Тот, кто не читал Сэлинджера: Новеллы - Котлярский Марк. Страница 20

— Послушай, — сказал он, властно отводя глаза, — давай не будем возвращаться к этой теме, я все тебе сказал, и мне не хотелось бы…

— Что ты мне сказал? — воскликнула она, — что ты хочешь еще сказать?!

— Ничего, — ответил он. — Я надеюсь, что это… наша последняя встреча…

— Я все равно люблю тебя, понимаешь?! — она выкрикнула, не обращая внимания на немногих пассажиров, сидящих в салоне.

И в этот момент автобус резко затормозил, открылись. приветливо чмокнув, двери. Он стремительно вскочил с места, бросился к выходу и соскочил с подножки во тьму вечера, даже не оглянувшись напоследок.

Ларчик

— Ларочка, Ларчик… — проговорил он, буквально пропел.

— Ларчик? — она пожала плечами. — Так меня когда-то в детстве называла мама.

— Ларчик просто открывался… — задумчиво сказал он вдруг.

— Очень просто, — согласилась она. — Я вообще не люблю сложностей и интриг.

— И тебя даже не смущает разница в возрасте? — осторожно спросил он.

— Послушай, — она достала сигарету из пачки, но курить не стала, — это все условности. Кроме того, после моего раннего замужества, а затем и тяжелого развода я чувствую себя умудренной женщиной.

— Надо же, как тебя умудрили пять лет супружеской жизни!

— Слава богу, что не умучили. И слава богу, что у нас не было детей.

— Прости, Ларчик, а чего ты тогда выскочила замуж?

Она повертела в руках сигарету:

— Я хотела почувствовать себя другим человеком. Взрослым.

…Кстати, который час?

Он посмотрел на часы:

— Двенадцать, полночь. Время, когда тыква превращается в карету, а Золушка становится принцессой.

— Может быть, мне стоит превратиться в Золушку? — она засмеялась.

— Ты — не Золушка, ты — Ларчик… — он обнял ее, и она прижалась к нему, словно хотела спрятаться от каких-то невеселых воспоминаний.

В комнате, обставленной весьма скромно, но уютно, горело фигурное бра, бравирующее своим итальянским происхождением, на столике, рядом с тахтой, стояли два пустых бокала и небольшая ваза с фруктами. Одежда — мужская и женская — валялась на полу вперемешку, а один из стульев с гнутыми ножками был прислонен к стене, будто впопыхах отброшен за ненадобностью. В несколько рядов красовались у стены книжные полки, в одной из них отсутствовало стекло; собственно, книг там было немного, оставалось даже место, куда уместилась изящная статуэтка, изображавшая даму с собачкой.

Лара внезапно отстранилась и чуть привстала, обернувшись в простыню.

— Что такое? — спросил он.

— У тебя на полке дама с собачкой… — ответила она.

— Да… — согласился он. — И что?

— А я не знаю, — призналась она, — с кем себя соотнести — с дамой или с собачкой?

— Лара… — помедлил он. — Я…

Она его перебила:

— Подожди, подожди, давай лучше поговорим о нашем с тобой проекте.

— Ты хочешь об этом поговорить?

— Не ерничай, для меня это очень серьезно. Я практически написала сценарий по твоей новелле.

— Я ценю твою прыть…

— Для меня, если хочешь, это прорыв и прогресс.

Он вздохнул:

— Как часто прорыв означает всего лишь нарыв…

— Отличная рифма. Говорят, масло чайного дерева в таких случаях помогает.

— Ну, да. Если натереть маслом веревку, то голова легче проходит. Но сценарий-это еще полработы.

— Я работаю…

— Я знаю…

— Слушай, я могу писать ежедневные отчеты о проделанной работе, если в этом есть смысл.

— Да, с умным человеком всегда приятно поговорить.

— Говорить можно тогда, когда что-то собранное внутри находит выход.

— А сейчас?

— А я сейчас разобранная вся.

— А чего ты такая разобранная?

— Не знаю, — она нервно дернула плечом. — Но при этом при всем я еще пытаюсь что-то аккумулировать, чтобы работать.

— Если бы ты была мужчина, я решил бы, что у тебя обычный запой.

— Нет, у меня просто жажда тишины. И время собирать камни.

Он погладил Лару по волосам и процитировал:

— «Тишины хочу, тишины.

Нервы, что ли, обожжены..?»

— Мне нужно ответить?

— Можно завтра утром…

— Очень мило.

И тут ее прорвало:

— Слушай, у меня сейчас такое чудесное настроение, когда я готова говорить прямо, конкретно — и могу показаться достаточно жесткой.

— Ну и говори, солнышко, — ласково попросил он. — И что же ты мне скажешь прямо, конкретно и жестко?

— Мы либо работаем, либо кокетничаем.

— А совместить нельзя, я извиняюсь?

— Если мы работаем над фильмом и сценарием, то обсуждаем конкретные сроки, дела и этапы работы. И не обижаемся. Обидки мешают работе и убивают рабочее настроение.

— Ларчик, да никто и не думал обижаться.

Но она будто не слышала, ее по-прежнему несло:

— Либо мы кокетничаем — и проект проходит фоном и предлогом для некоторых аспектов беседы. Работа в таких условиях идет отвратительно, как показывает практика, но тут уже вопрос приоритетов. Вопрос, что было ранее — кокетство или проект. И что явилось предпосылкой к чему.

Он посмотрел на Лару удивленно:

— Если бы я не знал, что это — ты, я бы решил, что разговариваю сейчас с пишущей машинкой. Ну-ну…

— Мы сейчас не любовники, — жестко сказала она, — мы говорим о деле. Я отнеслась к идее фильма серьезно и с запалом. Если это просто изощренный формат ухаживаний, то вынуждена буду отказаться. Ибо я сейчас не готова мешать одно с другим, так как одно другому мешает… и… надеюсь, тебе не часто приходится разговаривать с пишущими машинками.

— Крайне редко… Хотя бывает, что приходится и с роботами разговаривать. Но если серьезно, то для меня идея фильма-на всякий случай — это практически — идея всей моей жизни, и уж кому-кому, извини, но только не тебе говорить о серьезности этой задумки.

— Ага, — она захлопала в ладоши, — слышу, злишься. Это хорошо. Значит, не я одна искренне верю в эту идею.

— Нас с тобой двое, — раздраженно парировал он. — Но не надо меня попрекать кокетством — терпеть не могу этого слова.

— Просто тональность крайних бесед заставила меня усомниться в честности твоих кинематографических намерений. Я не только слова не люблю, но и действия этого. Чтобы все получилось, атмосфера вокруг меня должна быть рабочей. Я иначе не могу.

Он всплеснул руками:

— Лара, какая тональность, каких крайних бесед? Можно проще выразиться?

— Уже не один достойный проект был запорот из-за личного отношения, отнюдь не негативного. Слишком пристальное внимание ко мне, больше, чем к проекту. А должно быть наоборот. Как мне субъективно кажется.

— К тебе пристальное внимание? Согласен. Но проекта пока нет. Да и какое пристальное внимание, когда нас разделяет туева хуча проблем?

— Мое состояние не улучшается от твоих претензий. Проекта нет?

— То есть, он в зародыше — вот что я хотел сказать.

— А вот зародыш этот, маленький и хрупкий, надо беречь.

— Претензии — большей частью шутливые и вовсе не обременительные. От того, что у тебя чудесное настроение, тебе это кажется обременительным.

— Послушай, я очень хочу сделать кино. Но я не знаю, что у тебя в голове. По той простой причине, что когда замешаны личные отношения, работа идет наперекосяк. Потому что люди слабы, не обладают выдержкой и силой воли. Понятно хоть, что я хочу сказать? Или снова звучит обидно? Вот не хочу я обидно звучать. Хочу просто, чтобы было честно-и понятно. И чтобы все находились в понимании и приятии. Все участники процесса, все мы оба два.

— Ладно, потерплю до окончания процесса, — махнул он рукой, — я все могу… Я легкий и вольный… Я игривый, как зайка, и нежный, как киска.

— Какая зайка, какая киска…

— Да это я так, себя охлаждаю, настраиваю себя на работу в коллективе, — съязвил он.

— Как можно одновременно делать из человека и объект цикла, и полную дуру?