Дом Крови (СИ) - Кин Михаил. Страница 14

Палач взяв с жаровни разогретые щипцы повернулся, и заметил на стуле на котором сидел герцог Савар книгу, серебряный череп поблескивал при тусклом и теплом свете толстых свечей. Он нахмурился, недоуменно на нее смотря. Я замер, даже боясь дышать, это был решающий момент, я пошел ва-банк, поставив на кон все. Если это не поможет, не поможет ничего. И на мгновение мне показалось, будто время застыло на лезвие кинжала. Душой такие моменты всегда чувствуешь.

Еще больше нахмурившись он оглянулся, не понимая, я все так же висел на крюке полностью нагой, и я захихикал дебильным смехом, чтобы не выходить из образа. Но видно любопытство взяло верх, и отложив щипцы он подошел к ней, смотря на трактат словно на ядовитую змею, готовую укусить. Но тут из-за стула резко выскочила Полночь зашипев и делая вид, что пытается его схватить, состроив очередной жуткий образ демона из бездны с громадным ртом.

Испугавшись, он вскрикнул и замахал руками, отмахиваясь от существа сплошь состоящего из мрака и теней, инстинктивно отпрянул назад. Как раз подойдя ко мне спиной, что мне собственно и было нужно. Качнувшись, я схватил его ногами и зажал на удушающий замок. Давя так сильно, как только мог, он захрипел, еще больше замахал руками пытаясь меня сбросить. Но он невольно подошел ближе, и получив точку опоры в виде моего палача я смог сбросить кандалы на которых висел с мясного крюка. И теперь вцепившись словно клещ душил его.

Мой несостоявшийся мучитель стал пунцовым, хрипел, отчаянно пытаясь вдохнуть и закричать, позвать на помощь, но во всем потерпел неудачу. А над ним, с глазами щелочками нависла Полночь, смотря как он умирает и впитывая щедро изливавшийся страх. Но в конце концов, его движения стали вялыми и он обмяк, а наградой мне стал звук лопнувшей струны угасшей жизни.

Отпихнув его обмякший труп я кинулся к своим вещам, сваленным в уголке, есть в дерьмовых сапогах вроде моих один несомненный плюс — мало кто хочет в них копаться. Сдвинув каблук-тайник левого сапога я достал плоский кожаный футляр. Внутри лежал мой любимый набор железных отмычек, крючок-вращатель, молоточек и клинышек, все это было хорошо смазано и начищено. И высунув язык от усердия принялся умасливать замок кандалов.

Все было на уровне рефлексов, такие кандалы вскрывать словно орешки щелкать. И спустя пару мгновений, замок сдался, обиженно щелкнув. И вздохнув с облегчением, я почувствовал, как по рукам потекла магия, сначала тоненькой струйкой все набирая силу. Эти кандалы были словно пиявка, выпивая силу из носителя, судя по всему прошло не больше часа, как мне их одели, а четверть источника уже была пуста.

— Полночь, забери книгу и уходим, — сказал я спешно натягивая штаны и сапоги.

Я схватил со стола длинный кинжал, больше похожий на свинорез. Единственное оружие, какое было в комнате, там было полно всяких увеселительных инструментов: все возможные щипцы, молотки, пила и плеть с металлическими кончиками. А вот оружия не было вовсе. Полночь забрала трактат и струйкой вытекла под дверь проверяя на наличие стражи, да только за дверью стражи не было. Лишь пара дуболомов стояла снаружи у входа в коридор, лениво переговариваясь и сетуя, что именно им досталась такая честь, когда все остальные празднуют.

Из соседней двери послышался вскрик полный боли и полилась отборная брань. Не узнать голос Германа я не мог, похоже он тоже развлекается. Я притаился возле двери Полночь скользнула в щель под ней, спустя секунду появилась обратно, ознаменовав свое возращение шелковым поцелуем холодного ветра.

–…Там двое, один у входа, второй в паре шагов от двери слева, пытает Германа…

Кивнув ей, я перехватил по удобнее кинжал и слегка постучал. Дверь была не закрыта, но мордоворот, что стоял у входа сердито распахнул дверь и высунул свою кривую рожу в дверной проем, но тут же замер, получив свинорез в подбородок, так, что кончик лезвия пробил его череп и показался из макушки.

— Хорас, кто там? Передай, что мы еще не закончили. Еще пару часов и он как миленький все расскажет. — Даже не оборачиваясь сказал через плечо заплечных дел мастер, что стоял рядом с окровавленной тушкой Германа, висящей в таких же кандалах и на таком же мясном крюке.

Зато Герман поднял избитое и окровавленное лицо, увидел меня с кинжалом в проходе, стоящим рядом с заваливающемся трупом его мучителя и расплылся в окровавленной улыбке. Эту улыбку увидел палач, обернувшись, с удивлением уставился на меня. Первый еще не успел упасть, а я не дожидаясь пока второй сообразит и начнет орать и звать на помощь прыгнул к нему, покрывая эти пару шагов одним прыжком, вонзив в него свинорез. Я был избит и руки у меня были все еще онемевшие, так что удар вышел далеко не изящный, я метил в грудь но он инстинктивно попытался отклониться, и кинжал вошел в живот. Вспоров ему брюхо, как бритва — шелк. Глухо охнув здоровяк схватился за распоротое брюхо, он рухнул навзничь; хватаясь руками за страшную рану из которой вывалились кишки. Он был уже покойник, но он все еще мог закричать и поднять тревогу, что мне было совершенно не нужно, так что пришлось добить его, перерезав горло. А потом снял Германа с крюка и освободил его от кандалов, кинув ему одежду.

— Ты еще более скрытный, чем пердеж в часовне, — сказал он морщась от боли, и натягивая рубашку на окровавленное тело дрожащими руками. — Нужно предупредить остальных.

— Поздно предупреждать, остальные в похожей ситуации. За что тебя так?

— Посмел отказать этому надменному ублюдку Арону. Как ты смог выбраться? — он поднял на меня вопросительный взгляд серых глаз, в которых все еще плескалась боль.

— Убил своего палача, как же еще, ты можешь идти? Нам нужно уходить.

— Нужно помочь остальным.

— Ты себя в зеркало видел? Ты сейчас выглядишь как дважды растоптанная куча дерьма. — Сказал я хрустнув пальцами, собираясь наложить на него базовое плетения исцеления, — В таком состоянии ты себе не сможешь помочь.

— Но как же остальные?

— Поможем обязательно, но чуть позже, а сейчас нам нужно уходить.

— Постой, давай я тебе тоже исцеление наложу, — сказал Герман поднявшись, — тебе тоже не помешает.

Подумав, согласно кивнул и повернулся к нему спиной, пока он негнущимися пальцами сплетал конструкцию плетения. Герман пробормотал слова заклинания и по истерзанной спине у меня разлился целительный холодок, немного снимая боль. Полностью раны это не закроет, но так несравненно легче. Схватив со стола моток веревки, и подумав, забежал назад в мою комнату, взяв там такой же.

Пока я бегал за веревкой, Герман прихватил короткий клинок, что был у первого мордоворота в его камере, и вместе мы, оставляя кроваво-красные следы, выскользнули из камеры. Мы бежали пригнувшись, соблюдая все возможную осторожность, следуя за пятном из мрака, что скользило впереди в нескольких ярдах. За поворотом, сразу натолкнулись на молодого стражника, что видно шел с поручением в нашу сторону. Но его сразу зарубил Герман, хекнув, и вложив в этот косой удар с плеча, всю свою концентрированную ненависть и пережитые страдания, чуть не разрубив надвое невезучего парня. У него же и забрали оружие, какой-никакой, а меч, и понеслись дальше, по лестнице — наверх, к двери за которой нас ждали два стражника преграждающие путь к свободе.

Мы налетели на них как два матерых волка, на пару плешивых собак из подворотни, что привычны только брехать из-за угла и храбрые только когда их раз в двадцать больше. Они, по-моему, даже понять ничего не успели.

В полумраке подземелья его серые глаза горели, в них вспыхнула кровожадная ярость и они мерцали словно отблески пламени на раздутом капюшоны кобры, отливая серебряным светом, он явно был настроен устроить резню. И я его прекрасно понимал, я испытывал схожие чувства и с огромным удовольствием к нему присоединился бы, но не сейчас.

Пока не время.

Мы выскользнули из подвалов замка Валькастр, и побежали вдоль стены держась в мягком, обволакивающим нас словно бархатом сумраке к помещениям для слуг. А сверху светила луна — глаз богини, наша одинокая сестра, мать, которая усмиряет гнев отца, отфильтровывает боль и жар солнца, и возвращает своим детям его чистый, ясный свет. Она милостиво взирала на маленьких глупцов и заливала нас благословенными лучами, отраженными каменным зеркалом в небесах. В самом замке пир был в самом разгаре, герцоги праздновали победу, что хитростью и коварством вырвали у раненых и изможденных подростков. Что в наивности своей надеялись найти защиту и укрытие в их доме, полагаясь на громкий титул и лживые обещания высоких господ.