Договор на крови (СИ) - "Гоблин - MeXXanik". Страница 6

Он сделал паузу, чтобы я смог ответить. Но мне не хотелось ничего говорить. Я лишь позволил себе высокомерную улыбку в стиле княгини Чеховой. Вышло у меня неплохо, учитывая, что мой гость смешался. Возможно, он и был аристократом, пусть и с купленным титулом, но я никогда не признаю, что мы с ним похожи. Мне бы в голову не пришло назвать человека, который находится рядом со мной, питомцем.

Глеб откашлялся и вернул своему лицу спокойное выражение.

— Но я пришел не по личному делу, а скорее по делам семьи. Могу ли я обратиться к вам, как к специалисту?

— Да, конечно. Простите, не мои манеры? Желаете чай? Кофе в этом доме не приветствуется, и потому я вам его не предлагаю.

— Спасибо, не нужно.

Глеб Антонович неспешно осмотрел кабинет.

— У вас здесь ничего так. Уютно.

— Спасибо. Итак, какая помощь вам требуется? — решил я перейти к делу.

Парень на несколько секунд замялся, словно подбирая слова. А затем произнес:

— Знаете, Павел Филиппович, я давно искал человека, который может помочь моей семье. И вот сегодня, когда увидел, как вы ловко и жестко поставили на место Бону, я понял, что лучше всего обратиться именно к вам. У моего отца имеются некоторые проблемы. По одному старому делу, что тянется еще со времен Смуты. Знаете, тогда батюшка еще был… точнее, когда он еще не стал аристократом.

— Понимаю, — нейтрально отозвался я.

— Мой отец не родился дворянином, — нехотя пояснил парень и стало понятно, что ему было неприятно об этом говорить. — Он был выходцем из приюта. Не имел ни титула, ни денег. Да и времена были тяжелые. Тогда отец хотел стать промышленником. Объединился с другом детства, чтобы выкупить старую мануфактуру. Батюшка занял у этого самого приятеля немного денег и написал расписку с обязательством деньги вернуть. Только расписка оказалась хитро составлена.

— Индексационный возврат, — догадался я, и парень кивнул:

— Так и есть. Тогда это право только вступило в силу, никто не думал, что через десять-пятнадцать лет все так круто изменится.

Индексакционный возврат означал не просто возврат суммы, которую занимал человек. На момент погашения долг пересчитывался с учетом инфляции и возвращался займодавцу по покупательской стоимости. Такие расписки в Смуту были рискованными для обеих сторон, потому что курс имперского рубля, который в те времена не был подкреплен золотом, мог делать бешеные скачки за сутки. И как отыгрывать позиции и уходить в плюс, позволяя заемщику вернуть меньшую сумму, так и загнать заемщика в натуральную кабалу. Само собой работало это только среди граждан и на банки не распространялось. Закон вступил в силу как пробный, но в те времена властители о нем быстро забыли, и вспомнили только несколько лет назад. И подобные расписки быстро были отменены.

— Что было дальше? — уточнил я.

— Дальше отцов займодавец пошел по кривой дорожке и угодил на каторгу. Там и сгинул. Было заявлено, что он умер. А недавно в городе объявился. Восстановился в правах и потребовал долг.

— В настоящую стоимость мануфактуры, — заключил я.

— Только нет уже той мануфактуры, — ответил гость. — В конце Смуты батюшка решил стать дворянином, поступил на государеву службу, и все предприятия пришлось продать.

Я кивнул. Во время Смуты, правило получения дворянства было двояким. С одной стороны, можно было купить титул вместе с должностью, с другой же выбирая членство в обществе аристократов, человеку приходилось избавляться от предприятий, которые ему принадлежали. Чаще всего, это делалось в пользу человека, который помогал промышленнику получить титул. Часть предприятий продавалась определенному подданному за цену намного ниже рыночной. Сам же новый владелец оставался хозяином только на бумаге.

После окончания Смуты купить титул стало сложнее. Но новая Императорская семья открыла целую ветвь нового дворянства. Желающий мог передать все предприятия в государево управление, оставив за собой при этом пост главного управляющего. И получить место в каком-нибудь совете или министерстве. А предыдущие сделки с продажей предприятий по цене ниже рыночной были оспорены представителями Империи в суде, признаны ничтожными, а владельцы таких предприятий, и реальные и «по документам» отправились на каторгу. Это стало хорошим знаком для остальных, и старая схема получения титула быстро перестала существовать.

— Сейчас у отца попросту нет такой суммы, — закончил гость.

Я кивнул:

— Хорошо. Пусть ваш батюшка приходит ко мне с копией расписки, и мы подумаем, что можно сделать.

На лице гостя проступила робкая неуверенная улыбка, которая неожиданно ему шла:

— Правда поможете, Павел Филиппович?

— Попытаюсь помочь, — поправил его я. — Стопроцентных гарантий я дать не могу.

— Этого уже достаточно, — заверил меня Глеб Антонович. — Я передам ваши слова батюшке.

Он поспешно встал с кресла и протянул мне руку. Я поднялся на ноги и ответил на рукопожатие. После этого гость покинул кабинет.

Я же проводил его до порога офиса, попрощался и закрыл за ним дверь. Обернулся к сидевшей за столом Арине Родионовне:

— Кажется, нас ждет очень интересное дело.

Секретарь оторвалась от монитора, с любопытством взглянула на меня. И я вкратце пересказал ей суть проблемы.

— И правда интересно, Павел Филиппович, — задумчиво произнесла Нечаева и попросила:

— Вы же возьмете меня помощницей?

— Конечно, — ответил я. Прошел через приемную и сел на диван. Уточнил, обернувшись к секретарю:

— Арина Родионовна, когда день дежурства?

— Завтра, — ответила Нечаева. — И судя по слухам, которыми полнится Петроград, посетителей будет много.

В этом я почему-то не сомневался.

— Зато, может быть, завтра мы получим еще несколько интересных дел? — робко предположила Нечаева.

— Надеюсь на это, — ответил я и уточнил. — Как насчет обеда, Арина Родионовна?

— Только за.

Секретарь, убрала лежавшие на столе бумаги в папку и встала с кресла.

Обедать мы решили в заведении «У Журналиста». Приветливая распорядительница провела нас к столику, и назначила официанта, который подал меню.

Мы пришли в удачный момент. В кафе начали подавать комплексные обеды, но время перерыва только началось, и в кафе было много свободных мест.

— Как вы думаете, Павел Филиппович, а как сложилась судьба Литвинова после того, как его выпустили из острога? — спросила меня Нечаева, когда мы сделали заказ и официант удалился.

— Не знаю, — честно ответил я. — С него были сняты все обвинения, теперь он законопослушный подданный Империи. Скорее всего, вернулся в дружину Потемкина и продолжает служить князю верой и правдой. Думаю, что князь не откажет ему в работе, учитывая, что влияние Софьи на него усилилось после заключения мачехи под стражу.

— Хорошо бы, — вздохнула секретарь. — Человек ничего не совершил и провел так много времени в остроге.

— Порой ошибки случаются, и задача адвоката попытаться их исправить. Если безвинный попадет на каторгу, Империя получит не исправившегося подданного, а озлобленного на всех индивида.

Нечаева кивнула:

— Теперь я это понимаю. Но ведь тот же самый Попов не стал озлобленным.

— Петр Попов был не так уж безвинен, — возразил я. — Просто попал на каторгу не за свои преступления. Но это все равно ошибка, которую допустило следствие.

— Спорно, — тут же возразила Нечаева.

Я пожал плечами:

— Почему же? Помните Гордея, которого хотели осудить за убийство Левина? Он разбойник, но отбывать наказания за чужое преступление не должен. Если бы Петрова поймали за собственные грехи — в лучшем случае я бы настаивал в суде на смягчении наказания. Но человек не должен отвечать за чужое преступление.

Арина Родионовна пристально посмотрела на меня, и в ее взгляде я заметил понимание.

— К тому же в примере с Поповым человек, который убил его жену, остался на свободе. И продолжил губить женщин, пока мы его не изловили. Если бы жандармы искали настоящего преступника, то шесть актрис остались бы в живых. Наверное.