужды?

– Ни с какой. Они ваши. Вам решили подсобить. Забирайте.

Старшой удовлетворённо хмыкнул в бороду, обернулся к своим и скомандовал:

– Так что, робяты, гоните ентих псов шелудивых к нам в отряд, тамочки с ими разберёмся.

«Зелёные» перво-наперво разули красноармейцев, тут же поделив сапоги и ботинки с обмотками, забрали переданные им офицерами трофейные винтовки, построили несчастных и ударами прикладов погнали по дороге мимо озера. Старшой крикнул вдогонку:

– Раненых-то куды поволокли, дурни? Токмо ентого дерьма нам не хватало! По башке им и в воду!

Партизаны тут же оттащили в сторону трёх раненых, раздели их догола, забили прикладами, трупы побросали в озеро.

Кто-то из офицеров сказал:

– Неэстетично как-то, господа.

Старшой зло скривил губы.

– Вы бы, вашбродь, поглядели, что енти самые краснопузые у нас в сёлах вытворяли, когда последние крохи хлеба у баб с детями малыми отбирали да мужиков ейных штыками кололи.

Партизаны ушли. Несколько конных остались со старшим. Павловский выпрыгнул из седла, представился:

– Ротмистр Павловский, командир отдельного эскадрона, – соврал он, – Добровольческого Псковского корпуса.

Старшой тоже сполз с лошади, покряхтел, разминая ноги, оглядел с недоверием, но уважением, офицеров отряда.

– Значится, как я и думал, охвицеры? Худяков я, Матвей Кузьмич. Мужики кличат Кузьмичом. Откеда, вашбродь, и куды путь держите? – Он достал короткую трубку из вишнёвого корня, набил её самосадом из большого кожаного кисета, с удовольствием раскурил, уселся на траву.

Павловский присел рядом, тоже закурил.

– Мы, Кузьмич, из Пскова. Ищем офицеров Кулешова, Анущенко, братьев Жигаловых. Не поможете нам?

Левая лохматая бровь старшого полезла вверх. Он помолчал, что-то обдумывая.

– Дык ведь, помочь можно, отчего не помочь. Игнатий Данилыч Кулешов нашим командиром будут. К нему, покурим токмо, и поедем.

Павловский от неожиданности опешил, никак не ожидая такого успеха. Он поднялся, схватил и поставил на землю старшого, радостно воскликнул:

– Вот так удача! Поехали, Кузьмич, тотчас же поехали!

Вёрст через пять отряд в сопровождении партизан вошёл в богатый лесной хутор, огороженный свежеструганными еловыми жердями, охраняемый по всем правилам военного времени. Большой рубленый дом на высоком цоколе красного кирпича, пять окон по фасаду, массивное крыльцо, два отдельно стоящих флигеля, скотный двор, конюшня, баня, огромный дровяник… Все строения крыты крашеным металлом. Вокруг дома раскинулся обширный яблоневый сад. Вдоль забора – кусты смородины, боярышника и чубушника. Кругом носились и лаяли собаки, которых партизаны отгоняли плетьми. В конюшне и у коновязи ржали кони. За забором, на скошенном выпасе, мычали коровы. Там же паслись овцы и привязанные к колам козы.

«Господи, – думал Павловский, – чертовски всё знакомо. Словно вновь оказался в охотничьей усадьбе великого князя Николая Николаевича». Ему даже почудилось, вот-вот на крыльцо выйдет улыбающаяся Пелагея, племянница старого егеря Боброва, румяная, пахнущая травами, такая желанная и такая недоступная тогда молодому корнету. Но на крыльцо вышел невысокий стройный офицер в мундире при погонах, в начищенных хромовых сапогах. Кузьмич вприпрыжку помчался к нему и тихо, чтоб никто не слышал, стал докладывать. Офицер облокотился о перила крыльца и зычным командирским голосом выкрикнул:

– Добро пожаловать, господа! Штабс-капитан Кулешов к вашим услугам!

Пока Кузьмич с поручиком Костылёвым размещали по флигелям офицеров, пока партизаны треножили офицерских коней, поили их и вешали им торбы с овсом, пока какие-то бабы и девки споро ощипывали уже обезглавленных петухов, таскали из погреба квашеную капусту, солёные грибы и огурцы, а двое мужиков в сарае подвешивали для свежевания только что заколотого длинным шилом кабанчика, Павловский и Кулешов уединились в тени сада за длинным столом под навесом. Они представились друг другу. Руки у штабс-капитана были крупные, узловатые, сухие, с несводимыми мозолями. «Явно из мужиков», – подумал Павловский. Кулешов заметил взгляд ротмистра, улыбнулся.

– Я из крестьян, ротмистр, из этих мест. Мой отец, дед и прадед сеяли рожь, ячмень и овёс, сажали картошку и капусту, держали скот, били масло, торговали мясом. К нам за продуктами из Пскова, Смоленска и Витебска купцы приезжали, очень уважали наши продукты. Курите, ротмистр, – он придвинул Павловскому пачку румынских папирос. – Вся семья работала с утра до ночи, но жили справно. Мы с младшим братом окончили гимназию в Смоленске. Потом война. Брат погиб под Львовом. Прапорщиком был, взводом командовал. А я в Енисейском пехотном полку служил, воевал на Северо-Западном фронте, ротой командовал. Когда фронт развалился, вернулся домой. А тут большевики, словно крысы, повсюду шныряют, вместе с голытьбой пьяной тащат всё, разоряют веками потом и кровью нажитое. Вот и взялся за оружие, мужики поддержали. Кстати, благодарю вас за помощь в пленении красных.

– Не стоит благодарности, капитан, одно дело делаем.

– Одно, говорите, – Кулешов пристально поглядел на ротмистра, – разберёмся. Выкладывайте, ротмистр, с чем пожаловали?

Павловский кратко рассказал о себе, о формировании Псковского добровольческого корпуса, о трудностях в комплектовании нижними чинами, о цели их рейда. Затем спросил:

– О гибели императорской семьи слышали?

Кулешов, усмехнувшись, ответил:

– Слышал. Только скорби не испытываю. Доплясались, голуби, просрали Россию, в сортир её спустили, теперь и сами туда же отправились. Вам-то, ротмистр, что до них?

Павловский, подумав, не стал отвечать прямо, сам спросил: