Охота на русскую Золушку (СИ) - Трефц Анна. Страница 55

Маша начала что-то про эпоху гуманизма и какие-то трактаты, которые ей нужно прочесть. Но мы потопили ее в громком «фууу».

— В Дувре есть пара клубов, — я смутно помнил, как года три назад зависал в этой глуши. Хотя может это был и не Дувр. Тогда мы только что вернулись с Алом из Сомали. И тысячи километров, разделяющие меня с вооруженными до зубов бандитами, кружили голову. Подчас я просыпался совсем не там, где планировал вечером. И засыпал тоже…

— У моей семьи под Дувром небольшой особняк, — неожиданно сообщил Ал, — Мы можем остановиться там.

Маша ожидаемо замотала головой. Я усмехнулся. В том «небольшом особняке» непосвященный обязательно заблудится. Это же настоящий дворец с гостевыми домами. Маша зря переживает.

— Мы устроим там вечеринку, — не унимался не в меру разошедшийся ненаследный принц, — Пригласим наших друзей, съемочную группу Вивиан и какого-нибудь модного ди-джея.

Так мы все уже к вечеру очутились в Дувре. Странная суббота закончилась куда удивительнее, чем даже началась. Маша прихватила подружек и своего лучшего друга химика, с которым, видимо, мы теперь в одной печальной френдзоне. Я позвал нескольких своих приятелей, Ал притащил всю команду по Полу с подружками. Счастье, что без лошадей. Если честно, я ждал, что кто-нибудь явится с четвероногими и гривастыми сотоварищами. С них станется. Игроки в Поло — особый сорт людей. Для них лошади больше, чем лошади. Но все обошлось.

Поместье семьи Ала в Дувре, то самое, в котором проходила большая часть нашего детства, было старым аббатством. При Толстом Генри (Генрих VIII король Англии 1509–1547 годов) после реформации церкви этот огромный комплекс строений был продан предкам принца Альберта. С тех пор и основное и второстепенные строения постоянно ремонтируют и реставрируют. Когда нам было лет по пять сюда наконец-то провели электричество. А в остальном, это чертовски старое монументальное строение, которое хорошо смотрится на фотографиях. Но жить в нем сущее наказание. Центральную канализацию тут до сих пор успешно заменяет целый штат прислуги. На правах друга я устроил быт Маши и ее подруг наилучшим образом. Иными словами, прикрепил к каждой их них по горничной, которая в любой час дня и ночи готова была принести кувшин с горячей водой.

Но, кажется, такая средневековая экзотика пришлась девчонкам по душе. Они с энтузиазмом молодых сеттеров резвились в замке, а потом с загадочным видом удалились осматривать окрестности, прихватив телефоны для селфи.

Маша плелась в компании, изо всех сил делая вид, что она с ними на одной волне.

— Однажды меня тут потеряли.

Она замерла, оглянулась, губы ее тронула улыбка. Я было вздрогнул, но потом опомнился. Мы же с ней теперь друзья.

— Дай-ка угадаю. Пьяная новогодняя вечеринка?

Я усмехнулся, помотал головой.

— Было лето, а мне едва исполнилось пять лет. Мы играли в прятки с Алом и Лизи. Меня искали с полицией. Хочешь покажу, где я уснул?

— Вот это да… Тут так высоко! А как красиво! Я и не подозревала, что парк высажен лабиринтом!

Чтобы заглянуть в полукруглое окошко под самой крышей, Маше пришлось встать на цыпочки. Когда нас с Алом интересовали такие виды, мы подтаскивали к окну стулья. Годам к девяти нам это занятие наскучило, и мы потеряли интерес к пыльному чердаку. Но честь первооткрывателя принадлежит все-таки мне. Впервые я попал сюда в пять. Как и сказал Маше, искал место, чтобы спрятаться как следует. И мне удалось. А потом этот чердак стал нашим с Алом и Лизи штабом. Мы играли тут в дождливые дни, то есть почти ежедневно. Здесь мы хранили самые важные вещи, о которых родителям знать не стоило. И вот теперь я привел сюда Машу. Самый свой сокровенный секрет. Свою любовь. Ну, да, она считает меня другом. Но это уже частности.

Я оглядел пыльную комнатенку, заваленную по стенам всяким хламом. В детстве она представлялась мне лавкой древностей, где можно отыскать все, что угодно. А теперь, я бы и близко не подошел к этому старью. Рассохшиеся сундуки, покрытые выцветшими циновками, какая-то мебель, сваленная в кучу и торчащая во все стороны кривыми ножками и подлокотниками, остатки детских игрушек, лыжи, этажерки, забитые черт знает чем и плотные полотнища паутины, плотно покрывающие все это барахло. Мерзость. Но Маше, похоже нравилось. Она оглядывалась с восхищением ребенка, ожидающего интересного приключения.

— Вон в том углу стоит настоящий египетский саркофаг, — я махнул влево.

— Ты шутишь?! — она качнулась, оглянувшись слишком резко и я придержал ее за локоть.

От этого невинного прикосновения по телу понеслась дрожь. Хотелось сжать ее руку, притянуть к себе, прижать так, чтобы ее запах впечатался в меня навсегда. Голова закружилась, перед глазами поплыло.

— Марко, ты серьезно?!

— А что такого-то? Прадед Ала увлекался египтологией. У них этим африканским старьем все подвалы забиты. Прадед увлекался, но знатоком так и не стал, а потому скупал все, что продавали на рынке древностей в Каире между Великой войной и второй мировой (Великой войной в Европе называют Первую мировую войну 1914–1918). Потомки уже сто лет продают его коллекцию с переменным успехом. Что-то удалось сбыть даже в Британский музей. Что-то разошлось по антикварным лавкам. А этот саркофаг, как оказалось, никому нафиг не нужен. Эксперты вообще считают его подделкой.

Маша с интересом уставилась в левый угол чердака.

— Разгребем и посмотрим? — предложил я, изо всех сил надеясь, что она побрезгует прорываться сквозь завесу вековой паутины.

— Я ведь тоже не специалист по египетским древностям, — не слишком решительно пискнула она и вдруг улыбнулась, — А знаешь, этот чердак немного напоминает мне и мое детство. Запасник Третьяковки, где я делала уроки после школы, может не такой пыльный и без паутин, но в общем, похож. Столько же всякой рухляди по стенам.

Я смотрел на нее и в голове моей носились запоздалые, но от этого не менее шальные мысли, а в груди бурлило раздражение. В самом деле, неужели она не помнит всего, что было между нами. Ну да, я оставил ее в номере отеля спящей в стиле ню, но ведь и до Ритца с нами кое-что случилось. Ее память выкинула в урну все наши жаркие поцелуи в клубе? И то, что она сама, добровольно поехала со мной в кэбе, где мы, прямо скажу, не просто целовались. Я чуть кожу с нее не слизал. Вот с этим со всем что делать?! Неужели вся ночь до того, как она уснула для нее ничего не значит? Я сжал кулаки.

— Вы с Алом… пара?

Она, шагнувшая было в сторону треклятого саркофага, скрытого завесой паутины, замерла. Оглянулась. Что мелькнуло в ее изумрудных глазах? Испуг? Растерянность?

— Это проблема?

— Не такая, которую нельзя было бы решить, — я пожал плечами, пытаясь не замечать свинцовую боль внизу живота. Она не отрицает!

— Тогда почему ты спрашиваешь?

— Осведомлен, значит вооружен. Ал не просто парень…

— Знаю, — она усмехнулась, — Он принц. На самом деле, Марко, у меня нет ни жениха, ни парня. Платон, вернее его всемогущий отец, настаивает, что мы поженимся. Но это какой-то сюр, если честно. Мы с Платоном не спорим, но оба понимаем, что это фантазия сумасшедшего. Мы знакомы меньше месяца, вообще-то. Мы просто ждем, что отцу Платона надоест носиться с этой идеей и он займется чем-то полезным. У тебя, кстати, нет предложений? Борьба с парниковым эффектом, сохранение лесов Амазонки, — все, что может заинтересовать охреневшего миллиардера.

— А Ал? — мне было не до шуток. Во рту пересохло, а грудь сдавили невидимые тиски.

— Мне надо сдать первый экзамен в декабре! — она вздохнула, — Ал прекрасный парень, но, если я провалюсь, я вернусь домой, в Москву. И честно, это хороший вариант. Учиться в Оксфорде, мне, если честно, не нравится. Но возвращаться побитой собакой я не хочу. Так что я стараюсь учиться. И, как ты понимаешь, у меня нет ни сил, ни времени на романы. Только вот романы эти постоянно лезут в мою жизнь.

Она вздохнула. А мне стало немного стыдно за то, что и я пытался влезть в ее жизнь со своим ненужным романом. Прямо сейчас, когда ей вообще не до этого всего. И тут я понял, что сейчас и есть тот самый момент, когда пора говорить правду. Да-да, опять правду.