Рождество Эркюля Пуаро - Кристи Агата. Страница 22

— Ну а ей здесь понравилось?

— Не знаю, — не сразу ответила Хильда. — Девушке, родившейся в южной стране, этот дом должен был показаться холодным и чужим.

— Надо думать, в Испании сейчас тоже не слишком уютно, — возразил Джонсон. — А теперь, миссис Ли, нам все же хотелось бы побольше узнать о том малоприятном разговоре.

— Извините, я несколько отклонился от темы, — пробормотал Пуаро.

— После того, как мой свекор повесил трубку, — продолжила Хильда Ли, — он изучающе на всех посмотрел, потом расхохотался и сказал, что у нас очень мрачный вид. Затем добавил, что устал и намерен пораньше лечь. И велел не беспокоить его сегодня вечером, поскольку он хочет быть в хорошей форме на Рождество. Что-то вроде этого. Затем, — она нахмурилась от напряжения, стараясь все точно вспомнить, — он, кажется, сказал, что прочувствовать всю прелесть Рождества может лишь тот, у кого большая семья, и перевел разговор на деньги. Заявил, что на содержание дома будет теперь уходить гораздо больше денег. Предупредил Джорджа и Магдалину, что им придется быть более экономными. Посоветовал ей самой шить себе наряды. Хотя, по-моему, этого никто теперь не делает. Я уверена, что Магдалина обиделась. Да, еще сказал, что его собственная жена очень ловко управлялась с иголкой.

— Это все, что он о ней говорил? — осторожно спросил Пуаро.

Хильда вспыхнула.

— Упомянул о том, что она была неумна, причем в довольно резкой форме. Мой муж очень любил свою мать, и слова свекра крайне его задели. А потом мистер Ли вдруг принялся кричать на нас всех, распаляясь все больше и больше. Я, конечно, могу его понять…

— В чем именно? — не удержавшись, перебил ее Пуаро.

Она посмотрела на него рее с тем же безмятежным спокойствием.

— Ему было обидно, — пояснила она, — что в семье нет внуков, что некому продолжить род Ли. Видно было, что это уже давно его терзало. Больше он не мог сдерживаться и излил свою досаду на сыновей, сказал, что они не мужчины, а маменькины сынки, слюнтяи. Мне было его жаль, — я чувствовала, насколько уязвлена его гордость.

— А затем?

— А затем, — медленно повторила Хильда, — мы все ушли.

— И больше вы его не видели?

Она наклонила голову.

— Где вы были, когда произошло убийство?

— Я была вместе с мужем в музыкальной гостиной. Он играл на рояле.

— А потом?

— Мы услышали наверху грохот опрокидываемой мебели и звон бьющегося фарфора — там явно происходила схватка. И потом этот ужасный крик, когда ему перерезали горло…

— А какой именно крик? Чем именно он был ужасен? — спросил Пуаро. И помолчав, добавил:

— Так кричат души грешников в аду? Вы это хотели сказать?

— Еще страшнее.

— Что вы имеете в виду, мадам?

— Казалось, что кричит кто-то, у кого нет души.., это был крик зверя, а не человека.

— Значит, вот какой вы вынесли ему приговор, мадам? — мрачно спросил Пуаро.

Она в отчаянии махнула рукой и опустила глаза.

Пилар вошла в комнату с некоторой опаской — так ведет себя зверь, учуявший западню. Глаза ее быстро обежали присутствующих. Она не столько боялась, сколько подозревала недоброе.

Полковник Джонсон встал и подал ей стул.

— Вы понимаете по-английски, мисс Эстравадос? — спросил он.

Пилар широко раскрыла глаза.

— Конечно, — ответила она. — Ведь моя мать была англичанка. Я и себя считаю англичанкой.

Слабая улыбка мелькнула на губах полковника Джонсона, когда его взгляд остановился на иссиня-черных блестящих волосах, гордых темных глазах и резко очерченных алых губах. Нет, Пилар Эстравадос никак нельзя было назвать англичанкой!

— Мистер Ли был вашим дедом. Он пригласил вас переехать из Испании к нему. И вы прибыли несколько дней назад. Все верно? — спросил он.

— Верно, — кивнула Пилар. — Я пережила кучу приключений, пока выбралась из Испании. Нас бомбили, погиб мой шофер. Там, где у него была голова, все было в крови. А я не умею водить машину, поэтому мне пришлось долго-долго идти пешком. А я никогда не хожу пешком. У меня были стерты все ноги…

— Однако вам все же удалось добраться сюда, — снова улыбнулся полковник Джонсон. — Ваша матушка много рассказывала вам про вашего деда?

— О да, — весело кивнула Пилар. — Она называла его старым дьяволом.

Эркюль Пуаро улыбнулся.

— А каким он показался вам, мадемуазель? — спросил он.

— Очень-очень старым, — ответила Пилар. — Он не вставал с кресла, и лицо у него было высохшее. Но мне он все равно понравился. По-моему, в молодости он был очень красивым. Совсем таким как вы, — добавила Пилар, повернувшись к инспектору Сагдену. Ее глаза с простодушным восхищением замерли на его красивом лице, которое от этого комплимента сделалось кирпично-красным.

Полковник Джонсон подавил смешок. Совсем не часто флегматичного инспектора удавалось вывести из равновесия.

— Но, конечно, — с сожалением продолжала Пилар, — он был гораздо ниже вас. Наверное, даже в молодости.

Эркюль Пуаро вздохнул.

— Вам нравятся высокие мужчины, сеньорита? — спросил он.

— О да, — воодушевилась Пилар. — Мне нравятся крупные, высокие мужчины, широкоплечие и сильные.

— По прибытии сюда вы часто видели вашего деда? — поинтересовался полковник Джонсон.

— О да, часто. Я проводила с ним много времени. Он рассказывал мне о себе, о том, каким был грешником и чем занимался в Южной Африке.

— А говорил ли он вам, что хранит в своем сейфе алмазы?

— Да, он мне их показывал. Такие некрасивые, даже странно, что из этих тусклых камешков получаются настоящие брильянты.

— Значит, он вам их показывал? — переспросил инспектор Сагден.

— Да.

— И ни одного не подарил?

— Ни одного, — покачала головой Пилар. — Я надеялась, что, может быть, когда-нибудь подарит, если я буду с ним ласкова и часто буду приходить к нему… Ведь старые джентльмены любят молоденьких девушек.

— Вам известно, что алмазы похищены? — спросил полковник Джонсон.

— Похищены? — Глаза Пилар округлились.

— Да. Как вы думаете, кто мог их взять?

— Хорбери, конечно, — с ходу ответила Пилар.

— Хорбери? Вы имеете в виду камердинера?

— Да.

— Почему вы так думаете?

— Потому что у него на физиономии написано, что он вор. Глаза бегают, ходит бесшумно, подслушивает у дверей и вообще похож на кота. А все коты — воришки.

— Гм, — скептически хмыкнул полковник Джонсон. — Ладно, пусть будет так. Теперь поговорим о другом. По моим сведениям, все ваше семейство во второй половине дня собралось в комнате вашего деда, который весьма сурово всех отчитал.

Пилар кивнула и довольно улыбнулась.

— Да. Было ужасно весело. Дед так их разозлил!

— Значит, вам это понравилось?

— Да, я люблю смотреть, когда люди сердятся. Очень люблю. Но здесь в Англии они не умеют по-настоящему сердиться. Не то что у нас в Испании. Там сразу вытаскивают ножи, кричат, ругаются. А у вас тут только краснеют и стискивают зубы.

— Вы помните, что именно сказал ваш дед?

— Ну не знаю, — засомневалась Пилар. — Сказал, что от них всех нет никакого толку, что у них нет детей. Сказал, что я лучше их всех. Я ему очень понравилась.

— А про завещание или деньги он говорил?

— Про завещание, по-моему, нет. Не помню.

— И что было дальше?

— Все ушли, кроме Хильды. Это жена Дэвида, толстая такая. Она осталась в комнате.

— Вот как?

— Да. А Дэвид весь дрожал и был белым как мел. Вот умора. Казалось, ему вот-вот станет плохо.

— И что потом?

— Потом я пошла и отыскала Стивена. И мы танцевали под граммофон.

— Стивена Фарра?

— Да. Он приехал из Южной Африки. Сын дедушкиного партнера. Тоже очень красивый. Загорелый, рослый, и у него чудесные глаза.

— Где вы были, когда произошло убийство?

— В каком именно месте?

— Да.

— Сначала я была в гостиной вместе с Лидией. Потом пошла к себе в комнату, чтобы подкраситься. Я собиралась опять потанцевать со Стивеном. А потом услышала где-то вдалеке крик, и все куда-то побежали, ну я тоже побежала. Гарри со Стивеном пытались взломать дверь в дедушкину комнату. Им это удалось. Они оба рослые и сильные.