Перекрестки - Франзен Джонатан. Страница 103

Теперь Расс испугался еще и того, что затеянное им предприятие обернется провалом, потому что во всей большой резервации он знал только двух человек, к которым мог обратиться. Усевшись в раскаленный “виллис”, он закрыл глаза и попросил у Господа укрепить и направить его. А потом покатил туда, куда указала женщина.

Дорога на плоскогорье местами оказывалась труднопроходимой, неизменно пустынную местность, тем не менее, усеивали высохшие и побелевшие коровьи лепешки. Встретившиеся Рассу навахо – мужчина, стругавший палочку в тени валунов, двое других, поившие лошадей из бака подле ржавого ветряка, – видимо, решили, что белый молодой человек двадцати одного года от роду ищет семейство Осыпавшихся Камней (как звали свойственников Кита Дьюроки) по какой-то причине. Мужчины на неуклюжем английском подчеркнули, что путь туда неблизкий.

Расс вынужден был останавливаться каждые полчаса: руки сводило судорогой. Когда повеяло прохладой и тени удлинились, он подъехал к обветшалому загону с баком, в который из ржавой трубы тонкой струйкой лилась вода. Из лужицы под трубой пили птички, в сумеречном свете смахивавшие на призраков. Вода была солоноватая, но фляга его опустела. За шесть часов по дороге на плоскогорье Расс встретил двух женщин на мотоцикле, мальчишку с собакой, пасущего стадо овец, старика на пикапе, в кузове которого лежали катушки проволоки, лошадей на вольном выпасе – и ничего похожего на город. Расс съел свинину с фасолью из банки, еще теплой от дневного зноя. А потом, опасаясь скорпионов, улегся спать в “виллисе”. Он скучал по Джорджу Джинчи. Сквозь ветровое стекло Расс видел небо в сгустках звезд и туманностей, но так тосковал по лагерю, что даже не вышел из машины, чтобы ими полюбоваться.

В прохладе раннего утра он покатил наверх по склону котловины, поросшей соснами и можжевельником. Вдоль дороги, на иссохшей земле, которую трудно назвать лугом, среди колючих кустов паслись овцы. Пустынность здешних краев вызывала восторг: изрытые колеями дороги ветвились на более мелкие, в конце каждой поджидали тайны, и чувствовалось, что здесь обитают люди, но их не видно. Лишь через пятнадцать миль Рассу встретился человек – да не один, а сразу сотня.

Около дороги, возле корраля, горели костры, паслись кони, здесь же были машины. Старшие мужчины и женщины всех возрастов стояли или сидели вокруг конструкции из веток, увешанной красными лоскутами. Расс затормозил, спросил у ближайшего всадника, где искать семейство Осыпавшихся Камней, и в “виллис” просочился запах жареного барашка. Всадник кивком указал на дорогу.

– У общего дома. На том конце оврага.

– Как выглядит общий дом?

Всадник подтянул подпругу и ничего не ответил.

Расс покатил дальше и, проехав немалое расстояние, заметил неподалеку от оврага безымянную постройку из глины и бревен. Дорога возле постройки выглядела проезжей, и Расс устремился по ней в неглубокий каньон, мимо осыпавшихся камней величиной со стог сена: добрый знак. В боковом каньоне, куда солнце еще не проникло, Расс увидел домик, загон для скота, двор, по которому ходили куры. За загоном, возле хогана, женщины готовили на костре пищу. Перед домом какая-то девочка (приглядевшись, Расс узнал Стеллу) наблюдала, как отец колет дрова. Расс увидел Кита Дьюроки, и напряжение долгой дороги оставило его. Он словно вернулся домой.

Кит направился к “виллису”, Стелла робко потянулась следом.

– Какого черта?

– Я вернулся, – сказал Расс.

– Зачем?

– За ключом.

Повисло молчание; наконец Кит улыбнулся. Он провел Расса в дом, в котором были две комнаты, в одной стояла кровать, напоил его сладким кофе, угостил холодной несладкой лепешкой. Расс объяснил, что приехал на разведку, и Кит ответил: придется подождать, у меня песня. И оставил Расса одного – наверняка не в последний раз. Тот, кто живет среди навахо, вынужден часто ждать и довольствоваться скудными объяснениями.

Чуть погодя над каньоном взметнулось облако пыли, и Расс узнал, о какой песне говорил Кит. Все люди, встретившиеся Рассу по дороге сюда, теперь ехали на лошадях, украшенных цветистой пряжей, за ними катили пикапы, тоже ярко украшенные, гудели клаксонами. Процессия проследовала мимо дома к хогану, возле которого женщины готовили пищу. Расс встревожился, но из любопытства вышел во двор – посмотреть, что будет.

Первым во двор въехал стриженый молодой человек, в руках у него был черный стек с кисточками. Молодой человек дожидался в седле, пока другие участники процессии помогут ему спуститься. Сильно хромая, со стеком в руке он зашел в хоган. Из пикапов выпрыгивали дети, бежали к навесу, под которым стояла еда. Кит и его родственницы тихо приветствовали старших. На Расса никто не обращал внимания.

Кто-то из мужчин в хогане дрожащим фальшивым голосом затянул песню. При звуках этого голоса Расс вспомнил Лессер-Хеброн: Клемент так же фальшиво пел псалмы. Когда песня закончилась, из дымника хогана, точно из жерла вулканчика, изверглись коробки сладкого попкорна с арахисом. Дети ринулись их подбирать, а родственники Кита раздали одеяла старшим гостям, затянувшим новую песню.

Язык был ему незнаком, но голоса собравшихся, звеневшие в ярком утреннем солнце, усугубили ощущение, будто Расс вернулся домой. Пение продолжалось, Кит предложил Рассу поесть вместе с ними барашка и кукурузных лепешек.

На него никто не глазел, разве что дети (особенно Стелла), а Кит долго хлопотал вокруг гостей. Расс заскучал бы, но он увлеченно рассматривал лица собравшихся. Когда пение завершилось и люди вернулись к своим лошадям и машинам, Кит сел рядом с Рассом и спросил, что тот намерен делать. Расс вновь упомянул о задании Джорджа Джинчи.

– Я же сказал, не беспокойтесь, – ответил Кит.

– Ты сказал, что после песни мы об этом поговорим.

– Все только началось. У нас еще три дня.

– Три дня?

– Новая мода. Мы уже не поем так долго, как раньше.

– Дело в том, что я здесь знаю только тебя и твоего дядю.

– До моего дяди ты на своем “виллисе” не доедешь.

– Что ж, значит…

Кит повернулся и впервые посмотрел Рассу в глаза.

– Зачем ты приехал?

– Если честно, чтобы познакомиться поближе с твоим народом. Работа – только предлог.

Кит кивнул.

– Так-то лучше.

И пошел помогать родным, а Расс улегся на землю и заснул. Разбудил его запах бензина. Кит наливал его в бак маленького пикапа через воронку с миткалевым фильтром. В кузове пикапа сидели Стелла и стройная молодая женщина с укутанным младенцем.

– Ты сядешь спереди, рядом со мной, – сказал Кит.

Расс подумал, что сажать женщин в кузов негоже, но для Кита вопрос был решен. Подвеска пикапа подходила для разбитой каньонной дороги. Кит рулил; наконец Расс не выдержал длительного молчания и спросил, что это за песни.

– Мы помогаем другу, – пояснил Кит. – Он вернулся с Тихого океана без мира в душе. Ходит плохо, из-за шрапнели, не спит – в носу вонь горелой вражеской плоти. Враги походили на нас, не на билагаана, и их духи вселились в него. Он привез домой рубаху врага, которая пахнет войной. Она нам понадобится для песни.

Расс не понял всего, что сказал ему Кит, но его растрогало, что община пытается исцелить человека, которого война превратила в зверя. У него оставалась масса вопросов, но он старался не забрасывать ими Кита, а задавать их не спеша, время от времени, пока пикап катил по его утреннему пути. Он узнал, что женщина в кузове – жена Кита, а младенец – его двухмесячный сын. Тесть Кита, который ехал впереди на коне с ритуальным черным стеком, – шаман, друг Чарли Дьюроки: они вместе учились в школе-интернате в Фармингтоне, штат Нью-Мексико. Кит тоже учился там, несколько лет проработал на буровой, а потом женился на дочери Осыпавшихся Камней. Теперь управляет на плоскогорье ранчо родителей жены.