Обворожительно жестокий (ЛП) - Джессинжер Джей Ти. Страница 57

Какое-то время я задерживаю на нем взгляд, позволяя своему трепещущему сердцу успокоиться, затем протягиваю руку и касаюсь подбородка своего волка. Жесткая борода пружинит под моими пальцами. Я наклоняюсь и втягиваю воздух возле его шеи с неким удовлетворением.

Если бы кто-то несколько месяцев назад сказал мне, что я влюблюсь в беглого босса мафии, что один аромат его кожи заставит меня сиять от счастья, я бы покрутила у виска.

— Если бы я не знал тебя лучше, то подумал бы, что тебя «торкает» от меня, как от клея, — сонно урчит Лиам.

— Меня еще никогда так ни к чему не влекло, но теперь понимаю, почему токсикомания клеем вызывает такую зависимость.

Лиам поднимает ресницы и смотрит на меня теплыми, любящими глазами.

— И снова здравствуй.

— Привет. Чей это дом?

— Наш с братом.

— Так вот что значит Estancia Los Dos Hermanos... Дом двух братьев.

— Ранчо двух братьев, — поправляет он, притягивая меня ближе. После чего утыкается носом в мою шею, чтобы обнюхать меня точно так же, как делала ранее я, и стонет от удовольствия.

— Лиам?

— Да, девочка?

— А на вашем семейном ранчо есть презервативы?

Он отстраняется и улыбается мне. От его красоты захватывает дух.

— Следует почаще организовывать тебе долгие международные перелеты.

— Я не знаю, как скоро нагрянет ФБР, а очень хочу уместить в оставшееся нам время занятия любовью на всю жизнь.

Лиам нежно целует меня в губы.

— ФБР не будет.

— О. Верно. Это же американское агентство. А какой аргентинский эквивалент?

— Федеральная разведывательная полиция. Их тоже не будет.

— Откуда такая уверенность?

— У них нет причин искать меня

Я морщу лоб.

— Но ты же в бегах.

— Нет, девочка. А теперь о презервативах...

Я резко сажусь и смотрю на него сверху вниз. Мое сердце колотится, как двигатель гоночного автомобиля.

— Как это нет? — громко спрашиваю я. — Я видела по телевизору, как тебя арестовывало ФБР!

— Уверена? — Его губы медленно растягиваются в горячей улыбке. Он проводит пальцем по внутренней стороне моей руки.

Как же мне хочется его шлепнуть.

— Да, уверена! Тебя показывали в вечерних новостях! Около шести федералов вели тебя вверх по ступеням...

Я запинаюсь, когда понимание расцветает в моем воспаленном мозгу. Улыбка Лиама становится шире.

— Киллиан? — шепчу я.

— Невероятно удобно иметь идентичного близнеца для такого рода вещей.

— Но... Но ведь он тоже не в тюрьме! Я видела его у себя дома! Он дал мне билет, паспорт... и сначала у него был ирландский акцент, но потом он перестал говорить, а еще сказал, что он шпион…

— Погоди, — ахаю я. — Ты тоже шпион?

Лиам хихикает, притягивает меня за плечи и одаривает глубоким, проникновенным поцелуем. Когда мы отстраняемся друг от друга, дабы отдышаться, он говорит:

— Ты прелесть.

Я прячу лицо у него на груди и всхлипываю.

— Пожалуйста, скажи, что твой ирландский акцент не фальшивый.

Он обнимает меня и целует в волосы.

— Не фальшивый. Как и у брата. Но он научился подделывать множество других акцентов. Очень помогает в работе. Слышала бы ты, как он говорит с австралийским акцентом, эдакий Крокодил Данди.

Я отстраняюсь от Лиама, сажусь ровнее и смотрю на его лицо, дрожа от адреналина, который бежит по моим венам.

— Окей. Что происходит? Краткую версию. Ну?

Лиам приподнимается на локте и улыбается мне, протягивая руку, чтобы погладить меня по щеке.

— Ты такая красивая, — бормочет он. — Эти глаза... — он вздыхает. — Именно они меня покорили, знаешь ли. Сразу. Стоило взглянуть в эти глаза цвета моря, когда ты помогала пожилой женщине перейти улицу и...

Я толкаю Лиама на спину, сажусь на него и кричу:

— Хватит! Рассказывай уже, что происходит!

Он смеется, притягивая меня к своей груди и обнимая за спину.

— Самое главное, что мы здесь, мы в безопасности, и ты любишь меня. Все остальное может подождать.

Потом он целует меня, крепко, зарывая руки в моих волосах.

Затем тянется к молнии на моей форме, чтобы расстегнуть ее, и я ему позволяю.

Он прав: остальное может подождать.

* * *

Спустя несколько часов мы, потные и насытившиеся, лежим в объятиях друг друга, пока дождь мягко барабанит по крыше и превращает изумрудные пастбища в сказочную страну искр и радужного тумана. Вдалеке кукарекает одинокий петух.

Я словно снова оказалась в Техасе.

Моя голова покоится на груди Лиама, и я улыбаюсь.

Поднявшись, чтобы взглянуть на меня, он говорит:

— Что тебя так веселит?

— Петухи.

— Оу, удар по моему эго, — рокочет он.

— Оно выживет. Просто петухи такие глупые. Им полагается горланить на рассвете, но каждый увиденный мною петух поднимал шум в любое время дня и ночи. Эти тупицы никак не хотят понимать.

— Может быть, — мурлычет Лиам, перебирая мои волосы, — поблизости гуляет прекрасная курица, на которую они пытаются произвести впечатление.

Я обдумываю это.

— В этом есть смысл. У петухов много общего с мужчинами.

Лиам толкает меня на спину и закидывает на меня свою тяжелую ногу. Опираясь на локти, он растапливает мое сердце своей улыбкой.

— Мы оба глупые животные, да?

Уверена, что в моих глазах горят сердечки.

— Точно, — шепчу я.

Мы наслаждаемся ленивым, долгим поцелуем.

— Если я собираюсь поведать тебе свою историю, мне придется начать с самого начала. И это долгая история.

Мое сердцебиение учащается.

— Я вся во внимании.

Лиам медленно выдыхает, затем перекатывается на спину и прижимает меня к себе. Какое-то время он молча смотрит в потолок под звуки дождя, что усилился за окном.

Затем, понизив голос, он начинает рассказ:

— Мой отец был хорошим человеком. Трудолюбивый семьянин, который каждое воскресенье ходил в церковь и честно платил налоги от дохода, хотя доход — слишком громкое слово. В то время Ирландия переживала ужасный кризис в экономике. Высокая безработица, голодовки и массовые беспорядки. Мы жили в маленьком городке, где порою нечего было есть. Ни у кого не было денег, да и продовольствия не хватало. Деньги были только у тех, кто был связан с мафией. Я не знаю, с чего все началось. Сомневаюсь, что когда-нибудь узнаю. Но каким-то образом мой отец помешал местному главарю мафии по имени Эоин Макграт. Именно он вонзил деревянный кол в мой живот.

Он на мгновение замолкает и закрывает глаза. После минутного тяжелого молчания продолжает:

— Макграт и его дружки начали преследовать мою семью. Гонялись за моими сестрами после школы, выбивали камнями окна в нашем доме. Убили домашнюю кошку и повесили ее над входной дверью. Мама жила в страхе, что кто-то из нас, детей, пострадает или что-то похуже, поэтому мы уехали подальше в деревню к ее овдовевшей сестре в надежде, что беда уляжется. Но этого не произошло. Макграт узнал, куда мы отправились. Однажды ночью мы проснулись от запаха дыма и криков моей матери. Выбежав на улицу, мы поняли почему. Отцу подрезали подколенное сухожилие, привязали к дереву и подожгли. Он все еще был в сознании и охвачен пламенем. В агонии. Горел заживо. У Киллиана хватило духу зайти в дом и взять пистолет.

Лиам резко останавливается и переводит дыхание.

Я замираю в ужасе, представляя себе эту картину. Его мать кричала. Его отец горел. Брат поднял руку и нажал на курок, направив пистолет в голову отца.

Это было милосердным, но какую цену, должно быть, заплатил Киллиан, живя с этим с тех пор.

Не могу себе представить.

— Мы похоронили то, что осталось от моего отца, под почерневшими ветвями дерева, на котором он умер, а потом мы с Киллианом отправились на поиски тех, кто убил его. Взяли пистолет, машину моей тети и поехали обратно в город. Найти Эоина и его банду оказалось нетрудно — они зависали в баре. Праздновали. У меня был нож для мяса, а у Киллиана — пистолет. Мы были обычными мальчишками, обезумевшими от горя и точно не способными противостоять полудюжине взрослых мужчин.