Без любви не считается - Хилл Алекс. Страница 17
– Дима! Свали отсюда!
– Принесу аптечку, – выдавливает он дрожащим голосом.
Упираюсь рукой в столешницу и пытаюсь пошевелить пальцами на ноге. Рана пульсирует и горит, к глазам подкатывают слезы, а желудок стягивает тошнота. Перевожу взгляд на раковину. Если получится поднять ногу, смогу промыть. Только бы палец совсем не отвалился. Делаю крошечный шаг, мелкий осколок впивается в другую ступню, и я тихо пищу. Щеки увлажняются, рыдания замирают в горле, мешая дышать.
– Что за шум? – доносится голос Марка из холла.
– Ди… она… – бормочет Дима.
– Зачем аптечка?
– Она палец себе отрубила. Нет, Марк! Не ходи! Она не выносит, когда ее жалеют!
«Спасибо, Дима. Сейчас я пришью себе палец, а потом и рот тебе зашью».
Слышу, как открывается дверь, и еще ниже опускаю голову.
– Марк, положи аптечку на стол, – мирно прошу я.
Тишина.
– Здесь стекло повсюду. Выйди, пожалуйста.
И снова ответа нет.
– Марк, я сказала…
– Рот закрой! – гремит он.
Стекло хрустит под подошвой комнатных тапочек. Марк кладет аптечку на кухонный островок и хватает меня за талию, усаживая на столешницу. Обхватывает ногу за щиколотку и касается ладонью пятки.
– Палец на месте. Ноготь вроде тоже. Нужно промыть, – говорит он, рассматривая рану.
Прижимаю пальцы к губам, слезы стекают со щек на костяшки. Вблизи все выглядит еще хуже.
– Топор уронила? – спрашивает Марк и снимает с крючка полотенце.
– Блендер.
– Значит, тебе повезло.
– Не то слово, – шиплю я. – Слушай, я и сама…
– Угу, – мычит Марк и заносит над ногой пузырек. – Будет сильно жечь, скажи.
Крепче прижимаю ладони ко рту и зажмуриваюсь. Боль все нарастает, но я терплю из последних сил.
– Кажется, теперь ты сможешь с легкостью носить туфли с узким носом.
– Отличная новость… Ай! Больно! Больно!
– Ш-ш-ш… еще чуть-чуть.
Прячу лицо в руках, жалость к себе ощущается солью на языке.
– Все, – шепчет Марк. – Ну, ты как?
– Нормально. Спасибо. А теперь выйди, пожалуйста.
– Ты правда не выносишь, когда тебя жалеют?
Ком в горле все растет, не могу ответить.
– Ди, – зовет Марк.
– Я в порядке! Мне нужно закончить с ужином и все убрать, а ты мешаешь! Уходи! – срываюсь на крик, но он едва ли звучит решительно.
Стук сердца замедляется, Марк нежно поглаживает мою лодыжку. И он не уходит, а подступает ближе. Тепло его тела и тонкий аромат сандала окутывают со всех сторон.
– Так сильно болит?
– Адски, – шепчу я.
– Приложим холод, должно помочь.
Марк отступает, хлопает дверь морозильной камеры, а через минуту ноги касается приятная прохлада. Смотрю на Рождественского сквозь пелену непролитых слез и произношу настороженно:
– Ты странно себя ведешь.
– Да ну? Дима сказал, что ты отрубила себе палец.
– И ты решил меня спасти?
– Тащусь по расчлененке.
Сдавленно усмехаюсь и стираю слезы со щек. Даже если он и правда ведет себя странно, мне это почему-то нравится.
– Во второй стопе осколок. – Я подтягиваю ногу. – Вытащишь?
– Эй, ребят, – тихо зовет Дима из-за двери. – Ну как там? «Скорую» вызывать?
– Только если тебе, – отвечаю я, глядя на побелевшее лицо брата, заглядывающего в комнату. – Дим, иди лучше приляг.
– Может, нужна помощь?
– Нет! – отрезаю я.
– Почему?! – возмущается Дима. – Почему ему можно, а мне нет?! Я думал, мы… мы…
Сжимаю руки в кулаки, царапая ногтями мраморную столешницу.
Потому что не он оставил меня одну, когда был нужен больше всего. Не он ночами пропадал, пока я рыдала в подушку. Не он сказал, что мы больше не семья. Я научилась справляться сама. Научилась! А теперь что? Снова поиграем в заботливых родственников?!
Не произношу ни слова, но, кажется, Дима все чувствует. Он опускает взгляд и тихо скрывается за дверью. Тонкая боль пронзает ступню, и Марк показывает мне окровавленный осколок.
– Готово.
– Спасибо. Ты можешь…
– Зря ты с ним так.
Не могу сдержать ядовитой усмешки и пихаю Марка носком в живот, заставляя попятиться:
– Так иди и пожалей. Ему сейчас это больше нужно.
– Ты ведешь себя, как сука.
– Почему же как? Я и есть она, Марк. Разве Дима не говорил? Не предупреждал?
Он недовольно качает головой, поджимая губы, и бросает беглый взгляд на закрытую дверь:
– Ты думаешь, что он плохо к тебе относится, винит в чем-то, но это не так. Он…
Мышцы шеи и лица сводит, словно по венам пустили электрический ток. Я пыталась вести себя нормально, но то, как все тут ему чуть ли не поклоняются, выводит из себя. Ну конечно, Дима всегда был хорошим, а вот я… Заливисто смеюсь, толкая Марка еще дальше:
– И ты тоже? Защищаешь друга? Это так мило, сейчас расплачусь! А знаете что? Лучше мне вас оставить. Позовите Соню, батюшку, президента и все вместе, дружным хороводом…
– Хватит! – грозно произносит Марк.
– А что не так? Я же хочу, как лучше.
– Лучше бы вам…
– Что?! Ну что?! Поговорить?! Волшебные силы откровений! – Машу руками в разные стороны, будто раскидываю по комнате пыльцу фей. – Дайте мне надежду! Спасите от обид!
– Ты больная.
– А вы все такие здоровые, обрыдаешься, – цежу я, спрыгивая на пол, и морщусь от физической боли, которая подогревает душевную.
Прохожу мимо стола, голова пустая. Вместо сердца комок эмоций, пульсирующий, как гнойный нарыв. Взмахнув рукой, бью по тарелкам, закуски сыплются на пол. Лучше бы я не приезжала. Лучше бы продолжала жить так, как жила. Мне было спокойно. Я была счастлива без всей этой чепухи родственных обязательств! Мы все были счастливы!
Выхожу в холл, ступни скользят по плитке, но я не смотрю вниз, чтобы не видеть кровавые следы. Дверь все ближе, тянусь пальцами к ручке.
– Куда собралась?!
Глава 6
POV Диана
Голос брата больше похож на вой ветра на вершине горы. Прикрываю глаза, губы дрожат в улыбке. Оборачиваюсь, прижимая подбородок к плечу:
– Вещи заберу завтра. Спасибо за теплый прием.
Дима широким шагом пересекает холл, а я распахиваю дверь, уже собираясь переступить порог.
– С ума сошла?! – кричит он и вытягивает руку, перекрывая мне проход. – Хочешь заразу в рану занести?! Никто тебя не выгоняет!
Дима так похож на отца, когда злится. Морщина на лбу, один глаз прищурен больше, чем другой. Сжимаю зубы, гневное дыхание опаляет ноздри.
– Отойди!
– Нет! Этот трюк больше не сработает! Хватит уже сбегать!
– Дима, мы не будем…
– Нет, будем! Давно пора это сделать. Я так же, как и ты, пережил развод родителей! Так же, как и ты, потерял отца! Хватит строить из себя единственную жертву! Хватит убегать, оставляя после себя долбаное чувство вины!
– Чувство вины?! Ты мне об этом говоришь? Ты?!
Шарахнув дверью так, что вибрирует пол, смотрю на брата, едва разбирая его облик из-за черных пятен перед глазами.
Через стену гремели строгий голос мамы и приглушенное ворчание отца. Треск, глухой стук. Громкий крик, а за ним оглушающая тишина. Я влетела в родительскую спальню, слезы бежали по щекам. Тумбочка была перевернута, отец сидел на полу, схватившись за голову, а маму трясло от злости. Она посмотрела на меня и прошипела, наклонившись над отцом: «Такое детство ты хочешь для своих детей? Чтобы они засыпали под скандалы каждую ночь? Этого добиваешься?» Она была готова ударить его, и я кинулась к папе на грудь, заливаясь слезами. «Не надо, мамочка. Не надо», – лепетала я. Через четыре дня отец собрал вещи и ушел. А еще через день Дима кинул в меня подушкой, потому что ему надоели мои слезы, и сказал: «А че ты ноешь? Это все из-за тебя. Если бы ты не лезла постоянно со своими соплями, они бы помирились».
Все из-за тебя.
Эта фраза оставила такой глубокий след, что он до сих пор не затянулся. И я не знаю, что с ним делать и как лечить, зато научилась игнорировать. Смирилась. Мы все смирились.