Безрассудная Джилл. Несокрушимый Арчи. Любовь со взломом - Вудхаус Пэлем Грэнвил. Страница 46

– Как вы назвали то дешевое местечко? – спросил Фредди. – «Томат» вроде бы.

– «Автомат».

– Ага, вон как! Стало быть, туда и пойдем?

– Там отлично кормят. Опускаешь в автомат монеты и сам берешь еду.

– Мой любимый спорт в закрытых помещениях! – оживился Фредди. Он вдруг обернулся и прислушался. – Эй, что там у них творится? Режут-убивают, не иначе!

Ассистент режиссера громко объявлял, нервно чеканя каждое слово:

– Все джентльмены ансамбля – на сцену! Мистер Гобл хочет видеть на сцене всех джентльменов!

– Ну что ж, тогда до скорого! – бросил Фредди. – Пожалуй, мне стоит к ним заглянуть.

Он направился к сцене.

В атмосфере репетиций таится нечто губительное для лучших движений души участников музыкальной постановки. Разомлев с утра от нежной красоты весенней погоды, Айзек Гобл ехал в театр «Готэм» в превосходном настроении и твердо намеревался пребывать в нем весь день, однако через пять минут вернулся в обычное состояние.

К десяти минутам двенадцатого он с ожесточением жевал сигару и злобно пялился на сцену, лишенный остатков прежнего миролюбия. Когда в четверть двенадцатого явился Уолли Мейсон и опустился в соседнее кресло, Гобл встретил его ворчанием и даже не угостил сигарой, а у нью-йоркского театрального менеджера это верный признак расстроенных чувств.

Впрочем, его можно извинить. «Американская роза» могла бы поколебать душевное равновесие натур куда более терпимых, а то, что Отис Пилкингтон именовал «тонким абсурдизмом», раздражало Гобла донельзя. Он вырос на вульгарном юморе театральных постановок, где сюжет отодвигают в сторону после первого же эпизода и заполняют спектакль танцовщицами в экзотических нарядах и забавными репризами от мастеров водевиля.

Мюзикл был для него чем-то вроде сборного концерта с дрессированными тюленями, акробатами и чечеточниками, где что угодно на сцене, от дерева до абажура, может внезапно превратиться в хористку. Строгая композиция «Американской розы» выводила его из себя: закрученные сюжеты он терпеть не мог, а тут ничего, кроме сюжета, и не просматривалось.

Зачем же тогда столь приземленный Айзек Гобл связался с постановкой интеллектуальной пьесы? Дело в том, что идея возрождения комической оперы заразила его, как и других нью-йоркских коллег, и временами давала о себе знать. Порой за обедом в своем любимом уголке гриль-бара в «Космополисе» он, перегнувшись через стол, убеждал другого менеджера поверить ему на слово: время для комической оперы созрело или, во всяком случае, вот-вот созреет. Собеседник кивал, глубокомысленно потирая тройной подбородок, и соглашался: да, это самое время вот-вот созреет, и это так же верно, как то, что яблоки падают сверху вниз. Потом оба набивали животы деликатесами, закуривали длинные сигары и погружались в задумчивость.

У большинства такие приступы, подобные угрызениям совести, затихают так же быстро, как и возникают, и театральные воротилы, довольные собой, продолжают делать деньги на вульгарных мюзиклах. Просто Отис Пилкингтон со своей рукописью «Розы» и средствами на ее постановку совершенно случайно угодил в самый разгар такого приступа у Айзека Гобла, и контракт был заключен, прежде чем тот успел оправиться. Теперь Гобл горько сожалел о своем опрометчивом поступке.

– Знаешь что, – процедил он Мейсону уголком рта, не спуская глаз со сцены, – придется, видно, тебе повозиться с этим шоу после гастрольной премьеры. Условия обговорим позже, довести его до ума нужно, чего бы это ни стоило. Вникаешь?

– Хочешь доработать?

Гобл сурово прищурился на ничего не подозревавших актеров, которые продирались сквозь особенно заумный диалог.

– Доработать?! Да тут все вкривь и вкось, ерунда какая-то. Переписывать надо, с начала до конца!

– В принципе, я уже немного в курсе: видел это прошлым летом в любительском исполнении. Если надо, справлюсь быстро, но… что скажет автор?

Айзек Гобл отвел воинственный взгляд от сцены и прищурился на Мейсона.

– Еще чего! Главное, что я скажу. Я тут большой босс, и приказы отдаю я!

Будто в подтверждение своих слов, он вдруг издал грозный рык, который произвел чудодейственный эффект. Актеры замерли на полуслове как подстреленные, а ассистент режиссера подобострастно склонился над рампой, прикрывая глаза суфлерским текстом.

– А ну-ка, заново! – заорал Гобл. – Да, то место, где про жизнь, которая как арбуз. Что-то не улавливаю я там сути! – Он перекатил сигару в угол рта и свирепо вслушался, затем хлопнул в ладоши. Актеры вновь умолкли. – Долой! – кратко распорядился он.

– Вырезать, мистер Гобл? – услужливо переспросил ассистент.

– Да, вырезать! Полная бессмыслица.

В сумраке зала взвилась с кресла длинная фигура Пилкингтона, задетого за живое.

– Мистер Гобл! Мистер Гобл!

– Ну?

– Это же лучшая сентенция во всей пьесе!

– Сен… – что?

– Сентенция! Лучшая в пьесе.

Айзек Гобл стряхнул пепел с сигары.

– Публика не желает сентенций! Она их не любит. Я пятнадцать лет в шоу-бизнесе и знаю, что говорю! От сентенций публику тошнит… Так, продолжаем!

Отис Пилкингтон дрожал от возмущения. До сих пор ему не доводилось сталкиваться с Гоблом-режиссером. Обычно на ранних стадиях тот предоставлял вести репетиции кому-нибудь рангом пониже, называя это «обкаткой», а затем уже являлся сам и перекраивал большую часть постановки – вырезал куски, указывал актерам, как произносить реплики, и вообще отдыхал душой.

В своем любимом занятии Гобл считал себя гением, и отговаривать его от принятых решений было бесполезно – любые возражения отметались с высокомерным презрением восточного деспота. Об этом Пилкингтон пока еще не знал.

– Но, мистер Гобл!..

Властелин с раздражением обернулся.

– Ну, что еще? Что? Не видите, я занят!

– Эта сентенция…

– Вырезана.

– Но…

– Вырезана!

– Но у меня тоже есть голос! – чуть не плача, воскликнул Пилкингтон.

– Безусловно, есть, – парировал Гобл, – и вы можете пользоваться им где угодно, но только не в моем театре! Пользуйтесь в свое удовольствие! Ступайте за угол и говорите сами с собой, пойте в ванной, но не являйтесь со своим голосом сюда, потому что здесь говорю я!.. Этот тип меня утомляет! – пожаловался он Мейсону, когда подавленный питон вновь уложил свои кольца в кресло. – Вечно суется с дурацкими идеями, хотя ни черта не смыслит в шоу-бизнесе. Пускай радуется, что его первую пьесу вообще кто-то ставит, и не учит меня режиссуре! – Он властно хлопнул в ладоши, и ассистент вновь склонился над рампой. – Что там бубнил вон тот? Да-да, лорд Финчли, последняя реплика. Еще раз!

Игравший лорда Финчли английский характерный актер, известный в ролях лондонских чудаков, с досадой вскинул брови. Как и Пилкингтон, он впервые наблюдал Гобла в режиссерской ипостаси и, привыкнув на родине к более учтивому подходу, испытывал тягостное недоумение. Выброшенную фразу об арбузе он считал лучшей в пьесе, и боль еще не улеглась. Реплика, которую режиссер вырезал, всегда кажется актеру лучшей.

– Слова про Омара Хайяма? – подавляя раздражение, осведомился он.

– Вот-вот! Так вы его и назвали, а это неверно! Правильно – «Омар из Хайяма».

– Я бы сказал, что «Омар Хайям» – более… э-э… общепринятая версия имени поэта, – возразил исполнитель роли лорда Финчли и шепнул в сторону: «Ну и осел!»

– Омар из Хайяма! – рявкнул Гобл. – Так и называйте! Кто главный в этом шоу, я или вы?

– Как вам будет угодно.

Гобл повернулся к Мейсону.

– Эти актеришки… – начал он, но тут за его плечом вновь замаячил Пилкингтон.

– Мистер Гобл!

– Ну, а теперь что?

– Омар Хайям – персидский поэт. Хайям – его фамилия.

– Я слышал другое! – упрямо возразил Гобл. – А ты? – повернулся он к Мейсону. – Он родился в Хайяме!

– Возможно, ты и прав, – заметил Уолли, – но тогда ошибаются все остальные и уже давненько. Считается, что этого джентльмена звали Омар Хайям, О – точка – Хайям. Родился в 1050 году нашей эры, получил домашнее образование, затем окончил Багдадский университет. Представлял Персию на Олимпийских играх 1072 года, стал чемпионом в прыжках сидя и в беге с яйцом на ложке. В Багдаде Хайямы хорошо известны, и ходило много пересудов, когда юный Омар, любимец миссис Хайям, стал пить и кропать стишки, хотя его видели продолжателем отцовского финикового бизнеса.