Безрассудная Джилл. Несокрушимый Арчи. Любовь со взломом - Вудхаус Пэлем Грэнвил. Страница 47
Гобл задумался. Он уважал мнение Мейсона, ведь тот написал пьесу «Вслед за девушкой» – какой сногсшибательный был успех!
– Ну-ка, давайте еще раз про Хайяма! – перебил он лорда Финчли на середине фразы.
Актер прошипел сочное английское ругательство. Вчера он засиделся допоздна, а потому тоже был на взводе, несмотря на чудесную погоду.
– Как сказал Омар Хайям… – начал он.
Айзек Гобл хлопнул в ладоши.
– Долой Омара! Реплики и без того затянуты.
Мастерски разрешив щекотливую ситуацию, он откинулся в кресле и надкусил очередную сигару.
Некоторое время репетиция шла гладко. Если Гобл и не получал удовольствия от «Американской розы», то делился своими впечатлениями лишь с Мейсоном, жалуясь на занудство пьесы.
– В толк не возьму, как я вообще согласился ставить такую чушь!
– Должно быть, разглядел добротную идею… и она тут имеется, знаешь ли. Если правильно реализовать, пьеса может иметь успех.
– Что бы ты, к примеру, изменил?
– Да многое… – осторожно буркнул Уолли. В молодые годы он не раз опрометчиво выбалтывал свои соображения насчет постановки, которые с благодарностью принимали и воплощали в жизнь, посчитав дружеским подарком. Симпатии Уолли к Гоблу не простирались столь далеко, чтобы делиться идеями бесплатно. – Захочешь – перепишу. Думаю, процентов этак полутора с общей прибыли мне хватит.
Гобл воззрился на него с крайним изумлением и ужасом.
– Целых полтора процента за переделку? Черт побери, да тут и делать-то почти нечего! Постановка… да она, считай, готова!
– Ты сам только что назвал ее чушью.
– Я имел в виду, что лично мне такое не по душе. А публика скушает за милую душу! Поверь мне, время для возрождения комической оперы почти созрело.
– Эту придется возрождать в поте лица – пациент еле дышит.
– Наш долговязый олух Пилкингтон ни за что не потерпит, чтобы я дал тебе полтора процента.
– А мне казалось, ты тут самая большая шишка.
– Деньги вложил он.
– Если он надеется хоть часть из них вернуть, все равно придется кого-то нанимать, чтобы довести до ума. Нет, не хочешь, не надо… хотя я уверен, что справился бы на все сто. Еще один сюжетный поворотец, и совсем другое дело будет.
– Что за поворотец? – небрежно поинтересовался Гобл.
– Да небольшой совсем… как бы это выразиться?.. короче, оживить слегка – ну, ты понимаешь. Вот и все, что требуется.
Сбитый с толку Гобл пожевал сигару.
– Думаешь? – наконец буркнул он.
– Ну, и еще, может, подброшу что-нибудь… этакое.
Помучив еще сигару, продюсер атаковал снова:
– Уолли, ты не раз на меня работал, и неплохо!
– Рад был угодить.
– Ты добрый малый, с тобой приятно иметь дело. Я даже подумывал заказать тебе осенью новое шоу. Сюжет – закачаешься, французский фарс, два года шел в Париже! Но какой смысл, если тебе в уплату шар земной подавай?
– Шар земной никогда не помешает.
– Слушай, если перекроишь эту за полпроцента, закажу тебе и французскую.
– Выговаривай четче, а то мне послышались «полпроцента». Ты ведь «полтора» хотел сказать?
– Не возьмешься за полпроцента, другого шоу не получишь.
– Обойдусь, – пожал плечами Уолли, – в Нью-Йорке продюсеров хватает. Так и вьются вокруг, сам знаешь. Богатые, оборотистые, и все меня любят, как родного сына.
– Хорошо, один процент, и я попробую утрясти это с Пилкингтоном.
– Полтора!
– Ладно, черт возьми, пусть будет полтора, – угрюмо вздохнул Гобл. – Что толку из-за ерунды копья ломать.
– Ломать копья – забытый спорт былых времен… Тогда отправь мне пару строк насчет этого дельца и подпишись как положено, буду хранить у самого сердца. А сейчас мне пора на свидание, пока-пока! Рад, что все уладилось и все довольны.
Некоторое время после его ухода продюсер угрюмо курил, сгорбившись в кресле. Утреннее солнечное настроение испарилось бесследно. Он привык к тесному мирку подхалимов, и небрежное обращение Уолли, чуть ли не высокомерное, вызывало досаду. Нанимать его не хотелось, да и не было особой нужды: Нью-Йорк кишел либреттистами, которые сделали бы работу не хуже и за полцены. Однако Гобл, подобно большинству менеджеров, обладал мышлением овцы в стаде. Громкий успех мюзикла «Вслед за девушкой» вошел в театральную историю, пьесу написал Уолли Мейсон, а значит, никто, кроме него, не перекроит нормально «Американскую розу». Это было неотвратимо, как судьба. Только и оставалось, что возмущаться раздутым самомнением Уолли.
Поворчав о самомнении, но не почувствовав себя лучше, продюсер сосредоточился на спектакле. Пока шли деловые переговоры, добрая часть действия уже прошла, и на сцене вновь появился злосчастный лорд Финчли.
Гобл поморщился. Лорд ему не нравился, особенно манерой произносить реплики. Роль была без пения, характерная, и актера для нее Отис Пилкингтон отыскал в драматическом театре. Небезызвестный Уэнтворт Хилл прибыл из Лондона играть в английской комедии. Она только что сошла со сцены, и нью-йоркские критики посчитали пьесу примитивной, но Уэнтворта Хилла назвали блестящим комиком. Сам Хилл тоже так полагал, а потому его уже потрепанные нервы не выдержали, когда грозный рык из партера прервал его посреди монолога и скрипучий голос сообщил, что он все делает не так.
– Простите? – с опасным спокойствием осведомился Хилл, шагнув к рампе.
– Все не так! – повторил Гобл.
– В самом деле? – Уэнтворт Хилл был отчислен из Оксфорда после двух семестров за недостойное поведение, но оксфордские манеры усвоить успел, и теперь его ледяная вежливость стала для разозленного продюсера последней каплей. – Не будете ли вы столь любезны объяснить мне, как исполнение этой роли видится вам?
Гобл встал и двинулся по проходу к сцене.
– Говорить надо в зал! – прорычал он, подойдя к оркестровой яме. – А вы, черт возьми, все время отворачиваетесь!
– Возможно, я ошибаюсь, – заметил Уэнтворт Хилл, – но мне, знаете ли, не раз доводилось играть в довольно солидных театрах, где всегда считалось, что исполнителю роли следует адресовать реплики партнеру, а не декламировать для галерки. Насколько мне известно, таков принятый метод.
Последние слова подорвали весь динамит, скопившийся в душе Гобла. Чего он в театре терпеть не мог, так это «принятых» методов и неизменно учил актеров подходить к рампе и показывать товар лицом. Манера смотреть в глубь сцены и говорить затылком к публике была ему глубоко противна.
– Кем это он «принят», ваш дурацкий метод? Где вы набрались такой ерунды? Тут вам не пьеса Ибсена!
– Но и не дешевый водевиль!
– Не смейте мне перечить!
– А вы будьте любезны на меня не орать! Голос у вас и без того неприятный, незачем еще и повышать его.
До сей поры ни разу не получав открытый отпор, продюсер на миг лишился дыхания, однако почти тут же обрел его снова.
– Вы уволены!
– Ничего подобного, я ухожу сам! – Достав из кармана текст роли в зеленой обложке, Хилл торжественно вручил его бледному ассистенту режиссера и прошествовал к выходу куда изящнее, чем шагал Фредди Рук под руководством танцмейстера.
– Надеюсь, вам удастся найти актера, который сыграет согласно вашим представлениям.
– Найду, не переживайте! – бросил Гобл в удалявшуюся спину. – Любой хорист справится лучше вас! – Он махнул ассистенту. – Хористов на сцену!
– Все джентльмены ансамбля – на сцену! – пронзительно завопил тот, кидаясь за кулисы, словно гончая. – Мистер Гобл хочет видеть на сцене всех джентльменов!
Когда семеро хористов мужского пола смущенно выстроились перед горящим взором продюсера, тот раскаялся в своем опрометчивом обещании. В душе мелькнуло неуютное чувство, что судьба раскрыла его блеф и выкрутиться не удастся. Хористы всегда на одно лицо и не похожи ни на что другое на свете. Даже Айзек Гобл, как ни старался он закрыть глаза на недостатки участников ансамбля, не мог убедить себя, что хоть один из них напоминает английскою лорда.
Но тут, как раз когда лихорадочный запал готов был смениться холодным расчетом, Гобл увидел, что Провидение все-таки снизошло к нему. В самом конце ряда стоял молодой человек, внешне идеально подходивший на роль лорда Финчли, и даже, с точки зрения внешности, лучше, чем уволенный Хилл. Продюсер властно махнул рукой.