Укрепить престол (СИ) - Старый Денис. Страница 47

Разговор с ротмистром состоялся сразу у крепостных ворот, по возвращению Любацкого с первого раута переговоров. А после Казимир Любацкий отправился к себе в покои. Нужно было пустить еще одного голубя в Варшаву с сообщением о том, коронный представитель затеял игру с русскими, передав им письмо от шведов о предупреждении об атаке Риги. Оттуда перешлют другого голубя, уже на королевскую голубятню. И в политических раскладах нужно учитывать фактор, что русские могут разругаться со шведами. Ну а больше всего, Казимир Любацкий хотел, чтобы со Швецией был заключен мир против русских. Может быть его уловка с письмом — это первый шаг к примирению Карла шведского и Сигизмунда, тоже шведского, но уже больше — польского.

— Вы почему, пан Любацкий, сразу ко мне не идете? — в кабинет коронного представителя ворвался бургомистр города Николай фон Экк.

— Вам нужно было самому идти на переговоры с мужичьем! — отвечал пан Любацкий.

— Если бы наш король озаботился лучшей защитой своих городов, то и мужичья под стенами не оказалось! — выпалил фон Экк и чуть сморщился, понимая, что его слова могут принять за крамолу.

— Не страшитесь! Я делаю вид, что не услышал ваших слов против короля. Да и благословенная Речь Посполитая — это не Московия какая, тут можно говорить. Но нужно не только говорить, но и делать. Они запросили пять сотен тысяч талеров, всех коней, сто повозок, ну и заберут с собой пленных, — говорил Любацкий, а у бургомистра расширялись глаза.

— Если мы сядем в осаду, то сколько сможем продержаться? — спросил Николай фон Экк.

— Я смотрю, как речь заходит о деньгах, то осторожный торговец становится неистовым воином, — усмехнулся поляк.

На самом деле, Любацкому были рижские деньги безразличны. Он знал, что обороты у города куда как больше, чем запрошенная казаками сумма. Ну а то, что город станет беднее, так и от этого ни холодно, ни жарко. Вольный город выгоден королю для того, чтобы цвела торговля и чтобы таможня приносила все больше денег. И в этом случае снятие осады, пусть и за очень большие деньги, выгодно королю. А он, Казимир Любацкий, служит не Риге, но королю Сигизмунду.

— Сбавьте сумму выплаты до ста тысяч, и договоритесь, чтобы за людей мы выплатили выкуп! — попросил бургомистр.

— Три доли из ста с того, что мне удастся скинуть, — озвучил свои условия переговорщик.

— Если вы скинете четыреста тысяч талеров, то город будет вам должен двенадцать тысяч? — быстро посчитал процент Любацкого за переговоры. — Не много ли?

У бургомистра промелькнула идея самому отправится на переговоры. Вон-то точно смог выторговать немало, но нельзя. Любой итог переговоров с русскими — это заведомо обвинение со стороны недоброжелателей рат будет против [рат — орган самоуправления в Риге]. А фон Экку нужно еще придумать, как обелить себя от того пушечного залпа, который был нанесен и по своим же людям.

*………….*……………*

— Что бы я еще раз пошел говорить с кем? Да ни в жизнь! — устало бурчал Пронка Черный.

— Даст Бог сил, я дале буду говорить! — усмехнулся Заруцкий.

Атаман очнулся на третий день после ранения, слабый, бледный. Но сейчас, уже лучше выглядит и даже говорит.

— Атаман-воевода, так пять дней говорить, торговаться, опять говорить… не мое это. Думал даже собрать круг казаков, да поговорить о штурме. Вот только два корабля в Ригу пришли, и нам их показали, а после так и рассказали. Там наемники прибыли, еще более роты. А рыги… рыжанцы, стали таскать корабельные пушки на стены. Уразумел я, что этот так… пужают… — рассказывал Пронка.

— Хватит уже! По пять раз на дню слышу одно и тоже. О чем в конце сговорились? Они пошли на наши последние предложения? — спросил Заруцкий, слова ему давались с болью.

— Как увидели, что мы стали ладить лестницы для приступа, да подпалили два дома, согласились. Две тысячи коней дадут, двести пятьдесят тысяч талеров, а еще и пятьдесят тысяч за некоторых пленных, да за мертвяков, — озвучил условия казак Черный.

— А не жид ли ты? Продать торговцам мертвяков! — попытался усмехнуться Заруцкий.

Казаки спешили договориться по своим причинам, рижане имели свои резоны, потому переговоры и прошли и стороны смогли прийти к консенсусу. Заруцкий посчитал, что стояние под стенами Риги — это не продуктивно. Многие казачьи отряды были отправлены на грабеж окрестностей. Как бы не прятались люди, случалось и выследить крестьян в лесах. Так что людей словили уже немало и в целом поход можно было бы условно считать успешным. Вместе с тем, король должен задуматься о том, куда дальше будет нанесен удар, может и по Варшаве. По Висле можно же и спуститься до польской столицы…

Глава 11

Смоленск

7 мая 1607 года

— Нет в тебе чести! А царь твой узурпатор. Ты, воевода понимаешь, кто такой узурпатор? — распылялся Иероним Ходкевич.

— Me dieron ganas de aprender Latin [лат. Я достаточно знаю латынь], — с достоинством отвечал Михаил Васильевич Скопин-Шуйский.

— Мне говорили, что ты умный человек и имел хороших наставников. Тогда спрошу тебя: почему ты с ним? Отчего не станешь во главе державы, где ты по праву рождения можешь быть царем? Ты молод, образован, знатный! — гетман решил зайти с другой стороны в поисках слабых мест командующего русским войском.

Для разумения польского великовельможного пана самым верным способом посеять сомнение у Скопина были вопросы, затрагивающие вопросы знатности и справедливости.

— Il pensiero dell Uomo dei Serpenti [лат. Слова Змея-искусителя], — ответил головной воевода Российской империи.

Скопин-Шуйский готовился к войне не только тренируя войска, или обучая командиров. Головной воевода, который, вероятно, войдет в историю, как самый молодой русский главнокомандующий, изучал своих противников. Еще недавно двадцатилетний парень, слышал от иных, что он недостаточно мудрый, что годами не вышел. Создавался комплекс некоторой неполноценности, особенно давил авторитет четвероюродного дяди Василия Шуйского и некоторых родственников по материнской линии — Татевых.

Для кого иного такое обстоятельство, когда со всех сторон упрекают молодостью и неразумностью, стало бы препятствием для развития, но Скопин-Шуйский другой. Он доказывал, что может, делал больше, чтобы достигнуть необходимого. И для того, чтобы понять своего противника, Михаил изучал, откуда только мог, характеры своих вероятных противников, уровень их образования, тактические ходы и психологию. Подобным вниманием не был обделен и Иероним Ходкевич.

Михаил Васильевич знал, что Ходкевич плохо изучал латынь, некогда начинал ее учить, но гетман ненавидел именно этот язык, возможно, что ненависть шла из детских комплексов. Знал Скопин и иное — Ходкевич умеет отступать, он не упертый в своих действиях. Это показывали и некоторые события, связанные с конфликтом с Радзивиллами.

Когда уже две армии, собранные магнатскими группировками, и бывшими вдвое больше сил, что нынче под Смоленском, стояли друг напротив друга, Ян Радзивилл, ранее никогда не отступавший, вдруг, увел свои войска. Скопин искал информацию почему так случилось. Неужели Радзивиллы испугались Иеронима Ходкевича? Вот никого до того не пугались, а тут, решили отступить!

Михаил узнал… Ходкевич все сдал и отдал земли Копыси, за которые и началось противостояние. А потом отдал и Слуцк [в 1600 году уже были собраны армии Ходкевичей и Радзивиллов, король устал увещевать и Речь Посполитая должна была войти в очередную гражданскую войну с городскими боями, но… Ходкевичи все сдали].

— Говори со мной на польском! Зачем переходить на латынь? — сказал Ходкевич.

Слова прозвучали не сразу, а лишь после долгой паузы, когда Иероним вспоминал латинские слова и обороты, чтобы понять, что отвечал его визави. И Скопин-Шуйский добился того, чтобы в переговорах Ходкевич перестал давить своим возрастом и опытом.