Фердинанд Врангель. След на земле - Кудря Аркадий Иванович. Страница 63

Считают дурным наказывать детей. Тайком скажут соседу, чтоб тот объяснил сыну, либо дочери, что так поступать нельзя, нельзя негодными делами причинять родителям боль. Добросердечны, потому и нет у них обычая держать в своем подчинении рабов, калгов.

К концу обеда зашла приставленная к малышу нянька из алеуток и сказала, что сынок проснулся. Прошли в детскую, где малыш, подняв головку, лежал на расстеленной на полу большой шкуре матерого бурого медведя, добытого на острове Кадьяк. Он не выразил никаких чувств при виде отца, чем немножко разочаровал последнего. Поймав любовный, с потаенным восхищением, взгляд жены на их сыночка, Врангель подумал: какое счастье, что подрастающий Вилли врачует их боль в связи с потерей дочери. И Лизонька уже не вспоминает с тоской свою беззаботную девичью жизнь в Эстляндии катания на лодках и лошадях, доставлявшие ей такое удовольствие визиты к друзьям и родственникам в соседние имения. Теперь вся радость ее жизни сосредоточилась на воспитании этого Богом данного им малыша Вилли.

Перейдя водораздел и перетащив на плечах лодки, наконец спустились к верховью Хохолитны. Лукин по обыкновению шел на байдарке первым. За ним, на некотором расстоянии, следовала вместительная байдара, с запасом продуктов, инструментами и товарами для торговли с туземцами. Ее приводили в движение взятые в подмогу шесть гребцов-аглегмютов из крещенных в Александровском редуте. Возглавлявший партию Федор Колмаков время от времени менял на веслах одного из гребцов, давая им возможность поочередно отдыхать.

Смеркалось, когда доплыли до места, которое Лукин счел подходящим для ночлега. У подножия угора журчал ручей, и пока спутники-туземцы раскладывали костер, Лукин повел Колмакова вверх по ручью, обещая кое-что показать.

— Да что смотреть-то? — недовольно ворчал Колмаков, прыгая по усеявшим берег валунам и стараясь не оскользнуться.

— Вон, Федор, глянь — приют мертвеца. Мы его с Васильевым еще прошлый раз обнаружили, рыбача на ручье, довольный, что не спутал место, — возвестил Лукин.

На прогалине меж елей виднелось сооружение высотой сажени в полторы: на четырех столбах был закреплен наверху короб цвета крови. К одному из столбов привязан лук, к другому — копье с наконечником из меди. С фасада короб, в котором покоился прах усопшего, украшал прибитый к нему хвост рыжей лисы.

— Действительно, мертвец, — удостоверил Колмаков и, не сдержавшись, буркнул: — Тебя что надоумило рядом с покойником привал устроить?

— Не православный же, — оправдался Лукин, — все одно нехристь.

— Так и что с того? Неприятное соседство, — осуждающе процедил Колмаков.

Вернувшись к лагерю, Лукин, чтоб умилостивить начальника, предложил ему покидать уду с прицепленной к леске блесной:

— Здесь, Федор Лаврентьич, на устье ручья, место рыбное, проверено.

Колмаков от рыбалки не отказался и почти сразу отловил пару щук, каждая длиной с руку. Довольный сказал:

— Вот и харч на ужин есть.

Прежде чем приступить к еде, Колмаков с Лукиным перекрестились, и так же поступили старавшиеся подражать им в христианских обычаях аглегмюты.

— Как долго еще идти до Кускоквима? — спросил Колмаков.

— Ежели по-хорошему, дней десять. А по-плохому и две недели будет, — изрек Лукин. — В основном-то — по этой реке, но и по Холитне, коя в Кускоквим впадает.

— А по-плохому — как?

— Тут заторы бывают из подмытых лесин. А то и бобры реку перегородят.

— Бобровых жил много, говоришь?

— Много, — Лукин азартно сощурил глаза, — но больше на ручьях окрестных.

— А зверь?

— Встречается. И сохатого, и медведя на воде видали.

— Пожалуй, завтра жаканом ружье заряжу. А ты, как увидишь кого, притормози и жди меня и постарайся не спугнуть.

— У меня-то ружье давно жаканом заряжено, — ехидно ввернул Лукин.

— А ты и другим дай пострелять! — наставительно заключил Колмаков.

Через десять дней, по-хорошему, как выражался Лукин, миновав берегом лишь один затор, подошли к устью Холитны, и взору открылся полноводный Кускоквим. Почти напротив соединения Холитны с большой рекой на пологом берегу виднелись дома туземного селения. Их заметили, и на берег повыскакивали голые до пояса мужчины с затейливо разукрашенными краской телами. Некоторые держали в руках копья.

Колмаков распорядился, не переплывая пока Кускоквим, пристать к поляне на устье Холитны. Бодро сказал:

— Будем знакомство устанавливать. Достань-ка, Семен, большой котел и пару топоров. В подарок им поднесем. Опосля и беседа легче побежит.

Подготовившись к встрече, поплыли в байдарке на тот берег. Высадились на некотором расстоянии от домов. Колмаков в сопровождении аглегмюта, понимавшего язык кускоквимцев, направился к становищу. Лукин шел за ними, таща за спиной мешок с дарами для туземцев. На расстоянии нескольких шагов от молча ждавших их вооруженных мужчин племени Колмаков остановился и сказал переводчику:

— Пусть позовут старшего, тойона.

Тот гортанно передал просьбу, и из дома появился пожилой вождь с орлиными перьями на голове, седовласый, как и Колмаков, с худым морщинистым лицом, на котором выделялся изогнутый, как у хищной птицы, нос.

— Мы, русские люди, — сказал Колмаков, — пришли торговать с вами и хотим жить рядом, как добрые соседи. Мы не будем причинять вам никаких обид и зла. В знак нашего доброго расположения примите от нас подарки.

Колмаков подождал, пока его краткая речь будет переведена, и, взяв в руки большой медный котел и вложенные в него топоры, безбоязненно пошел к вождю. Приблизившись, низко поклонился и передал дары сначала топоры, потом и котел.

— О-о!!! — возбужденно выдохнули собравшиеся подле вождя кускоквимцы.

— У нас есть много других нужных вам товаров, и я прошу позволения пожить на вашей земле.

Выслушав, вождь склонил в знак согласия голову и сказал свой ответ. Аглегмют перевел:

— Вождь говорит: живите, и будем торговать. Вождь доверяет пришедшим к нему с открытой душой.

Закрепляя договор, Колмаков положил руку на руку вождя и слегка сжал ее. По сигналу старейшины из дома вынесли связку бобровых шкурок, и вождь торжественно вручил ее белокожему пришельцу. Понимание было достигнуто.

Избу для торгового поста, одиночки, решено было ставить на поляне при впадении Холитны в Кускоквим. С помощью аглегмютов заготовили строительный материал, и, поплевав на ладони, Колмаков с Лукиным взялись за топоры. Через пять дней сруб был готов.

— Проконопатить и крышу доделать сам сможешь, сказал Колмаков, — а мне пора назад собираться.

Почти каждый день, пока работали, к ним подъезжали туземцы из селения с мехами для мены. Для расплаты выдавались топоры, ножи, зеркальца, разных цветов бисер. Туземцы охотно брали и табак, и имевшиеся у пришельцев короткие курительные трубки якутской работы — гамзы. В срубе росла гора обмененной пушнины — шкурки бобров, лисиц, росомах и даже несколько медвежьих.

— Не с пустыми руками возвращаться буду, — довольно говорил Колмаков.

В день отплытия он провел совещание с аглегмютами. Потом объявил Лукину:

— Вот эти трое, Макарий, Николай и Федот, готовы, Семен Иваныч, остаться вместе с тобой, подсобят. И вот еще что, — протянув тяжелый кожаный мешочек, завязанный тесьмой, добавил Колмаков, — здесь четыре медали серебряных «Союзные России», наподобие той, какой местного тойона наградили. Будешь вручать их другим тойонам, коих встретишь во время вояжей вверх и вниз по реке, тем, кто готов дружить с нами и торговать. Ежели будут потребны тебе для работы мужчины из местных туземцев, проси их у тойона с обещанием оплатить их труд подарками. Когда думаешь семью из редута забрать?

— Избу к зиме подготовлю, тогда, ежели успею, и выберусь в редут. С семьей-то полегче зимовать.

— С Богом, Семен Иваныч. Мужик ты основательный. Верю, что не пропадешь здесь.

На прощанье обнялись, и Колмаков шагнул в поджидавшую его байдару с уже сидевшими в ней аглегмютами. Заняли места у весел, и вот байдара, отойдя от берега, двинулась вверх по Холитне. Проводив ее взглядом, Лукин вернулся к срубу и вновь взялся за топор.