На исходе лета - Хорвуд Уильям. Страница 23

Бичен покачал головой. Старая кротиха продолжила:

— Я — Тизл, и ты еще меня узнаешь. Наверное, Триффан ни разу не называл тебе моего имени. Но вот она я, какая есть, и сделаю для тебя все, что в кротовьих силах.

Бичен совсем растерялся и только ласково гладил старую кротиху. Триффан объяснил Тизл, что они ищут кое-какие тоннели, а поскольку к ним присоединились другие, он надеется и на ее компанию.

— А кто живет в этих тоннелях? — спросила Тизл.

— Сейчас? Не знаю. А раньше там жила Ребекка, но это было еще до тебя. До всех нас, не считая меня. Впрочем, и к моему появлению она уже давно покинула эти тоннели. Но Комфри показывал их мне.

— Да, — неопределенно сказала Тизл, более заинтересованная Биченом, чем тоннелями, — это было до меня.

Они пошли дальше, болтая, споря, смеясь и иногда затихая, чтобы восхититься лесом.

— Ты не знаешь, мы хоть приблизились к этим тоннелям? — наконец спросил Хей.

Озадаченно оглядевшись, Триффан покачал седой головой.

— Я скажу вам, к чьим тоннелям мы приблизились, — сказала Тизл. — Здесь живет Кроссворт!

Хей и Боридж застонали, но Триффан вдруг оживился, поднял рыльце и принюхался.

— Это где-то рядом! — сказал он и быстро двинулся вперед.

— Но это участок Кроссворт, — напомнил Боридж.

— Да, Кроссворт, — подтвердила Тизл.

— Это то самое место, — принюхавшись, сказал Триффан.

— Она тебе не обрадуется! — предупредила Тизл. — Это сердитая кротиха, но даже если она не сердится, все равно еще до окончания дня откусит тебе голову.

— Это несомненно… — начал Триффан со все большей уверенностью.

— Камень явно не с ней, — сказала Хизер, — и когда я в последний раз пыталась поговорить с ней о его величии, она употребила очень неприятные выражения. Мне стоило больших усилий найти в себе достаточно великодушия, чтобы попросить Камень простить ее. Но в конце концов я сделала это, вспомнив историю о…

— Ты права, Хизер, — прервал ее Боридж, — она не очень приветливая кротиха.

Пока они говорили, из норы неподалеку высунулось явно недоброжелательное рыльце, за ним злые серые глаза, а затем маленькие сморщенные лапки. Да, определенно это была неприветливая кротиха, и склонность противоречить во всем была словно написана на ее сморщенном рыльце и горела в негодующих глазах.

Однако каких только чудес на свете не бывает! Кроссворт попыталась улыбнуться, хоть это и потребовало от нее огромного напряжения и вызвало истинную муку.

Но эта мука была ничто по сравнению с той, какую кротиха испытала, когда произнесла, а точнее, с огромным неудовольствием выплюнула столь невыносимые для ее губ слова:

— Добро пожаловать.

Все были поражены; если бы деревья вокруг вдруг запели и заплясали, это не вызвало бы больше удивления.

— «Добро пожаловать»? — переспросил ошеломленный Хей.

— Да, — прошипела Кроссворт. — Добро пожаловать. — У нее был такой вид, будто ей стало дурно от этих ужасных слов, и тоном кротихи, которая сама не верит своим ушам, она добавила: — Пожалуйста, заходите и чувствуйте себя как дома.

— «Пожалуйста, заходите»? — повторила удивленная Тизл.

— «Чувствуйте себя как дома»? — еле слышно пролепетал Хей.

— Тут что-то не так, — сказала Хизер. — Если только… да! Свет Камня коснулся ее! О радость! Воистину велик Камень, если даже такая пропащая кротиха, как Кроссворт, возродилась для истинной веры!

К счастью, Кроссворт не услышала этой тирады. Торопясь отвести гостей вниз, она повернулась к входу, велев всем следовать за собой.

И все спустились в тоннель. Только теперь Триффан вспомнил эти ходы, куда приходил всего один раз вместе с Комфри. Сам Комфри должен был помнить их лучше, потому что там его вырастила Ребекка вместе с немощной кротихой по имени Келью, которой и принадлежали эти тоннели. Теперь они казались Триффану маленькими, и, несмотря на относительную чистоту, в них было сыро и тесно.

Кроссворт семенила впереди, бормоча, что не имела времени привести все в порядок, что ее не предупредили о количестве гостей и не будут ли они так любезны быть повнимательнее со стенами и следить за своими когтями, поскольку почва здесь рыхлая и осыпается.

Но когда они наконец достигли общего помещения, атмосфера неожиданно разрядилась.

— Э-э-э, добро пожаловать, — повторила Кроссворт, оглядываясь на какого-то крота у дальней стены. Похоже, она его боялась.

Один за другим гости протиснулись через узкий проход и оказались в сразу ставшей тесной норе. Это и был единственный общий зал в тоннелях Кроссворт. И один за другим все увидели знакомого им крота, вальяжно развалившегося и с удовольствием жующего жирного червяка. С широкой улыбкой, выражающей искреннюю радость, крот взглянул на пришедших.

— Господа и дамы, смиреннейший из кротов интересуется, что вас так задержало, — сказал Мэйуид, явно в восторге от доставленного сюрприза и от недоумения, вызванного его столь неожиданным присутствием в этом месте.

❦

— Ошеломительная мадам, — проговорил Мэйуид, оборачиваясь к Кроссворт и подняв лапу, чтобы остановить удивленные и радостные приветствия, — теперь у тебя есть возможность загладить вину. Захотим ли мы поесть? Захотим. Принесешь ли ты нам поесть, как гостеприимная хозяйка, без жалоб? Несомненно. Увы, побледневшая мадам, семь голодных кротов в твоих тоннелях ждут, когда за ними поухаживают. Любая пытка — блаженство по сравнению с этим, не так ли?

Но пока ты ворчишь по поводу нескольких червяков и бормочешь себе под нос о несправедливости всего этого, задумайся над следующим: ты услышишь здесь дружескую беседу, интересные истории, ты разделишь веселье, которое рассудительные кроты позволяют себе в течение последних дней и ночей перед Ночью Середины Лета, и зато потом они вечно будут повторять: «Помните тот случай, когда мы повеселились, как не веселились много лет? А все началось в тоннелях Кроссворт!» Тебе будут завидовать грядущие поколения, до-сих-пор-наводившая-ужас мадам, и другие кроты будут жалеть, что их здесь не было. А потому червей, мадам, да побольше!

Друзья Мэйуида восторженно приветствовали эту его речь, и кое-кто из них попросил Кроссворт принести хотя бы двух червей ему лично, а лучше, если можно, трех.

Когда приготовления были сделаны, кроты устроились поудобнее, а Мэйуид, словно находясь при исполнении обязанностей, произнес:

— Изумленные господа и дамы, мне кажется, вы гадаете, откуда здесь взялся сам скромнейший. Смелый Бичен, — а тебе особое приветствие, молодой господин, поскольку без твоего присутствия эта Середина Лета в Данктонском Лесу была бы достойна сожаления, так как ты единственный росток юности в нашей бедной, старой, заброшенной системе, — я вижу, что ты особенно изумлен. Но не удивляйся.

Мэйуид собирался вытащить вас из Болотного Края и пришел как раз в тот момент, когда Хей спрашивал, куда вы собрались. Узнав о вашем намерении посетить бывшие тоннели Ребекки и понимая, что ваша радость будет неполной, если я отведу вас прямо туда (ибо поиск пути — половина удовольствия), и что она будет подпорчена еще больше, если Кроссворт окажется не готовой к вашему прибытию, я решил вас опередить.

Зная радушие Кроссворт, Мэйуид подготовил почву. Короче говоря, я ей пригрозил: «Несчастная, единственный раз за свою ужасную жизнь ты получишь удовольствие принять гостей, и если упустишь такой замечательный шанс, то я, Мэйуид, смиреннейший из кротов, заставлю тебя пожалеть об этом!» Приблизительно такую речь я произнес, а она ответила на мое непрошеное вмешательство руганью, проклятиями и побоями. Но угрожающий крот должен уметь претворить в жизнь свои угрозы, и я соответственно пнул ее туда, пихнул сюда — словом, проделал все то, чего никто от Мэйуида не ожидает. Сначала ее ярость не имела границ, но Мэйуид не ослаблял усилий, и неизбежным результатом стали ее слезы. Она заплакала. Кротихам и даже кротам полезно бывает поплакать. Смиреннейший Мэйуид признается, что изредка и сам плачет. Не всякий знает, что делать с плачущей кротихой, — разве что посидеть молча, что я и сделал. Хотя было бы приятнее дожидаться окончания слез, имея под лапой что-нибудь съестное. Но в конце концов она затихла.