Кетцалькоатль (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 25

Несмотря на то, что воинов-гаухичилесцев осталось раза в три больше, чем нас, больше никто не желал сражаться. Все, кто способен был двигаться быстро, разбегались в разные стороны. Мы догоняли и брали в плен подростков и молодых женщин, чтобы сделать рабами, мужчин убивали, а остальных отпускали. Заодно грабили поселения. Впрочем, брать там особо нечего. Убогие, однокомнатные, без окон и дверей, жилища из камня, глины и тростника. Самое ценное унесли беженцы. Нам оставались зерно, фасоль, тыквы, перец и изредка рулоны грубой ткани из волокон агавы. Зато всего этого было так много, что мы не смогли унести и половину. В первую очередь забирали легкие ткани и муку и фасоль. Нагружены ими были рабы, пришедшие с нами и захваченные здесь, и воины моего отряда.

Я предполагал, что треть, если ни половину, захваченных продуктов съедим на обратном пути, но чичимеки и союзные нам племена, через земли которые мы проходили, сами, без угроз и даже намеков с нашей стороны, снабжали нас едой. Во время остановок на ночь меня навещали вожди племен и предлагали жить дружно. Я соглашался, выдвигая только одно условия: проход через их территорию любого отряда, который нападет на Толлан или его союзников, будет воспринят мной, как присоединение к нашим врагам. Не смогут сами справиться, пусть заранее предупредят нас и примкнут в нашей армии. Все сразу соглашались. Никто не хотел повторить судьбу кашканов и гаухичилесцев.

По возвращению в Толлан я разделил добычу между воинами отряда, не оставив себе ничего. Мне и так принесут всё, что потребую. Кроме продуктов, каждый рядовой получил раба, командир центурии — двух, а ставшие калеками и родственники погибших — по три. Такой богатой добычи здесь еще не знали.

Удачный поход был истолкован правильно: боги на моей стороне, даже в трудный, неурожайный год. Особенно впечатлило слушателей то, что врагов было намного больше (в пять раз! нет, в семь! врете, в десять!), чем нас, и что потери были в обратной пропорции. От желающих заместить воинов, погибших или ставших калеками, отбоя не было. Никто больше не роптал, маршируя по лугу возле города. Если для победы надо ходить строем, значит, так тому и быть. Заодно обучались орудовать копьем, топором, щитом и длинным бронзовым кинжалом, которым я решил вооружить свое войско. В ближнем бою он лучше топора.

Я щедро делился знаниями, наработанные армиями всего мира тысячелетия за три, если ни больше. Последствий за внедрение всего этого не боялся. Все равно испанцы победят, благодаря огнестрельному оружию, знакомить с которым индейцев не собирался, потому что знал, что не приживется. На полуострове Юкатан и в пустынных землях чичимеков я встречал залежи калийной селитры, хотя можно было бы изготовить ее и из экскрементов и трупов животных, а в горах много самородной серы. То есть изготовить порох не составляло особого труда, как и отлить чугунные стволы для мушкетов и, при сильном желании, даже пушек. Сделал лишь несколько керамических гранат, от которых шума будет больше, чем вреда. Вдруг надо будет произвести неизгладимое впечатление на врагов или подчиненных, что тоже не исключал⁈

Впрочем, горожане, включая жрецов, пока относились ко мне с глубочайшим почтением, как к богу. На следующий год к военным победам добавилась продовольственная. Удобренные по моему совету поля принесли неслыханный для этих мест урожай, часть которого была экспортирована союзникам и даже чичимекам, предложившим жить дружно. Толлан стал богатеть прямо на глазах. Благодаря этому, строительство ритуальных сооружений шло быстрыми темпами. Мне говорили, что в среднем на трехъярусную пирамиду уходит лет десять. Та, что возводил я, росла с двукратным опережением этого графика. При этом колонны в виде воинов уже были готовы, ждали в построенной за три года галерее с круглыми и квадратными колоннами, которая служила местом сбора для жрецов и знатных жителей во время праздников и воинов во время дождя.

Нынешние обительницы Центральной Америки — низкорослые, коротконогие, жопастые, смуглокожие, носатые — абсолютно не вписывались в ту галерею женских образов, которые мне нравятся, поэтому я сравнительно спокойно переносил воздержание, к которому был приговорен, как бог. Посмотришь на эти страшко — и сразу перехотелось. Вспоминался перуанский порт Чимботе, в котором грузился углем. Как только ошвартовались к причалу, на него сбежались бабы, как мне показалось, со всего города. Если переодеть, то они были бы один в один с теми, которых я видел здесь сейчас. Перуанки стояли плотной толпой и хватали за одежду и разные части тела моряков, пытавшихся выйти в город. Сперва предлагали себя за двадцать баксов, потом за десять, за пять… Я тогда смотрел на них через иллюминатор из своей каюты и думал, что не кинулся бы на таких, даже если бы мне заплатили сотню.

В каждом правиле есть исключения, и именно на одно из них я, облаченный в кучу перьев, из-за чего казался сам себе петухом во всех смыслах слова, и нарвался в тот день, когда шел, чтобы совершить первое жертвоприношение на вершине новой пирамиды. На галерее с круглыми и квадратными колоннами, состоявшей из трех залов, в центральном стояли жрецы, ждавшие меня, чтобы подняться следом и помочь при исполнении ритуала; в левом — именитые горожане; в правом, первом на моем пути — жрицы. Я знал, что есть и женщины, посвятившие себя служению богам, встречал раньше пожилых страхолюдин, которые давали житейские советы женщинам и занимались врачеванием, поэтому скользил по ним взглядом, как по гладкой пятнистой ленте, пока не наткнулся на юную и довольно смазливую мордашку. Девушка была тонкой и длинноногой, с узким лицом и восторженными темно-карими глазами, которые сразу потупила, заметив мое внимание к себе, и попробовала спрятаться за спины пожилых товарок. Мне показалось, что она испугалась, потому что знала, что будет дальше, чем вообще закончатся эта встреча. В жрицы кого попало не берут. Видимо, экстрасенс, как в двадцать первом веке будут называть обладателей неординарных способностей.

Я остановился перед ней и, вперив взгляд в маленькие упругие сиськи с черными сосками, которые толланские девушки и женщины скрывают под одеждой только в том случае, когда хвастаться нечем, сглотнул слюну и приказал охрипшим вдруг голосом:

— Иди за мной.

Чтобы не вздумала возражать, сразу пошел дальше.

Посвященная Кетцалькоатлю, то есть мне, пирамида Утренней звезды (Венеры), как ее назовут в будущем и как я назвал сейчас, имеет прямоугольное основание сорок на сорок метров и пять ярусов общей высотой двадцать два. Плюс на вершине храм высотой около пяти метров: базальтовые прямоугольные колонны-статуи в виде воинов высотой четыре с половиной метра, вооруженных атлатлями, поддерживают каменный фриз и гонтовую, необычную здесь, крышу. Делать ее из каменных плит или черепицы стремно, потому что сейсмическая зона. Обрушение каменной или черепичной крыши, разбившейся при падении, сочли бы дурным предзнаменованием, а нескольких и даже всех деревянных плашек — вряд ли. Вернуть их на место будет делом пары часов. И не убьют никого, случайно оказавшегося в храме во время землетрясения. Грани пирамиды украшены барельефами в виде орлов, ягуаров, пум, койотов и змеиной пасти, державшей человеческий череп, а фриз храма — орлами и ягуарами, пожирающими человеческие сердца (не проследил я, а переделывать было поздно). Наверх вела лестница из трехсот шестидесяти ступеней — по количеству дней в году, причем пять «несчастливых» дней без названия в счет не шли. Подняться по ней — это по высоте, как на седьмой или восьмой этаж дома, а по количеству ступенек — раза в два больше. То есть жрец должен быть в хорошей физической форме, которую я и продемонстрировал, добравшись первым до храма.

В центре его под крышей был черный с зелеными вкраплениями, базальтовый куб с длиной ребра около метра. В верхней грани имелось углубление в форме шарового сегмента с диаметром круга сантиметров восемьдесят и глубиной около двадцати. Предназначалось оно для жертвенной крови.