Доверься мне (ЛП) - Мак Бекка. Страница 86

Адам врывается через парадную дверь с горячим куском в обеих руках, напевая «Highway to Hell», когда его милый до чертиков щенок выбегает навстречу. Адаму удается подхватить его, не выпуская из рук пиццу, хотя Медвеженок, тибетский мастифф, в свои семь месяцев весит не меньше восьмидесяти фунтов²⁰.

Он останавливается у входа в гостиную.

— Какого хрена ты здесь делаешь?

— Я здесь живу, — невозмутимо отвечает Кортни, сидя на диване. Ее ноги на журнальном столике, на коленях миска попкорна. Она делает глоток из своего бокала вина, не глядя на нас, и увеличивает громкость на телевизоре.

— Нет, блять, больше нет.

Адам пихает пиццу и собаку мне в грудь и врывается в гостиную. Он встает перед Кортни, руки на бедрах. Я расставляю все по местам, потому что Медведь одновременно пытается облизать мое лицо и съесть пиццу.

— Не мог бы ты подвинуться? Ты загораживаешь мне обзор.

Челюсть Адама захлопывается. На шее пульсирует вена, которая, кажется, вот-вот лопнет. Отчасти, я бы хотел увидеть реакцию Кортни на то, что она вся будет в крови. Но я не хочу смерти своего друга, поэтому перепрыгиваю через диван, беру пульт с ее колен и выключаю телевизор.

— Он попросил тебя уйти.

Кортни поворачивается, взгляд свирепеет, когда встречается с моим.

— Не лезь в это. Тебя это не касается, Картер.

— Ты ранила моего лучшего друга и теперь сидишь здесь, продолжая причинять ему боль, так что да, это меня касается, — я огибаю диван, встав между ними. Адам запустил взъерошивает свои волосы. — Собери сумку и уходи. Мы проследим, чтобы остальные твои вещи были упакованы и доставлены тебе.

Может быть, я перегибаю палку, не знаю. Зато я знаю, что эта девушка должна уйти, пока Адам не вышел из себя. Пьяный и злой — не лучшее сочетание.

Кортни вскакивает на ноги.

— Адам, это просто нелепо! Скажи Картеру, чтобы он оставил меня в покое!

— Тебе нужно уйти, — шепчет он. — Сейчас же, Кортни.

— В этом нет ничего страшного! Это глупо! Тебя никогда нет дома! Что я должна делать?

Она что, блять, реально сейчас? Я это не потерплю. Как и все остальные, это ясно по тому, как Гарретт сминает уголок одной коробки с пиццей, а Эмметт держится за кухонную стойку так, что костяшки его пальцев белеют. Остальные члены нашей команды заходят в дом, каким-то образом догадались сделать это тихо и игнорировать, что они — свидетели этого крушения поезда.

— Убирайся, — повторяет Адам. — Этот дом мой, не твой, — Кортни тянется к собаке, и Адам рычит, шагнув ей навстречу. — Это моя собака, не твоя. Ты не кормишь его. Ты не выгуливаешь его. Ты ни хрена не делаешь. Убирайся. Отсюда.

Она вскидывает руки.

— Куда, черт возьми, мне идти, придурок?

Он держит обе руки перед лицом, будто его посетило самая фантастическая мысль.

— О, есть идея! Как насчет того парня, на чьем члене ты скакала три часа назад в моей гребаной постели?

Я пытаюсь сдержать смех, действительно пытаюсь. Но мое тело слегка дрожит, прежде чем я наклоняюсь вперед, и смех каким-то образом соскальзывает с моих губ. Очевидно, это заразно, потому что остальные ребята следуют моему примеру, и даже Адам улыбается.

— Ты придурок! — кричит Кортни.

— Ну, это жестко, — Адам усмехается. — Я мудак, потому что не собираюсь оставить дома женщину, которая мне изменила?

— Я тебя, блядь, ненавижу!

— Да, и я тебя, — в его глазах мелькает обида. — Между нами все кончено, чего ты и хотела, очевидно. И теперь ты должна уйти.

— Адам, — умоляет она. Слезы выглядят настоящими, надо отдать ей должное. — Пожалуйста. Мне жаль.

— Слишком поздно.

Они вдвоем исчезают в гараже, а парни начинают копаться в пицце и искать пиво в холодильнике, заглушая крики. Адам выходит из дома и направляется прямо наверх, а через несколько минут спускается с чемоданом, который заносит в гараж. Две минуты спустя колеса машины Кортни визжат, когда она мчится по улице.

— Ты в порядке? — я хлопаю его по спине, когда он опирается на кухонную стойку. Гарретт предлагает ему пиво, а Эмметт сует ему в лицо тарелку с пиццей.

— Буду. Спасибо, что вы здесь, ребята, — он разворачивает кусок пиццы, запихивает его в рот и запивает пивом. — А теперь давайте нажремся.

Я сажусь на диван и смотрю, как эти гопники сходят с ума, смеюсь над их выходками, пока осушаю бутылку за бутылкой воды.

— Ты не пьешь, — Эмметт опускается рядом со мной. — Знаешь, ты живешь достаточно близко, чтобы пойти домой пешком.

— Я знаю.

— Не хочешь быть пьяным, когда вернешься домой к своей девушке?

— Не особо, — если она к тому времени еще не будет спать. Сейчас уже десять, она была дома одна всю ночь. Велика вероятность, что она уже в постели, поэтому я отправляю сообщение, чтобы проверить.

— Олли никогда бы так с тобой не поступила, — тихо уверяет меня Эммет, словно знает, что именно это мне нужно услышать. — Никогда.

— Я знаю, — и правда, знаю. Она никогда бы не изменила мне и не причинила бы мне боль. Но это не значит, что она всегда будет счастлива со мной, что она никогда не уйдет, — я просто никогда не хочу ее терять.

— Тогда пора упасть на колени и умолять ее никогда не уходить, — он ухмыляется и подмигивает мне, прежде чем соскочить с дивана.

Это идеальное время. Я не только получаю ответ от Оливии, но и фотографию ее в ванной в пузырьках, с глупой, сонной улыбкой на лице и пивом в одной руке.

Я: Ты такая красивая, детка. Теперь направь камеру чуть ниже.

Затем я получаю фотографию ее ног, накрашенные пальчики выглядывают из пузырящейся воды.

Я: Бесстыдных девушек наказывают.

Следующий снимок заставляет меня встать с места и прижать телефон к груди на случай, если кто-нибудь заглянет мне через плечо. Потому что грудь Оливии вздымается над пенистой водой, ее стройная кремовая шея выставлена напоказ, голова откинута назад, глаза закрыты, а рот открыт, судя, по всему, в стоне. А я сижу здесь на гребаном фестивале сосисок.

— Ты можешь идти домой, чувак, — Адам обнимает меня сзади за плечи. — Оливия ждет тебя.

— Что? Что это значит? Ты видел фотографию? О, черт, — я останусь без яиц. Их просто отрежут. Их не будет.

Лицо Адама скривилось. — Фотографию? Я ничего не видел. Чем вы, блять, двое занимаетесь?

— О, — мои плечи с облегчением опускаются. — Ничем. И мне здесь хорошо. Мне не нужно никуда идти.

— Чувак, клянусь, я в порядке. Ты вытащил меня из дома, напоил, накормил, — он машет рукой позади себя, показывая на беспорядок из парней, пиццы и пива. — Я в порядке. Серьезно. Иди, будь со своей девушкой. Я знаю, ты скучал по ней. Ты ныл всю чертову неделю.

— Ты уверен? — я не хочу уходить, если ему нужно, чтобы я остался, но, несмотря на колоссальную катастрофу, которой обернулся для него этот день, он выглядит счастливым. И пьяным.

— Сто процентов, — он поднимает меня, направляя к входной двери. — Мы будем держать тебя в курсе всех глупостей, которые произойдут здесь сегодня.

— Ничего слишком глупого, — черт, когда же я повзрослел?

Он поднимает два пальца вверх и кивает.

— Обисяю.

— Ты сказал обисяю, а не обещаю? — я смеюсь над его виноватым выражением лица. — Будь умницей.

И с этим я ухожу. Когда я вхожу в свой дом, улыбка на моем лице мягкая и искренняя. Лестница слегка освещена, до меня доносится голос Джона Майера, а я спешу в свою спальню, раздеваясь на ходу.

В дверях я замираю от открывшегося передо мной зрелища. Моя великолепная девушка сидит перед камином на полу, спиной ко мне, одеяло с моей кровати на ее бедрах. Ее мокрые волосы лежат на спине, капли воды блестят на ее коже в близости тепла от огня, в одной руке она держит книгу, а другой подтанцовывает музыке.

Каким-то образом мне удается сделать снимок прежде, чем я вхожу в комнату. И когда я это делаю, я опускаюсь на колени позади тела, которому поклоняюсь, позади души, которая зажигает мой огонь, позади женщины, которая владеет каждой частичкой моего сердца.