Ледобой. Зов (СИ) - Козаев Азамат. Страница 7

Чарзар прикусил губу и невольно бросил косой взгляд за спину, на море. Зимограсс кивнул, соглашаясь.

— Он выбил меч из моей руки, и честное слово, тем, что жив, я обязан исключительно Келаю. Мой вороной заржал и взвился на дыбы за спиной Чёрного и только поэтому мне удалось полоснуть это отродье кинжалом. Убить не убил, лишь ссек ноготь с мизинца.

— А дальше?

— А дальше мне показалось, будто он замедлился настолько, что я смог биться с ним на равных. Хотя как на равных… я держал клинок из последних сил, и всякий раз мне казалось, что на лезвие падает удар кузнечного молота — руки сушило и отдавалось аж в плечо. Он не кривил рот, нанося жуткие по силе удары, не кричал и шумно не дышал. Он не оступался, не поскальзывался, не терял равновесие, его не вело, он не проваливался. Просто стоял в боевой стойке, когда надо подшагивал и просто вышибал из меня дух. А ещё у него из раны текла черная, густая кровь. Чёрная! И вот ещё что…

Зимограсс на мгновение замолчал, бросил на сына острый взгляд.

— Не все рабанны меня любят, несколько раз на меня покушались, я видел собственных ненавистников вот как тебя сейчас, глаза в глаза. Я много раз сходился с врагом лицом к лицу, но ни рабанны-заговорщики, ни враги на поле боя не морозили мне кровь одним взглядом. Рядом с Чёрным все они просто милейшие люди, ну может быть, слегка не в духе.

— Но ты жив! Победил? Или…

— Или. На последнем издыхании, я уцепился за седло Келая, и вороной умчал меня прочь. Долго не получалось сесть в седло — руки трясло, не мог расцепить пальцы — конь уволок меня так далеко, что даже сапоги стёрлись до дыр. Потом я вернулся с подмогой, и мы увезли наших павших. А на месте схватки нашёл ноготь. Трава вокруг пожухла и высохла. И озеро было испоганено. Вода просто кишела мерзкими тварями.

— Какая нам польза от ногтя?

— Не спрашивай, как я это узнал, но кусочек плоти Чёрного могущественен необычайно.

Годами дни напролёт греешь рукоять кинжала, кипишь внутри и булькаешь, в мечтах сотню раз обезглавил старого кабана и сотню раз насадил на копьё, и лишь холодный взгляд отца и его понимающая издевательская улыбочка кандалами сковывали руки и ноги — не хватало только издевательского: «Ну давай, рискни, щенок!» — но тут, на краю света, в княжестве холода и льда доводы благоразумия скользят к кромке и исчезают во тьме. Он уже никто. Ни-кто.

— Ты столько лет владеешь невообразимо могущественной вещью, а всё, на что тебя хватает — это мечтания о славе героя? Да я бы давно…

— Вдохни, — холодно процедил Зимограсс, — и закрой рот.

— Да ты просто…

— Я сказал, вдохни! Набей соплями рот и слушай отца молча!

«Ни рабанны-заговорщики, ни враги на поле боя не морозили мне кровь одним взглядом…» так, кажется? Это передается из глаз в глаза? Чёрный тебя укусил?

Зимограсс долго, не мигая, молча смотрел на сына. Наконец заговорил.

— Слушай меня, придурок, внимательно и не упусти ни слова…

Когда до граппра оставалось не более полусотни шагов, Чарзар остановился. Глаза бегали, рот его подёргивался, он постоянно поводил плечами и оттягивал ворот, будто что-то душило.

— Чего встал?

— Мы больше не увидимся… Напоследок хочу спросить, почему я? — ожесточённо бросил Чарзар, — Более чем уверен, ты думаешь, что Дуртур распорядился бы мощами Чёрного лучше. Так почему я?

Дерабанн несколько мгновений смотрел в землю, а когда поднял глаза, в неровном пламени светоча взгляд отца показался Чарзару холодным и безжалостно отрешённым, будто из-за кромки смотрит только что обезглавленный — ни единая искорка жизни и огня не пляшет в тёмных зрачках. Без одного дня нового дерабанна будто встряхнули, аж колени сплясали, разве что не щёлкнули.

— Мудрецы говорят, что жизнь — это две реки, и все мы плывём, кто по чистым прозрачным водам, кто по нечистым. Оглядываясь назад, никак не могу понять, когда тебя смыло мутными вонючими водами зловонного потока, которым до цели добираются подлецы и негодяи. Во владениях Отца нашего Небесного мне тоже не придётся носить белые одежды праведника, но ты просто обречён там жить в свинарнике по колено в чёрной грязи. Всему своё время.

— Старый кабан, почему мне ты предпочёл бы Дуртура?

Зимограсс криво усмехнулся.

— С радостью отдал бы ноготь Чёрного твоему брату, не будь я уверен, что первым делом после моей кончины ты погубишь Дуртура. А так… само провидение распределило ваши судьбы — старший брат крушит и ломает, младший — восстанавливает то, что осталось.

— С каким удовольствием я прикончил бы тебя сейчас, — Чарзар едва не провыл эти слова, позывом рубить всё живое тело свело так, что дерабиз мало пальцы не сломал о рукоять меча, даже зубы разомкнул едва-едва.

— На кону стоит слишком многое, — старик засмеялся и покачал головой. — Не посмеешь.

— А знаешь, что я сделаю, когда вернусь в Хизану? — Чарзар стремительно подшагнул и бодливо навис над отцом лоб-в-лоб, едва не снеся того наземь. — Укорочу на голову твоего Ужега, он мне давно не нравится. Премерзкий урод. Потом разорю владения Чекая, заберу себе все земли, надругаюсь над его женой и продам в рабство, а самого четвертую!

— Ты плохо кончишь, стервятник! Об одном лишь прошу Небесного Отца, чтобы твоя гибель пошла на пользу стране и династии.

Чарзар порывисто отпрянул, развернулся и, не удостоив отца прощального взгляда, огромными скачками умчался на корабль. Зимограсс холодно улыбнулся вослед.

— Дурак. Ты не найдешь на месте Ужега, он уехал из Хизаны в день нашего отъезда, а Чекая тебе не дадут на съедение рабанны и ещё кое-кто, что станет для тебя полнейшей неожиданностью.

Там, впереди зажглись светочи, зычным голосом Тустис расколотил ночную тишину в осколки, и те осколки потревоженные моречники в раскрытых клювах и на шумных крыльях унесли в ночное небо. «Канаты в бочки…», «одеяла не забудьте…», «костры туши…», «Последние три весла товсь…»

На востоке солнце отчаянно стучалось в черную небесную завесу и протёрло темноту до тоненького, а в губе граппр, будто морское чудовище с горящими глазами, сторожко пятясь кормой, выбирался из каменного ложа. В скупом свете пары светочей на корме Зимограсс рассмотрел трюдов на вёслах — отличные воины и мореходы, Чарзара — нарочно поганец встал спиной к берегу, и железодревых — все как один простёрли мечи в сторону острова и оглушительно единогласно грянули: «Дерабанну слава!»

— Я не попаду в благоухающий сад Небесного Отца, — обречённо прошептал Зимограсс. — За славу и величие я бьюсь оружием зла. То, что меня ждёт, я заслужил.

Глава 1

— А для чего тебе белые корешки? Бери чёрные и не горя не знай!

Старуха с крючковатым носом гневно стреляла глазами и, ворча, размахивала руками, точно белье на верёвке во дворе под внезапным порывом ветра — резко и непредсказуемо. Лавчонка со специями, травами и притирками встала на самом углу торговой площади, едва не влезла под белый полотняный полог охранителя порядка. Самого охранителя на месте не было — прохаживался между рядами, следил за порядком — но в те моменты, когда на крошечном пятачке сходились трое: ворчливая старуха, он — оплот наместника дерабанна в этих краях, отдыхающий на резном сиденье в тени навеса, и этот странный покупатель, блюстителю праведности и спокойствия всегда делалось смешно. Спорят, торгуются, учат друг друга уму-разуму, один обещает больше не брать в «этой дряной лавчонке ничего, даже придорожной пыли, потому что даже такая мелочь окажется у отвратительной старухи плохой и разбавленной», вторая костерит привередливого покупателя со всем искусством уроженки Кебесы, самого полуденного рабанна, и призывает на голову «этого наглеца» все кары Небесного Отца.

— Дружище, чем? Чем Ценгуза может разбавить придорожную пыль? — в тот день Якай не выдержал и расхохотался, придерживая на боку меч, чтобы не гулял, пока тряское необъятное чрево занято смехоугодием. — Это же пыль! Пыль можно развести только пылью!