Безымяныш. Земля (СИ) - Рымин Андрей Олегович. Страница 19

В общем, правил тут много, но постепенно запомню их все. Как и клички своих новых товарищей по отряду. Матвей не шутил — безымянные из местных, коих пятеро отслужили уже по три года, с большим рвением подошли к делу выбора наших новых «имён». Каждому из нас пришлось вкратце рассказать о себе и озвучить ту кличку, что сам себе выбрал. Если «старикам» она нравилась, и народ считал её подходящей, кличку оставляли. Если нет, как в случае с земградским богачом, на удачу назвавшимся «Любимцем судьбы», то давали другую, выбирая её всей толпой.

Так земградец, владевший в столице империи крупным доходным домом, вместо Любимца судьбы стал Домовым. Его жена, в силу подогнанного под предземский потолок троероста, оставленная в добытчиках, в отличие от второй ехавшей с нами бабы, которую перевели в собиратели, вместо Послушницы — уж не ведаю отчего она так назвалась — сделалась Домовихой. А трактирщик Кузьма, пожелавший так и зваться Трактирщиком, стал по воле стариков просто Чудиком.

Эта кличка родилась в силу непонятого народом желания Кузи остаться добытчиком, имея всего по десятку долей в каждой ветви и совершенно не умея, что драться, что обращаться с оружием. Как сказал Глист — высокий худой безымянный из опытных местных: «Прикончить себя можно проще.»

Вот двое из наших, которых Матвей точно так же счёл слабыми для работы добытчиками, возможностью перейти в собиратели воспользовались, не задумываясь. С небольшими долями лезть в бой смысла нет. Набрать их здесь сложно. На месячное жалование, если не тратить из него ни гроша на что-либо другое, можно купить только пару бобов. То есть, за пять оборотов службы, без учёта наградных, с которыми не угадаешь, можно поднять троерост всего-то на сотню с хвостом.

Цель такая себе, но пустышки, попавшие в школу, выходят из неё лишь с тремя десятками долей на каждую ветвь — это нижняя планка того, что сочли Лорды годным для службы. Эти копят те крохи, что им платит знать, и тратят как раз в основном на бобы. Но то местные, они, в отличие от Кузьмы-Чудика драться умеют, и рвутся в добытчики, как раз за удвоенным жалованием. Собирателю в месяц на один боб лишь хватит тех грошей, что им выдают. Глупый предз же, полезший на Землю с плохим троеростом, в понимании Глиста и других стариков, должен думать не о возвышении, а о сохранении жизни. Местные, как я успел заметить, и вообще, очень плохо относятся к предзам, что вступили на Путь, не имея хороших долей.

Правда, это работает и в обратную сторону. Тех из нас, кто поднял троерост в прошлом поясе к заветным трём сотням по ветви, местные уважают премного. Ни ко мне, ни к Сепану, ни к Лиму по поводу наших самостоятельно выбранных кличек у стариков не возникло вопросов. Так теперь и зовёмся: Метла, Кожемяка и Смертик.

На удивление, Сёпа не стал возмущаться, когда один крепкий мужик из отряда, рассказавший про себя вперёд нас, попросил его кликать Охотником. Тот полвека в походы ходил и бил самого разного зверя, премного наторев в ремесле. Дядька сильный и опытный, хоть и без дара. Ему кличка подходит, но… Наверное, Сёпа хитрил, делая вид, что придуманная Лимом «Метла» ему не по нраву.

Ну, а в целом же, в нашем отряде кого теперь только нет. Рыбак, Конюх, Шило, Ловкач, Жук, Косой, Бык… Всех сложно запомнить. Рыжий Эф — просто Рыжий отныне. Молчун с чёлкой и с дырой в ухе — точно так же Молчун. Это Сёпа язык подложил, когда старики не приняли выбранное самим дядькой — Низверженный. Уж для шутки дурацкой назвался тот так, или просто дурак, я не знаю, но Сепан, на мой взгляд, точно спас шутника от совсем уж поганого прозвища. Местные, хоть и сильно уступают нам в троеросте, а ребята суровые. Спуску никому не дадут.

Барон Рысин вон попробовал сходу поставить «смердов» на место, но тотчас получил от Ефима затрещину и минутное поучение на тему: «В отряде все равны, и только командир может затыкать рты кулаком или словом, а придумывать новичкам прозвища — священное право старичков, пусть те по возраст у и годятся кому-то во внуки». Теперь Рысин вместо желаемого Барона именуется унизительным с его точки зрения — Рыся.

Мы же следующим утром узнали, что плеть, которую Сёпа уже испытал на себе в первый вечер, используется только в исключительных случаях. Избивших ночью троих стариков-безымянных из своего отряда барона с товарищами оштрафовали на месячное жалование и заставили вместо служек-пустышек убираться до конца этой седмицы в нужниках всей казармы. Плеть — это раны, и зачастую их нужно лечить, что, либо дорого, либо долго. Куда выгоднее и больнее для провинившихся наказать их подобной работой. Как-никак, кулак — это три сотни человек, и у каждого задница. В занимающих отдельное здание нужниках очень есть, чем заняться.

А ещё мы отныне все меченые. Третьим днём проклеймили всех раскалённым железом. На предплечье теперь носим дату, когда начали службу и красивую, с завитушками «Д», означающую, что безымянный относится к Дому Эр-Драм. Выйдет службы срок — лекарь сведёт. Зато сразу всем видно, что ты безымянный. Пустота свою метку имеет — у них просто буква без чисел. За знатного здесь себя будет выдать непросто, даже если волосья покрасишь и рожу набелишь. Хотя, рукава у них длинные…

* * *

— Хорошо бы с Закатного взгорья начать. Там, на голых холмах, и просматривается всё неплохо, и зверья сильно жуткого нет.

— Мне Великая степь больше нравится. Сложно — да. Зворы ходят, бизоны кочуют, гиены стаями, зато всё как на ладони, и из засады никто крупный не кинется. Всё по-честному там — сила на силу.

— Да уж всё равно где, лишь бы не в Гнилые болота закинуло.

— И не в Лес Великанов.

— И не в Край ста озёр.

Разговор ведут Глист с другим местным из старых по кличке Медведушка. Сейчас будет скачок. На рассвете — а небо уже начинает сереть — лоскут прыгнет на новое место, и народ, что весь вечер в казарме гадал, куда выкинет нас, продолжает гадать, стоя здесь, на стене. Ведь Земля велика — чего только здесь нет. Каждый раз ты не знаешь, где окажешься с новой седмицей. Миг-другой — и увидим, что выпало. В руках копья, на спинах луки и арбалеты со стрелами. Может так обернуться, что придётся пустить нам оружие в ход, едва лоскут прыгнет.

— Хорош уже новичков пугать, — затыкает Матвей болтунов. — В Гиблую чащу раз в сто оборотов заносит, а всё остальные места нам по силам.

Всем отрядом стоим на стене, дожидаясь рассвета. Чуть правее сгрудились вокруг своего командира Вступившие, как зовутся теперь наши спутники из второй половины предземцев. Мы с ребятами Ефима на пару — не просто центральный палец, но и главная ударная мощь кулака. Хотя бы один человек с боевым даром есть в каждом отряде, но в наших таких сразу двое и трое. И, конечно же, троеростом мы сильно впереди остальных.

Предзов в кулаке, кроме нас и наших старшин, больше нет. Дом Эр-Драм в крайний раз выигрывал торг за вступивших на Путь семь оборотов назад. Из тех сорока четырёх человек в живых нынче осталось двенадцать, и то про троих нет уверенности, ибо ушли в другой полис. Из девяти же решивших не покидать Арх четверо вольными гражданами осели во внутреннем городе, где заняты своим прежним ремеслом, и только пятеро, как Матвей и Ефим, возглавляют отряды добытчиков. В общем, из пяти ветеранов-предзов двое с нами, а ещё трое раскиданы по другим кулакам.

Получается, что наш сдвоенный палец самый сильный во всех кулаках Великого Дома Эр-Драм. Но превосходим мы лишь других безымянных. Собранные из вольных отряды, каких по одному имеется при каждых воротах, нам в троеросте и в числе одарённых не уступают, а уж как в опыте превосходят… Про знатных, и вовсе, молчу.

Когда Матвей рассказал, что из наших центральных ворот в походы выходят собранные целиком из одних только лордов отряды, я даже не сразу поверил. Думал, шутит. Но нет — в каждом из Великих Домов есть четыре таких, что посменно отправляются на Землю за самой опасной добычей. Отыщись где хозяин леса, или царь зверей, как здесь называют совсем уже древних чудовищ, или крупная стая матёрых хищников — знать, никогда не упускающая случая показать, кто здесь истинные охотники-воины, сразу же забирает себе эту цель.