Бес в серебряной ловушке - Ягольницер Нина. Страница 79

– Вы чего за ересь затеяли?! – загремел он. – Морит, окстись, дуралей! Какая, к чертям, дуэль? Орсо вас обоих с потрохами сожрет!

Но тосканец вырвался из хватки однополчанина.

– Плевал я на Орсо! – прорычал он.

Клименте, словно тряпичную куклу, развернул Морита к себе и с размаху впечатал спиной в стену.

– Язык подвяжи, шут гороховый! Сам на рожон полез, а теперь пыжится! Выпить за упокой собрался? А на улице к вечеру оказаться без гроша да с исхлестанным загривком не желаешь? Вы, пащенята, тявкать горазды, а поглядеть дальше собственного срама умом не вышли! Да отпусти ты эфес, Мак-Рорк, вот же докука с вами!

Морит, видимо, уже сообразил, что дело пошло не по тому руслу и грозит принести ему немало бед. Он тяжело дышал, пот тек по лбу, промывая дорожки в красных мазках подсыхающего вина, но вырываться тосканец уже не пытался. Однако Годелот шагнул ближе:

– Я на дуэли не настаиваю. Но Морит мне вино испортил, и обед мой из-за него простыл. Пусть извинится – и разговор окончен.

Клименте обернулся к тосканцу, но тот сжал зубы, снова набычиваясь.

– Я лучше извинюсь перед нищим, которому вчера на выпивку не подал. Мне перед ним куда совестнее.

Шотландец же, недолго думая, рванул эфес:

– Тогда вылезай из-за спины Клименте и отвечай за свой вызов.

Годелот сам не мог до конца уяснить, упорствует он из принципа или всерьез надеется, что за дуэль Орсо выгонит его, тем самым освободив из опостылевшего плена. Краем сознания он понимал, что отчаянно, неоправданно, глупо рискует. Но воспоминание о презрительной гримасе, с которой тосканец плюнул в его кружку, опять вспенило в груди жгучее слепое неистовство. А на дне души почти невольно ожило нестерпимое желание как угодно, любой ценой разомкнуть душащее кольцо отчуждения. И он лишь крепче стиснул эфес, ожидая ответа Морита.

Однако Клименте стеной стоял меж противниками, и Годелот вдруг невольно заметил, что тот, пожалуй, старше его покойного отца. Клименте же словно прочел что-то в этом тяжелом взгляде. Он отпустил Морита и встал лицом к лицу с шотландцем.

– Хочешь драться, птенец, – жестко и утвердительно отсек он, – хорошо, будь по-твоему. Только парня я полковнику на растерзание не дам. Охота тебе новых дыр в шкуре нажить – идем во двор. Я сам тебя уму-разуму поучу. Да смотри, уговор. Уцелеешь – с Моритом никаких счетов. Дуэль всех рассудит – и делу конец.

Годелот не ожидал такого поворота и на миг смешался, но тут Морит подался вперед, слегка бледнея:

– Погоди, Клименте! Ты-то здесь при чем? Ты прав, это я всю музыку затеял, так мне и отвечать!

– Прежде надо было думать! – припечатал Клименте, а тосканец, заливаясь краской, увещевающе вскинул правую руку:

– Поздно уж. Только у него я прощения просить не буду, а твоей спиной прикрываться – и вовсе позора не оберусь. Так что…

Он не успел договорить. Клименте молниеносно выхватил кинжал и чиркнул тосканца по раскрытой ладони.

– Теперь все чисто, – кивнул он, – ты ранен, оружие держать не можешь.

Морит хватал ртом воздух, ошеломленно глядя на ветерана, а тот покачал головой:

– Не простит тебе Орсо дуэли, олух. А я его знавал еще в те времена, когда он в других чинах ходил. Меня он за здорово живешь на улицу не вышвырнет, не такой он человек.

С этими словами Клименте отвернулся от тосканца, будто забыв о нем, и коротко бросил Годелоту:

– Ступай за мной.

И шотландец молча вышел во двор. Там уже ждал Марцино, отчего-то решивший не вмешиваться в развитие событий. Клименте спокойно снял камзол и, обнажив скьявону, отложил ножны на стоящую неподалеку бочку таким простым и будничным движением, словно собирался неспешно вычистить клинок к вечернему построению.

Годелот, тоже оставшись в рубашке, отбросил ножны и изготовился к бою. Странно, но сейчас, стоя перед этим опытным бойцом, он не чувствовал ни страха, ни обычного азарта. Голова была холодна, сердце билось ровно. Впервые за последние недели шотландец ощутил, что стоящий перед ним человек не испытывает к нему ненависти. Клименте смотрел на юнца хмуро и пытливо, будто решив наконец узнать, кто он такой и чем опасен.

Выдержав паузу в несколько секунд, ветеран скомандовал:

– Понеслись!

И атаковал с невероятной для его могучей стати быстротой. От первого выпада противника Годелот уклонился. Резко развернувшись, он в свою очередь ринулся в атаку. Клименте играючи отразил удар подростка, едва не вывернув тому кисть, и небрежно рубанул скьявоной перед собой, заставляя шотландца снова отшатнуться от сверкающей дуги. Двое импровизированных секундантов замерли у стен, окружавших двор, и напряженно наблюдали за поединком.

Звонко встретились клинки – раз, другой, третий, – и дуэлянты разошлись, медленно шагая по невидимому кругу, неотрывно глядя друг другу в глаза. Годелот подобрался: Клименте будто выжидал, испытывая его нервы. Что ж… Рывок, и новая череда стальных взвизгов разметала эхо по колодцу двора. Еще один! Промах! Еще! Промах! Несколько шагов влево – рывок! – и опять блестящее острие не достигло цели. Годелот досадливо оскалился. Заговорен он, что ли?..

Злость ударила в голову, топя осторожность в своих горячих волнах, и шотландец остервенело рванулся на врага. Выпад, другой!.. Клименте отмахнул лезвие противника, скьявона пропорола рубашку на предплечье Годелота, отпрянула и тут же вновь рванулась навстречу, разбрызгивая алые капли по правому боку. Ветеран словно забавлялся, показывая мальчишке, как легко мог бы прикончить его. Боль первых ран еще сильней раззадорила шотландца, но теперь он помнил, что поддаваться горячности нельзя.

Еще шаг, глаза в глаза, еще один. И вдруг Годелот метнулся вперед, делая подряд три стремительных выпада – Клименте успел отбить только два, и на его рубашке тоже расплылось багровое пятно. Солдат откинул со лба седеющие волосы, усмехнулся:

– А ты неплох, мальчонка. – Этим коротким вердиктом Клименте будто поставил новобранца на другую ступень и широко взмахнул клинком, отбрасывая юнца назад.

…Годелот с первой же минуты ощутил: доселе с ним просто играли, теперь пришло время битвы. Ветеран наступал на противника, молотя скьявоной, как цепом, не давая Годелоту ни малейшего шанса атаковать и постоянно заставляя обороняться. Время замедлило ход, и секунды вязко тянулись, не поспевая за движениями дуэлянтов. Рубашка шотландца была вся в крови, сочащейся из множества царапин, пот лил по лицу, взмокшие волосы липли ко лбу и шее.

Взмах – и Годелот резко рванулся влево, уклоняясь от свистящей стали, а на землю упала отсеченная прядь. Взмах – и эфес больно и зло рванулся из руки. Но шотландец удержал оружие и, пока противник был открыт после выпада, описал клинком широкий полукруг и наискось рассек на Клименте камизу. Сталь даже не коснулась кожи, но солдат одобрительно ухмыльнулся и удвоил напор.

Годелот чувствовал, что долго не продержится. Уставшие мышцы отзывались укусами боли, правую кисть свело, дыхание разрывало грудь. А Клименте, тоже взмокший и тяжело дышащий, неутомимо наступал.

Во дворе не было слышно ни звука, кроме шагов, дыхания и звона клинков. Свидетели поединка не отрывали глаз от дуэлянтов, захваченные неравным боем.

– Как бы не перегнул старина… – пробормотал кто-то за спиной у Морита, и тосканец невольно вздрогнул, словно просыпаясь.

Теперь поединок, на который он так запальчиво вызвал шотландца, казался ему сущим безумием. Как ни мерзок был ему чужак, но Морит первый оскорбил его, а потом ускользнул от ответственности и фактически отдал юнца на съедение одному из лучших клинков Венеции. Черт… Собственный праведный гнев на предполагаемого шпиона уже лишился всей своей эпической красы. Планы возмездия, что диктовала воинская честь, обернулись обыкновенной подлостью, и Мориту все больше становилось не по себе. Куда честнее было бы просто извиниться за безобразную выходку.

…Клименте начинало раздражать упорство юнца. Эта дурацкая дуэль должна была быть короткой и бескровной – солдат не собирался увечить новобранца, рассчитывая только припугнуть его парой царапин и покончить с нелепой историей еще до того, как явится кто-то из офицеров. Шпион или нет, но Мак-Рорк годился Клименте в сыновья и уж точно не заслуживал настоящих ран по такому пустячному поводу…