Кетцалькоатль (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 26

Дождавшись, когда поднимутся все жрецы и рабы с корзинами, в которых были жертвы — индюки, змеи, рыбы, и обступят меня со всех сторон, я проткнул иглой кактуса бедро, дождался, когда вытечет капля крови, собрал ее указательным пальцем, после чего нарисовал в центре углубления почти незаметный крестик. Этого хватило, чтобы молодой жрец-глашатай проорал, что Кетцалькоатль пожертвовал свою кровь во благо всех жителей Толлана. Внизу радостно прореагировали массы.

Вообще-то во время такого рода редких, торжественнейших мероприятий старшие жрецы и жрицы соединяются тонкой веревочкой, пропущенной через крайнюю плоть мужских членов и срамные женские губы и пропитанной их кровью. Я на такое изуверство не согласился.

Я обернулся к девушке, которая стояла строго за мной, и приказал, показав на корзину со змеями:

— Принеси в жертву самую крупную.

Один раб подал ей нож из обсидиана, а другой достал из корзины извивающуюся, темно-коричневую гремучую змею длиной около метра, держа ее ниже головы со светлыми полосками и чешуйками возле носа, передал девушке. Молодая жрица абсолютно спокойно взяла гадину, отнесла к кубу, возле которого одним движением снесла ей голову, упавшую рядом с ним, и ловко, не уронив ни капли крови, подхватила тело, наклонив так, чтобы стекала в углубление. Кровь у гремучей змеи была красная, хотя я был уверен, что потечет какая-нибудь бледная жидкость. Жрецы следили за действиями девушки с напряженным интересом. То ли пытались понять, какого черта она делает в храме, куда доступ разрешен только старшим жрицам, то ли есть особый кайф наблюдать сестроубийство.

— Год будет удачным! — объявил я, будто это зависело именно от действий девушки.

Глашатай известил об этом горожан, которые опять восхитились очень громко.

Дальше за дело взялись жрецы по старшинству, которые принялись мастеровито обезглавливать птиц, гадов и рыб, вырывать у них сердца и кидать в углубление, пока не наполнилось кровью почти до краев. Тела жертв складывали в корзины, чтобы потом сварить и съесть. Варят здесь не на огне, а закидывая булыжники, нагретые на костре, в керамический или каменный сосуд с мясом и водой. Процесс этот долгий, особенно когда готовят сразу всего человека в чем-то типа греческого пифоса с широким плоским дном и без ручек. Зато вкус у сваренного так мяса совершенно другой, интереснее, скажем так. Про человечинку пока не знаю или знаю, но пока не догадываюсь.

Глава 3

По окончанию жертвоприношений мы все спустились с пирамиды, после чего пошли на стадион для игры в мяч, где я открыл соревнование. Поскольку игра меня абсолютно не интересовала, сказал, что пойду посмотрю, как готовят жертвенное мясо, а судить матч поручил Матлакшочитлю, что тот счел великой честью. Номинально он и так считался моим заместителем, а доверив судейство, я как бы официально утвердил его в этой должности. Пусть торчит на стадионе, не мешает мне.

Само собой, пошел я не смотреть, как кидают горячие булыжники в керамические сосуды, а в свой дом, где сейчас было пусто, потому что все, включая слуг и рабов, смотрели игру. Это сейчас второе, после жертвоприношений, зрелище у центральноамериканских индейцев. Молодая жрица молча шла за мной. Судя по тому, как избегала встретиться со мной взглядами, она знала, что сейчас будет. Может быть, не совсем четко представляла, что почувствует, потому что сексуального опыта не имела.

В полутемной комнате без окон, куда жиденький свет попадал только из коридора, я снял с себя головной убор из перьев кетцаля и всю одежду, украшенную яркими, разноцветными перьями попугаев, небрежно швырнув их на гамак, который заменял мне комод для одежды. Спал на изготовленной специально для меня, каменной лавке, застеленной матрацем, набитым капоком сейбы, и сверху шкурой ягуара, убитого мной. Затем я повернулся к девушке.

В полумраке упругие сиськи с черными напряженными сосками казались бесконечно сексуальными. У полумрака восхитительная способность подстегивать воображение. Я рывком справился с веревочками, удерживающими короткую набедренную повязку на узкой талии девушки, после чего кусок красно-белой тонкой хлопковой ткани бесшумно соскользнул по стройным ногам на каменный пол. Волосы на лобке были выбриты. Ни разу не видел, чтобы аборигенки делали так. У меня появилось подозрение, что девушка тоже из будущего, как минимум, из двадцатого века. Поэтому и действовал дальше так, как со своей современницей, пусть и не опытной, но теоретически подкованной, насмотревшейся порнухи. Начал с твердых, закаменевших сосков. Молодая жрица не мешала и отдавалась молча, даже не стонала от удовольствия, хотя по учащенному громкому сопению не трудно было догадаться, что ей очень приятно.

Кувыркался с ней долго, наверстывая упущенное за несколько лет. Полежу, отдохну немного и опять целую ее податливые губы, залажу на теплое гибкое тело. После каждого раза она становилась смелее, дотрагивалась до меня, а в последний раз даже погладила мой затылок.

— Как тебя зовут, — отдышавшись, спросил я.

— Хочиль, — ответила молодая жрица.

— Буду называть тебя Хочитой, — поставил я в известность.

Женщинам нравится, когда любимый мужчина дает ей другое имя. У них врожденная тяга к переодеванию во всём.

— Как пожелаешь, — покорно молвила она.

— Придется скрывать от всех наши отношения, — предупредил я.

Быть женщиной бога — это очень сложно.

— Знаю, — печально произнесла Хочита, хотела что-то добавить, но промолчала.

Наверное, догадалась, что я и сам знаю, что скрыть это будет невозможно. Толлан — типичная большая деревня, где все всё обо всех знают.

— Я нужен горожанам, поэтому будут делать вид, что ничего не знают, не видят и не слышат. А ты нужна мне, поэтому мне плевать, что кто-то там думает, — сказал я.

— Когда ты рядом, мне тоже без разницы, — призналась она.

— Я всегда буду рядом, если не телом, то сердцем, — заверил я и поцеловал ее в губы, чем аборигены не занимаются, предпочитая демонстрировать чувства прикосновениями рук.

В ответ Хочита осторожно коснулась теплыми сухими кончиками пальцев моей щеки, гладко выбритой по случаю праздника.

Бреюсь я теперь редко, потому что заметил, что растительность на моем лице удивляет, даже поражает индейцев. Наверное, считают щетину зачатками перьев. Я ведь все-таки Оперенный Змей.

Толлан стремительно разрастается. Точно сказать не могу, но тысяч пятьдесят жителей уже есть. Для этого созданы необходимые условия: достаточное количество еды и надежная защита. Вокруг города появилось много деревень, в которых на удобренных почвах собирают большие урожаи; в нем самом есть работа с хорошей оплатой, потому что много производств, и дань стекается исправно, без задержек, и есть гарнизон из семи сотен воинов, и плюс ополчение в несколько тысяч человек, прошедших начальную военную подготовку. Я ввел закон, по которому каждый юноша до женитьбы обязан провести сухой сезон в загородном тренировочном лагере, где его научат владеть оружием и сражаться в составе подразделения. Поскольку во время обучения юноши находятся на обеспечении города и по выходным ходят в увольнение домой, уклонистов нет. Наоборот, многие, особенно из бедных семей, стараются проявить себя, чтобы стать воинами гарнизона и резко повысить свой социальный статус и материальный уровень. Правда, воевать сейчас не с кем. Все — и платящие нам дань, и пока независимые соседи — уверены, что в Толлане правит бог Кетцалькоатль, нападать на которого — непростительная глупость, в чем убедились гаухичилесцы, кашканы и прочие тупые чичимеки.

Жрецов тоже стало намного больше. Набором мужчин занимается Матлакшочитль, а женщин — Хочита. По каким принципам — не ведаю и лезть в их дела не собираюсь. Поэтому и жрецы обоего пола делают вид, что не догадываются о моих отношениях с Хочитой, но оказывают ей почти такие же почести, как мне.