Кто-то плачет всю ночь за стеною - Ермолаев Александр. Страница 17

— И не привязывайся ко мне, милый, — вдруг добавил Игорь. — Так будет лучше всем, поверь мне.

Сергеич потянулся к Игорю за поцелуем, но у того уже не осталось никакого романтического настроения. Он лихо перевернул старого любовника и сразу приступил к делу. Правда, он ощутил некоторое нежелание, даже сопротивление. Оно, однако, постепенно перешло в покорность, а покорность перешла в резвость.

Блядская машина любви заработала.

Дальше все пошло по классическому сценарию. Об этой связи узнал подлец, который стал их шантажировать. Подлецом этим был младший брат Игоря.

Димасик, как его звали друзья, любил рыться в чужих вещах, такая вот была у него слабость. А если уж в руки попадал чужой телефон, то это вообще было настоящим сокровищем, потому как в телефоне теперь скрывалась вся жизнь человека. Это было даже более интимной вещью, чем личный дневник, в котором еще может наблюдаться некоторое позерство или игра в благородство. В телефоне от человека остаются только голые факты.

И вот эти самые факты попали в руки к Димасику. Вообще Игорь старался быть осторожным, но его брат уже давно мечтал добраться до заветной карты памяти. Он надеялся, что там будут откровенные фото Дианы, девушки Игоря, которая очень нравилась Димасику. Может, даже видео какое-нибудь, грезил подросток, у которого были весьма примитивные представления о студенческой жизни. Дианы там не было. Зато был Сергеич.

Димасик не поверил своим глазам. Он тут же переслал на свой телефон эти фотографии, хотя толком и не знал — для чего. Пусть будут, подумал он.

Тем же вечером он показал их своему другу, Максу Аникину.

— Капец, Сергеич, — сказал тот, листая фото. — Охереть. Они с твоим брательником голубцы, что ли?

— Наверное. Не знаю. Мне плевать, — ответил Димасик, чуть покраснев.

— Значит, Игорян тоже пидор. А с виду и не скажешь.

— Он всегда чмошником был, — соврал Димасик. — Надо бы проучить этого педика. Чтобы знал, как семью позорить.

— Погоди ты. Проучить. Он же брат тебе.

— Ну, да… — растерялся Димасик. — Брат. Семья. Все дела. Поговорить с ним надо. Ну так, по-братски.

Макс рассмеялся. Димасик для него был лопухом, который во всем стремился угодить другу. Это ему, конечно, очень льстило. И, несмотря на пренебрежительное отношение к Димасику, Макс все же порой давал ему советы и помогал: так сказать, награда за преданность.

— Забей ты на брата. Тут можно кое-что поинтересней замутить.

Димасик оживился, но тут же на лице появился испуг: он знал Макса, знал, что тот под маской спокойствия был парнем отмороженным. За это, собственно, он его и уважал.

— Слушай внимательно, — сказал Макс.

Димасик все сделал так, как сказал его друг. Ему было страшно, очень страшно. Но Макс ерунды не посоветует, надо его слушать. Да и после такого дела он хорошенько поднимется в его глазах.

На следующий день после разговора Димасик встретился с Сергеичем и с максимально суровой миной сообщил, что у него есть компромат. Когда побледневший физрук попытался изобразить непонимание, Димасик заговорил о женском нижнем белье, в котором его учитель выглядел очень уж омерзительно. Когда бедный Сергеич почувствовал, что теряет сознание, голос Димасика вернул его:

— Брат не в курсе, что я знаю. И вы тоже не говорите ему про наш разговор. Это лишнее.

— Чего ты хочешь?

«Этот компромат можно использовать. Припугни этого петуха, скажи, что все узнают про него, если он не выполнит то, что ты ему скажешь». — «А что он должен выполнить?» — «У тебя же с учебой херово, отчислением грозят. Вот и пусть он впрягается за тебя. Пусть бегает по учителям и выпрашивает тебе оценки». — «Разве это так работает?» — «О, еще как. Уж я-то знаю. Забыл, кто у меня маман? Она так от нескольких двоек меня спасла». — «Так твоя мать учительница, неудивительно. Они же тут все вместе работают, по-дружески попросила — и все». — «Ну? Так а Сергеич не учитель, что ли?»

— Нет, — сказал физрук. — Это невозможно. Так дела не делаются. Если бы это был мой предмет, я бы — конечно. Но математика и физика…

— По физкультуре у меня и так пятерка, — усмехнулся Димасик.

— Но как же?

«Как? Это уже его проблемы. Пусть думает. Пусть подружится с новым математиком, я не знаю. Пусть отсосет ему. Это уже его проблемы». — «А если у него не получится?» — «Тогда скажи, что…»

— Я не шучу, об этом все узнают. Если вы мне не поможете.

«Макс, а это правда? То есть… ну… мы пойдем до конца?» — «Ага. А почему нет? Будет весело». — «Просто…» — «Что?»

— А брата тебе не жалко?

«Я бы не хотел, чтобы про Игоряна тоже узнали. Как-то стремно, понимаешь?» — «Кто сказал, что про него узнают? Твоя семья сохранит этот маленький пидорский секретик».

— Речь только о вас. Брата я трогать не собираюсь. Если он только сам себя не выдаст.

«И запомни, Димасик: ни слова обо мне. Понял?» — «Да, как скажешь». — «Не дай бог, если до маман слухи дойдут. Мне и так проблем хватает». — «Сказал же, понял». — «Вот и молодец. А ты дерзай. Грех такой шанс упустить».

Сергеич, конечно, все рассказал Игорю. Расхлебывать это в одиночку он не намеревался. Более того, он был очень зол на любовника, потому как полагал, что вся вина лежит исключительно на нем. В каком-то смысле так и было, и Игорь в первую очередь стал ругать именно себя.

— Господи, дурак, какой я дурак! — схватился он за голову. — Столько лет получалось скрываться, а тут… Гондон мелкий, зачем он это сделал?

— Неужели ты не мог все удалить? — Сергеич чуть не плакал. — Игорь, почему ты не удалил!

— А ты как будто мои фото у себя удалил! Не смеши, пожалуйста. А дрочить мне как?

В любой другой ситуации Сергеичу было бы приятно такое услышать, но не сейчас. Он уже закинул в себя несколько пилюль успокаивающего, но глаз по-прежнему дергался, а сердце, кажется, вот-вот должно было пробить грудную клетку.

— Все пропало. Все пропало.

Игорь нервно усмехнулся:

— Ну вот, ты же хотел всем раскрыться. Пожалуйста, получай.

— Это смешно, по-твоему? Если я и хотел раскрыться, то только так, чтобы меня кто-то поддержал. Чтобы кто-то был рядом.

— Господи, опять ты свою шарманку завел. То есть ты хотел, чтобы мы вместе, под ручку, вышли к людям и объявили: дамы и господа, счастливы вам признаться — мы пидорасы. Заебись у тебя мечты, Андрюша. По-другому не скажешь.

Сергеич слушал и злился. Но злоба не останавливала его слез. Злоба бессилия, злоба обманутого человека. Но он совершенно не знал, что можно ответить Игорю. Тот ведь с самого начала не давал ему никаких надежд и обещаний.

— Перестань. Этого мне не хватало. Сохраняй спокойствие! Думаешь, мне не хочется истерить?

— Тебе-то что истерить? Тебя он не тронет. Сам знаешь.

— Он и тебя не тронет. Он не сделает этого. Я уверен. Припугнул только, и все.

— Я так не думаю. Может, всем сразу он и не покажет, но фото он себе точно сохранит. А там — кто его знает? — сказал Сергеич дрожащим голосом.

— Вытри слезы, я сказал. Я поговорю с ним.

— Нет. Он сказал, чтобы я ничего тебе не говорил.

— Да пошел он.

Сергеич ждал, когда Игорь выйдет на связь. Ждал, когда тот решит проблему и успокоит его. Но этого не происходило. Бедный Сергеич не мог находиться в постоянном напряжении, он чувствовал, что еще немного — и случится что-то нехорошее. Поэтому, раз Игорь молчал, пришлось действовать самому. Он попытался сделать то, о чем просил его Димасик. Если получится — то маленький подлец отстанет от него. Или нет? Эти мысли так же пугали Сергеича. Но он должен был попробовать.

Попытка оказалась той еще пыткой. Сергеичу пришлось врать в лицо, позориться; и если бы это касалось не Федорченко, а кого-нибудь другого, то он, Сергеич, пожалуй, не выглядел бы таким безнадежным дураком в глазах других учителей. Он встретил полное недоумение с их стороны. О Федорченко они, конечно, лучше думать не стали, несмотря на все рассказы о внезапной любви к спорту, а вот насчет Сергеича сомнения закрались, вот так он вляпался. И если Константин Федорович верно заподозрил что-то неладное в его поведении, то Ирина Максимовна, учительница физики, попросту стала сомневаться в умственных способностях физрука после таких нелепых просьб.