На исходе лета - Хорвуд Уильям. Страница 10

— Мне страшно, — сказала Рэмпион. Мир вдруг показался ей хрупким, ожидающим чего-то, что изменит все ранее существовавшее.

— Ему тоже страшно, — тихо проговорил Хоум. — И мы нужны ему, все мы.

Снова повисла тишина, и в полумраке отец и дочь ждали момента, когда нужно будет набраться мужества, вырваться на свет и прикоснуться к Камню.

У нас есть лишь одна запись о последователях Камня, умерших в то утро рядом или в пределах видимости Камня одной из Семи Древних Систем, запись очень странная и знаменательная.

В Файфилде случился инцидент, не зафиксированный кротами Камня, но в тот же день отмеченный тамошней элдрен, и эта элдрен была совсем не похожа на свою добродушную роллрайтскую коллегу.

Ее имя было Уорт, и все, что мы должны сказать о ней сейчас, можно выразить следующими словами: не будь ее, многие последователи Камня остались бы жить. То, что в Роллрайте допускалось благодаря снисходительности и благодушию, Уорт стократно возместила своей жестокостью в преследовании камнепоклонников.

И вот, борясь с подлыми камнепоклонниками (как это ей представлялось), в тот июньский день Уорт с когортой гвардейцев оказалась рядом с Файфилдским Камнем, поджидая трех кротов, которые, следуя тому же зову, что мы упомянули ранее, смело прокладывали путь к Камню.

Уорт убила их. Вонзив им в горло когти, она смотрела в глаза своим жертвам, померкшие и остекленевшие на ярком солнце, пока последние хрипы не затихли и несчастные не испустили дух. После этого, приказав гвардейцам временно отойти, Уорт приблизилась к Камню, чтобы осквернить его кровью нечестивцев, обагрявшей ее когти.

Никто в кротовьем мире не питал к Камню особенной злобы, никто не видел так ясно, как Уорт, какую угрозу этот соблазн представляет для Слова. «Разыскать и уничтожить всех сторонников Камня, ибо они суть зло, а их подлая вера — зараза» — эти слова можно было бы назвать ее девизом.

Нам известно, что Уорт в одиночестве стояла перед Камнем; известно, что она протянула когти, чтобы с насмешкой и презрением прикоснуться к нему. И о том, что случилось дальше, нам известно с ее собственных слов. Вот что она записала.

«Берегись! — предупредила я себя. — Ибо даже здесь, с еще не высохшей кровью на лапах и шерсти, кровью кротов, заслуживших смерть, я вижу поджидающий меня соблазн. Этот Камень представляется прекрасным…

О, это было испытание! И я решила выждать, пока не смогу убедиться, что не совращена и не подавлена Камнем: ведь только Господин Слова владеет и повелевает всем сущим. И в то утро, в то удивительное утро, я ждала и радовалась испытанию своей силы, я вздыхала и стонала перед Файфилдским Камнем в ожидании момента, когда узнаю, что прошла испытание и смогу прикоснуться к Камню безнаказанно!»

Так записала элдрен Уорт, и в дальнейшем мы увидим, как в своей милости Камень обратился к ней и как получилось, что самая недостойная из всех тем утром приобщилась к вере в Камень.

А теперь перенесемся в Шибод. Имя крота, которого мы здесь встретим, нам известно: Глиддер. Мы знаем, что он очень стар, но не страдает изнеженностью — естественное следствие жизни, проведенной на бедной червями почве. Он прожил деятельную жизнь, провел шибодских кротов через многие смутные времена и, живя в системе с крутыми тоннелями и сланцевыми ходами, всегда сохранял бодрость и здоровье. Однако в последнее время он начал сдавать и уже не слушал разговоров кротов помоложе, поскольку слишком много раз слышал их раньше.

Мы, исследующие то июньское утро в истории Данктона, когда Глиддер карабкался на холм, знаем, что его матерью была Ребекка, данктонская кротиха, и что через нее он приходился сводным братом Триффану. Глиддер был мудрым кротом, это он познакомил своих товарищей с Алдером и Маррамом и от них узнал о существовании Триффана и о его миссии. Если было в жизни Глиддера хоть одно разочарование, оно заключалось в том, что Камень так и не направил его с братьями — И-Виддфой, Дафиддом и Фахом — для встречи с Триффаном и его родней.

Что ж, все желания не могут сбыться; во всяком случае, Камень одаряет крота более чем достаточно, давая ему глаза, чтобы видеть, и крепкое тело, чтобы ощущать радость жизни.

Весна прошла, и Глиддер начал отходить в те места, которые шибодские кроты называли высотами. Настоящее стало казаться ему прошлым, и он потерял к нему интерес. Сначала умер один брат, И-Виддфа, потом Дафидд и Фах. Глиддер остался последним в роду, ему было одиноко, и он решил покинуть Шибод и прожить последние кротовьи годы в одиночестве, созерцая то, что всю жизнь охранял, — Шибодские Камни.

Глиддер сделал все возможное, чтобы подготовить своих кротов к будущему, доверив Алдеру руководство продолжающейся борьбой с грайками и охрану шибодских путей, по которым молодые и старые со своими старейшинами ушли в безопасный Карнедду.

После этого, сдержанно простившись с друзьями и Алдером, с которым они столь многого достигли, Глиддер, более медлительный, чем некогда, и уже не с такой твердой походкой, с поседевшей и местами вытершейся шерсткой, отправился вниз, в Огвенскую долину, никому не рассказав о своих истинных намерениях. А они заключались попросту в том, чтобы взобраться на Триффан и прикоснуться к Камням. Дальше он не загадывал, поскольку считал: что бы ни случилось дальше, его жизнь должна закончиться.

Прошел не один день, пока он добрался до Огвена, и еще два дня, пока забрался на бугристые склоны, возвышавшиеся к западу от Ллин-Огвена, и миновал усеянные валунами уступы. Там он решил подождать оттепели, когда высоты станут более доступными.

Март перешел в апрель, а потом в май, и отшельничество Глиддера из борьбы за выживание превратилось в блаженство. Он вдохнул чистого воздуха и ощутил наконец свободу, к которой всегда стремился. Солнце поднялось выше, залив своим светом темные уголки Огвена, и в те дни Глиддер мог любоваться игрой солнечных бликов на отвесных скалах И-Грибина, Глиддер-Фаха и на широкой громаде Триффана, удивляясь, как это ему пришло в голову подняться на такую высоту.

Но когда снег и лед на южных склонах начали таять, Глиддер услышал и почуял приближение двуногих. Сначала он встревожился, но вскоре стал все больше к этой мысли привыкать и даже подумал, уже не сошел ли он с ума без общества кротов, если находит утешение в присутствии двуногих.

Рано утром появился один из них. По-своему, по-двуножьи, возвышаясь над утренней мглой, он прошел мимо скал, где старый крот устроил себе дом. Глиддер слышал его дыхание, стук шагов по камню, но к обычному сладковатому запаху двуногого примешивался запах страха. Здесь было отчего насторожиться, так как Глиддер раньше не знал, что этим существам знаком страх. К тому же путь этого двуногого был необычен, так как вел к безымянному утесу рядом с тоннелями Глиддера, на который, конечно же, никакое существо, кроме разве что воронов, не могло безопасно взобраться. Но, к удивлению Глиддера, двуногий начал карабкаться на отвесный склон, его продвижение было медленным и трудным, а дыхание и невнятные возгласы эхом отдавались от скалы. Он взбирался все выше и выше, и в холодном воздухе явно распространялся запах страха.

Сам же Глиддер пока не успел испугаться, а скорее просто заинтересовался и испытал некоторый трепет. Пробравшись к тому месту, откуда двуногий начал свое восхождение, он обнюхал и рассмотрел оставленные там вещи. Их цвета чуть не ослепили его. Фиолетовый, оранжевый, зеленый…

Потом, когда солнце стало ярче, двуногий наверху затих и замер, но случайные шорохи и вздохи, стоны и шепот выражали страх. И вдруг он поскользнулся, дернул за что-то, ярко змеившееся среди скал, раздался оглушительный крик, и двуногий упал почти на то самое место, где находился Глиддер. Запахло кровью, и послышался безошибочно узнаваемый звук, знакомый всем живым существам, — звук боли.

В первый и единственный раз за всю свою долгую жизнь Глиддер оказался так близко от двуногого, что мог прикоснуться к нему, и от запаха ему стало плохо. Но он остался на месте и встретил дрожащий угасающий взгляд. Двуногий умирал.