Гавана, год нуля - Суарес Карла. Страница 37

Анхель сказал, что мы можем поговорить, где мне угодно, и, не произнося больше ни слова, мы направились к парку. Выглядел он довольно нервно и время от времени бросал на меня взгляды, словно просил слова, испытывая желание начать говорить, но я не могла дать ему этого слова — все зависело от него. Когда мы оказались в парке, то назло ему я выбрала скамейку прямо напротив дома кустаря, где проходила та самая вечеринка. Спросила, нормально ли ему здесь, и он ответил, что выбор за мной. И мы сели, рядышком, я — глядя прямо перед собой и снова чувствуя жар его взгляда. Умирая от страха ровно до той секунды, когда мой ангел сказал, что любит меня, — да-да, он заявил, что очень меня любит, любит так, как давно уже никого не любил, что я на него обижена, и есть за что, но он сейчас все объяснит, и я должна его понять, потому что «Хулия, я же правда тебя очень люблю, люблю всеми потрохами». Я взглянула на него и не смогла удержаться — на глазах выступили слезы. Как тогда у Барбары, когда я сказала, что Анхель любит другую. К счастью, мы были в парке, на виду, в общем, понимаешь, что за разумные пределы сцена не вышла. Я вздохнула и отвела взгляд, снова уставившись перед собой. Анхель тоже вздохнул и сказал, что ему легко представить, как непросто мне поверить ему после того, как я столкнулась с Барбарой в его доме. Стоило мне услышать это имя, как я ощутила, что мне как будто в солнечное сплетение врезали: я закрыла глаза, и по щеке покатилась предательская слезинка. Он упал на колени возле моих ног, умоляя о прощении, заверяя, что сам мне все расскажет.

— Хотел бы я знать, что она тебе наговорила, эта итальянка, — сказал он, но я должна выслушать его версию, потому что все совсем не так просто, как выглядит на первый взгляд.

— Ты же меня обманывал, Анхель, врал мне… — вот что выдавила я, выплюнула с яростью, которая вспыхнула там, где чуть раньше я почувствовала удар. И тогда я открыла глаза и увидела отчаяние на его лице и глаза, блестящие столь же подозрительно, как и мои. Голосом тоненьким, как ниточка, он попросил меня выслушать его. Анхель — в парке, на коленях перед женщиной и чуть не плачет. Представляешь? Ему, казалось, на всех остальных было просто плевать, однако я подумала, что, окажись кто-то из моих учеников рядом, мне бы не слишком понравилось, если бы он стал свидетелем такой сцены.

— Нам лучше немного успокоиться, — сказала я, чтобы иметь возможность выслушать то, что он собирался мне сказать. Он согласился, опять сел на скамейку и заговорил.

С самого момента их знакомства итальянка названивала ему не переставая. Звонила, чтобы поздороваться, чтобы спросить о какой-нибудь глупости, и даже пригласила его на литературную вечеринку в дом писателя. Сперва он туда даже и не собирался; однако, как только узнал, что писатель пригласил и меня, тут же решил, что ему тоже нужно там оказаться, и он не жалеет, даже несмотря на то, что я, к его неудовольствию, весь вечер играла в домино, а ему самому тем временем пришлось терпеть болтовню Барбары. Бедняжка, не правда ли? Выходило так, что я прямо-таки толкала его в ее объятия. Именно в тот вечер ему пришла в голову эта идея: сдать ей комнату и тем самым заработать немного деньжат, но она отвергла его предложение. Притом что и ему, и его сестренке так нужны деньги! Я бы предпочла не прерывать его, однако литературная вечеринка Лео имела место после Первого мая, так что я была вынуждена напомнить ему, что к тому дню он уже был в отношениях с Барбарой. Врасплох я его не застала: он как будто ожидал этого вопроса, уже имея заготовленный ответ, или же, наоборот, ничего не ожидал и просто сказал правду. Сказал, что все верно: Первого мая он ходил с Барбарой на демонстрацию. Случилось так, что, как мне уже известно, в те выходные Дайани заявилась к нему в квартиру со своим очередным кризисом, и он решил отвезти ее домой и поговорить с отцом, но отец в тот день должен был вернуться только к ночи. Дайани просидела весь день запершись в комнате и, как Анхель ни настаивал, не пожелала выйти даже к обеду. Он уже порядком устал от своей сестренки, а тут как раз позвонила Барбара — предложила пойти с ней на парад и демонстрацию, потому что она никогда в жизни не участвовала в демонстрации, а ее страсть как это интересует. А потом, если он не против, они смогут выпить по пиву. Ну и, поскольку в тот день его явно ожидал малоприятный вечер из-за выкрутасов сестры, идея освежиться пивком ему понравилась, хотя и предполагала, что сначала придется пожариться под солнцем на демонстрации, да еще и в роли экскурсовода для туристки. Он сказал, что и сам не знает, почему раньше ничего об этом мне не сказал: просто был глубоко погружен в семейные проблемы, в первый момент просто позабыл, потом — как-то к слову не приходилось, ведь это мелочь, ничего не значащий эпизод. Просто-напросто вылетело из головы, ведь Барбара его совершенно не интересовала. А вот то, что произошло потом, сказал он, было вызвано уже совершенно другими причинами.

Анхель к тому времени уже давно решил отвезти Дайани в Сьенфуэгос, и когда обмолвился об этом отцу, тот сказал, что постарается раздобыть им билеты. Такие поездки были непростым делом и в лучшие времена: требовалось потратить день в очереди за билетами; но в 1993 году поездка туда уже приравнивалась к путешествию к центру Земли или к некой космической одиссее. Дурдом. Оптимальным способом было выйти на шоссе и ловить там попутный грузовик, который куда-нибудь тебя да доставит — в общем, ровно то, что я делаю, добираясь до Аламара, с той разницей, что Сьенфуэгос отсюда в двухстах километрах с хвостиком. С помощью отца Анхель мог бы избавить себя от большей части этих неудобств, проблема была лишь в том, что он не хотел, чтобы папочка решал каждую его проблему, — Анхелю хотелось предстать в глазах Дайани настоящим старшим братом, чтобы ободрить ее и показать, что они и сами, без папиной помощи, могут устраивать свою жизнь. Понимаешь? Поэтому он не принял предложение отца и решил, что сможет свозить сестру в Сьенфуэгос за счет собственных ресурсов, даже если придется везти ее на собственном горбу. Вот он и раздумывал, как бы это устроить, когда ему позвонила… ну конечно Барбара. Очевидно, мой ангел был чрезвычайно озабочен трудностями организации путешествия, потому что упомянул о своих заботах даже в разговоре с ней, а она и рада услужить — поскольку сама она в Сьенфуэгосе побывать еще не успела, а иностранцам дают напрокат машину — услуга в те времена запретная для аборигенов здешних земель, — то она возьмет легковушку, чтобы свозить туда Анхеля и Дайани, а он за это покажет ей город. Прекрасное решение, с какой стороны ни глянь, и Анхель, разумеется, без всяких колебаний согласился. «Но я совершил одну ошибку», — признался он. Он должен был сказать мне, что повезет их Барбара, но тут ему пришло в голову, что, быть может, мне это не слишком понравится. Он не мог толком объяснить причину, но некое предчувствие у него возникло. На это я ничего не сказала: он был прав, мне и вправду присутствие Барбары показалось бы очень странным, хотя я тоже не могла бы в точности объяснить почему.

А теперь поездка в Сьенфуэгос. Она оказалась для него трудной во многих смыслах. Бабушка со стороны отца всегда больше любила внучку. Даже притом, что Анхель к этому уже привык, войти в тот дом означало для него вернуться в детство, вернуться в семью, где он всегда чувствовал себя лишним. И ситуация эта неизбежно заставила его вспомнить о другой бабушке, матери мамы, которая всегда, всю жизнь, была для него опорой и эмоциональной поддержкой. Это с одной стороны, а с другой — были еще и разговоры с Дайани, мучительные разговоры, вытягивающие из него все жилы. Стараясь помочь сестре восстановить силы, он обнаружил, что сам становится все более уязвимым, что жизнь его теряет всякий смысл, что эта страна — настоящая катастрофа, что у него ничего нет и что сам он не может даже свозить сестренку в путешествие.

Анхель говорил с бесконечной тоской, и, клянусь тебе, во мне проснулось желание тут же заключить его в объятия, прямо там, на глазах у всех, но я не могла. Мне нужно было услышать все до конца, а мы еще и не дошли до кульминационной точки этой поездки. Итак, по всем этим причинам Анхель находился в довольно-таки расстроенных чувствах, и именно на этом фоне он и узнал, что на самом деле интересует итальянку, и понял наконец, почему она ведет себя именно так, а не иначе. В общем, как и предполагалось, она потащила его на прогулку по городу, и они болтали о том и о сем, пока Барбара не заявила, что уже давно хотела кое-что ему сказать, но не решалась, однако теперь, когда они друг другу уже доверяют, пришло время поговорить. И вот тут-то она и вывалила все сразу: что она очень интересуется Меуччи, и что в Гаване находится собственноручно написанный им документ, напрямую относящийся к его изобретению, и что она готова его выкупить. А еще ей известно, что Анхель имеет к упомянутому документу некоторое отношение. Тут он, по собственным его словам, просто рот разинул, потому что итальянка говорила ни много ни мало о реликвии Маргариты. «Ты можешь это как-то понять, Хулия?» — спросил он удивленно. Я ответила жестом, выражавшим не меньшее удивление. Конечно, довольно скоро Анхель сообразил, что информацию Барбара получила от своего дружка Леонардо — а от кого же еще? И поди знай, не Леонардо ли и подослал ее к нему, потому что именно писатель носился с мыслью, что эта чертова бумага у него, и уже миллион раз подкатывал с просьбой отдать ему документ, нужный для этого его дерьмового романа.