Укрепить престол (СИ) - Старый Денис. Страница 48

— Я говорю с тобой на твоем языке, польском. Цени это гетман! А у меня один вопрос, пан гетман…- Скопин подтянулся, выпрямил спину, запрокинул подбородок. — Сколько часов вам дать, чтобы твое войско оставило все и ушло?

— Дай нам уйти со знаменами и оружием! — выкрикнул Ходкевич, а Скопин-Шуйский уже отметил, что малое сделано — Смоленск деблокирован, враг деморализован.

— Гетман, с чего я должен отдавать тебе оружие, коней, провиант, пушки и порох? — Михаил уже понял, что Ходкевич не сможет организовать прорыв.

Когда у командующего нет воли к победе, даже с превосходством сил сложно побеждать. Да и переговоры были выгодны русскому войску. Пока шла подготовка к переговорам, выставлялся шатер, подбиралось вино, стороны договаривались о личной встрече без сопровождающих, русские обкладывали польский лагерь со всех сторон. Кроме того, на всякий случай, выстраивалась и вторая линия обороны. Второй воевода русских войск, Юрий Дмитриевич Хворостинин, уже знает, что нужно делать в отсутствии командующего.

— До утра есть время на ответ, — сказал Скопин-Шуйский и встал с кресла, посмотрел на вино, к которому не прикоснулся и пошел к выходу из шатра.

Ходкевич еще кричал вслед, говорил, что русский царь самозванец, что русские еще не знают всей мощи Речи Посполитой, чтобы нужно вспомнить русско-польскую войну [Ливонскую] и что русские пожалеют, что сами не сдались. Вот только Скопин не слушал. Он выходил из походного шатра, расположенного у подножия укрепленного лагеря поляков с чувством эйфории. Как же опасался молодой Михаил Васильевич не оправдать возложенную на его ответственность. Когда Димитрий Иоаннович ставил Скопина-Шуйского во главе всего войска, он рисковал, и Михаил это понимал. Теперь же все узнают, что русские сражаться умеют. И пусть Ходкевич от злобы стучит зубами, он уже проиграл. Завтра окончательно все решиться.

— Скажи, головной воевода, как поговорили? — спросил смоленский воевода Шеин.

— Со знаменами и оружными уйти хотят, я против, — ответил Скопин-Шуйский, не вдаваясь в подробности.

У Михаила Борисовича Шеина с молодым главнокомандующим сразу же не сложились взаимоотношения. Хотя с момента более тесного знакомства и прошло всего два дня, но уже можно было говорить, что два полководца не сработались. Шеин начал общение с поучений, считая, что его возраста и знатности хватит, чтобы иметь право указывать Михаилу Скопин-Шуйскому [в истории Шеина есть множество случаев местничества, он постоянно старался доказать свою знатность, вероятно мог быть и честолюбивым, хотя отмечалось, что являлся тихим и редко выражал сильные эмоции].

— Пусть уходят! Нам еще приступом брать их лагерь, людей положим, — вновь сорвался на неуместные советы Шеин.

— Я более не хочу слышать твоих советов, воевода! И в розум не возьму, от чего токмо с тобой и говорю! Надо будет мнение твое или чье иное услышать, так созову Совет, на то он и придуман нашими дедами. А нынче отправляйся в крепость и кабы к полуночи у меня были все семь большие пушки! — тон Михаила был такой, что Шеин не посмел возражать.

Однако, будь Скопин-Шуйский не столь родовитый, Шеин обязательно затеял бы местнический спор с этим юнцом. Хворостинина смоленский воевода уже успел смутить своими советами, но вот главнокомандующий оказывался не по зубам.

— Андрей, собери мне комполков! Да скажи Юрию Дмитриевичу Хворостинину, кабы пришел, как время найдет, то не срочно, но хочу с ним обсудить наше утро, — сказал Скопин-Шуйский, подражая царю, который однажды назвал полковых голов «комполками».

— Все исполню! — сказал Алябьев и поспешил из шатра командующего.

— А еще… приведи ко мне этого ляха — Михалевского, поговорю с ним, он заслужил, — усталым тоном сказал Скопин.

Андрея Семеновича Алябьева Скопину-Шуйскому посоветовал государь. И это несколько смутило Михаила Васильевича, который расценил, что к нему приставили соглядатая и не доверяют. После, поразмыслив, командующий все же принял, как неизбежное присутствие какого-то дьяка [в РИ А. С. Алябьев — участник Второго ополчения, проводил много организаторской работы].

— От сердца отрываю. Зело разумный муж это. Сгодился бы на любом месте, но и войсках нужны и писари и дьяки, — говорил государь-император.

И Скопин проникся, что такое грамотный организатор. Ведь дать приказ — это одно, но когда есть во всех полках бумаги с письменными распоряжениями, да еще и сами командиры расписались в получении, то есть с кого и взыскивать, и требовать. Порядок Алябьев наводил во многом, но никогда его деятельность не противопоставлялась решениям Скопина.

Михаил Васильевич учился уважать противника. Ему и учителя говорили, что побежденного героя можно и уважить, только не отпускать, чтобы вновь с ним не встретиться. А этот Михалевский чуть не опрокинул полки правой руки, которые были численно многим больше, но не ожидали удара. В сущности, Вацлав спас остатки войска Ходкевича, дал тому шанс сдаться.

Воспоминания накатили на Скопина-Шуйского, свежие воспоминания, двухдневной давности. Уже не раз Михаил Васильевич прокручивал в голове ход сражения, что бы понять, что можно было сделать еще, как правильно поступить, где были недоработки, а какой тактический прием сработал лучше всего.

4 мая передовые полки, при усиленной поддержке поместной и дворянской конницы, а так же башкир, начали перекрывать все маломальские дороги и направления, обкладывая осаждающее Смоленск польское войско. Устанавливались стационарные посты. Теперь никто не мог проехать к Смоленску. Остальным русским войскам было приказано спать.

В ночь на 5 мая началось выдвижение полков. Благодаря блокировке подходов к Смоленску, противник мог только догадываться, что происходит что-то неладное, так как три разведывательных польских отряда были нейтрализованы. С рассветом началась атака, целью которой были польско-литовские гусары. Скопин-Шуйский соглашался с царем в том, что война должна приносить, если не прибыль, то не быть сильно в ущерб. Коли есть возможность убить меньше хороших вражеских лошадей, так почему не сделать так? Ведь таких лошадей в России почти нельзя купить, а русская конница должна быть действенной силой.

Нельзя сказать, что гусары были перебиты спящими, ими даже была попытка контратаки, но на узком пространстве, которое было оставлено четырем гусарским хоругвям, решительно невозможно сопротивляться конным. Остальные польские войска были отрезаны от гусар и не могли помочь.

Только шестнадцать лошадей были убиты сразу, или признаны покалеченными после боя. Покалеченных пришлось умертвить. Почти две тысячи коней, из которых только двести нестроевых, заполучил в свое распоряжение Скопин-Шуйский. В купе с тысячей комплектов снаряжения — это большой вклад в обороноспособность России.

После нейтрализации польских гусар на северной окраине Смоленска, польские войска, уже понеся потери, спешно перебирались на южную сторону и концентрировались там для полевого сражения. Русские войска так же готовились. И тут командующий поставил всех и каждого на лопату. Да, были укрепления у самой крепостной стены, но Скопин посчитал, что этого мало, и приказал копать фортификации по фронту, а так же и на флангах, чтобы поляки даже не думали об фланговых ударах. С рассветом и до полдня спешно возводились укрепления хоть какие укрепления, а колья и бревна просто переносились из других участках околокрепостных фортификаций. Так же происходила перегруппировка русских сил. Из крепости выводились стрелецкие полки и часть легких пушек, что находились на северной части города.

В час дня по полудню были выстроены четыре терции, которые выдвинулись в шахматном порядке вперед, расставлена конница в глубине терций.

Сражение началось с концентрированного огня множества легких пушек. Поляки отвечали и даже попадали в русских пушкарей. Однако, преимущество в артиллерии было столь велико, что скоро польские орудия замолчали. Ходкевич было дело, приказал атаковать русские позиции. Однако, увидев выдвижение польской пехоты, Скопин-Шуйский приказал терциям так же выдвигаться. Русские орудия успели дать залп по польским гайдукам, изрядно их проряжая, а после терции закрыли пушкарей, принимая огонь на себя.