Перекрестки - Франзен Джонатан. Страница 124

Еще одна присказка пышки: лучше действовать, чем бездействовать. Вырулив на шоссе, Мэрион обнаружила, что прекрасно помнит, как ехать. Вождение само по себе полезное увлечение: сосредоточившись на дороге, ни о чем другом не думаешь. Нужно лишь держаться в правой полосе и следить за знаками. В Лос-Анджелесе каждый день по дорогам ездят миллионы водителей, и гибнут из них единицы. Преодолев шоссе Сан-Диего и не умерев, Мэрион подумала, что, если все-таки переберется сюда, быть может, даже научится получать удовольствие от вождения.

Тут она ошибалась. Лишь по счастливой случайности она вовремя спохватилась и не пропустила поворот на Палос-Вердес. Едущие сзади безжалостно подгоняли ее, и только на Креншо-бульваре она наконец опомнилась и свернула к тротуару. Повернула решетку дефлектора, чтобы холодный воздух дул в лицо (она чувствовала, как к нему прилила кровь), промокнула подмышки салфеткой из сумочки. Марево на улице походило скорее на морскую дымку – оттенок прохладнее смога, лишь приглушает краски, не затемняет вовсе. На тенте поблизости виднелась надпись “ПЕРРИ СОВСЕМ НЕДВИЖИМ”.

Слова поплыли у нее перед глазами.

И то, что надпись обрела вид “ПЕРРИ СИММОНС НЕДВИЖИМОСТЬ”, не утишило ее страх. Она вышла из машины, чтобы платье не провоняло табаком. В прохладном океанском воздухе едко пахло свежим асфальтом: на противоположной стороне дороги меняли покрытие. Слова на тенте были слишком странными, слишком уместными – не иначе как знак Божий. Но что он означал?

Последний их серьезный разговор с Перри состоялся три недели назад, вечером того дня, когда ему исполнилось шестнадцать. После ужина она задержала его на кухне и тайком сунула ему двести долларов – столько же, сколько Клему на Рождество. Перри поблагодарил ее, и она заметила, что кто-то так и не притронулся к торту; Перри признался, что это его кусок. Неужели он разлюбил шоколадный торт? “Нет, он вкусный”. Тогда почему не съел? “У меня и так задница толстая”. Ничего не толстая! “Ты же сама сидишь на какой-то безумной диете”. Она всего лишь старается вернуться к нормальному весу. “Вот и я тоже. Не волнуйся за меня”. У него часом не бессонница? “Нет, я отлично сплю”. И он не… “Продаю траву? Я же тебе обещал, что больше не буду”. Он курит траву? “Не-а”. Он помнит, что еще обещал ей? “Поверь мне, мама. Если я замечу что-то нехорошее, ты узнаешь об этом первой”. Но он какой-то… нервный. “Кто бы говорил”. Что он имеет в виду? “Ты, по-моему, тоже не образец душевного здоровья”. Она… просто у них с папой неприятности. Но растущий организм должен хорошо питаться. “Какие еще неприятности?” Никакие. У супругов порой бывают такие неприятности. “Как называются эти неприятности? Уж не миссис ли Котрелл?” С чего он… почему он спрашивает? “Так, кое-что слышал. И видел”. Ну да. Раз уж ему так любопытно, да. И да, она огорчена. Если последнее время она сама не своя, то по этой причине. Но дело в том… “Дело в том, мама, что волнуйся-ка ты за себя, а за меня не надо”.

С помощью двух сигарет, выкуренных на тротуаре, она осознала, что здание с тентом – обычное агентство недвижимости. Мэрион огляделась по сторонам, увидела обычный асфальт, обычные фонари, прибрежный холм, красиво поросший вереском. Она развернула жвачку, села в машину.

Палос-Вердес был одним из множества районов, в котором прежде у нее не было причин бывать. На улицах ни души, дома более безликие и однообразные, чем в западном Лос-Анджелесе. В темнеющей морской дымке окрестности казались заброшенными и унылыми. Добравшись до улицы под названием Виа Ривера, она обнаружила, что явилась на десять минут раньше.

Дом Брэдли великолепием не блистал и не смотрел на океан, как она воображала; на подъездной дорожке стоял бордовый “кадиллак”. Она остановила машину рядом с ним, вынула изо рта жвачку. Вдруг ему не понравится дым? Или запах ее сигарет напомнит ему, как ей, ту кровать в Вестлейке?

Первое его письмо, прибывшее через неделю после того, как она написала ему, изобиловало неисчерпаемо интересными фразами – Я не могу тебе передать, как часто я думал о тебе, как часто гадал, где ты, как боялся, что ты попала в беду — и множеством менее интересных: например, оказалось, что Брэдли не женат. С Изабеллой он развелся после того как их младший сын окончил школу, а недавно расстался с женщиной, на которой, по-хорошему, не следовало жениться. Также интерес вызывало то, что здоровье у него отличное и, судя по всему, имеются кое-какие средства. Он теперь продает витамины, точнее, не сам продает, а владеет компанией, она находится в Торрансе, в ней работает сорок с лишним человек. Рассказ о сыновьях не заинтересовал Мэрион, однако она все равно внимательно прочитала подробности и спрятала в мысленный ящик, где хранились имена всех прихожан Первой реформатской. Она жена пастора, ей не привыкать вежливо помнить всё и вся, ее уже нечего бояться, и ей хотелось, чтобы Брэдли это знал.

В тридцать одну минуту первого она позвонила в дверь.

Ей открыл мужчина, смутно похожий на Брэдли, но с двойным подбородком, лысее и шире в бедрах. На нем были свободные льняные брюки и просторная рубаха наподобие тех, что носят тореадоры, голубая, расстегнутая на груди. На ногах какие-то жуткие сандалии.

– Боже мой, – сказал он. – Это и правда ты.

Мэрион пришли в голову две мысли, связанные друг с другом. Первая – ей почему-то запомнилось, что Брэдли ростом с ее мужа, хотя Брэдли невысок. Вторая – что Расс не только выше, но и гораздо красивее. Мужчина на пороге неряшливый, краснолицый, и ногти на ногах у него желтые. Фантазируй она хоть сотню лет, все равно нипочем не представила бы его в сандалиях. Это влекло за собой третью, неожиданную мысль: согласившись на эту встречу, она сделала одолжение ему, а не наоборот.

– Я боялся, ты меня не найдешь. – Он жестом пригласил ее войти. – Как доехала? Вроде в этот час еще не так много машин.

Он закрыл дверь, шагнул ее обнять. Она отодвинулась. В доме, выстроенном на разных уровнях, витал старческий душок. Картины и мебель были уныло-восточные.

– Какой симпатичный дом.

– Да, спасибо моде на витамины. Идем, идем, я тебе все покажу. Я думал, мы пообедаем в патио, но что-то прохладно, не находишь?

– Ты приготовил обед? Как мило.

– Боже, Мэрион. Мэрион! Даже не верится, что ты здесь.

– Мне тоже.

– Ты выглядишь… ты выглядишь как всегда. Стала старше, да и седины прибавилось, но – красавица.

– Я тоже рада тебя видеть.

Толстозадый, заметно щадящий больное бедро, он повел ее вниз, в гостиную, откуда виднелась высокая изгородь и цветник. Липкость платья – остаток ее страха – теперь вызывала у нее лишь печаль. В стоящих вдоль стены книжных шкафах она заметила нового Мейлера, нового Апдайка.

– Я вижу, ты по-прежнему любишь читать.

– О да. И даже больше прежнего. Я еще работаю, но вообще дела в компании идут сами собой. Так что я частенько даже не езжу в офис.

– А я уже не читаю так, как раньше.

– Неудивительно, с полным домом детей.

Четвертая ее мысль была ужасной: она убила ребенка, отцом которого был Брэдли. В эти три месяца она не раз спрашивала себя: быть может, все же придется ему об этом сказать? Не сделать ли это прямо сейчас, подумала Мэрион. Их история туго свернулась в ее голове. И если о ней рассказать, то, наверное, она уничтожит реальность, в которой он кажется ей таким, и унылый запах его дома. Но хотелось ли ей сделать ему такое одолжение? Она со смущением осознала, сколько всего у нее есть по сравнению с ним. Не только долгие годы жизни, но и вся правда об их романе. История жила в ее голове, не в его, и Мэрион отчего-то расхотелось ею делиться, потому что она – единственный ее автор. А он всего лишь читатель.

Он смотрел на нее с какой-то дурацкой улыбкой. Было ясно, что она нравится ему, и Мэрион вспомнила роль, что играла когда-то, роль опасной сумасшедшей, роль той, которая говорит все, что приходит на ум.