Магия и кровь - Самбери Лизель. Страница 62

— Думаешь, она в него уже влюблена? — В мамином голосе звучит напряжение.

— Господи Боже мой, Ама! Вайя — дитя малое, она жаждет внимания, лишь бы почувствовать, что она кому-то нужна. Только вспомни, как она цеплялась за Лорен, стоило той уделить ей капельку своего времени, — с оттяжечкой говорит тетя Мейз. — Дети развода, что поделаешь. Кое-кто ее бросил, вот она и липнет ко всем — и ее можно понять. Она влюбится в любого мальчишку, который будет смотреть на нее дольше десяти секунд.

Кое-кто — это понятно кто. Папа.

Я жду, что мама встанет на мою защиту. Но нет.

Руки сжимаются в кулаки. Я не такая. Да, мне всегда хотелось быть рядом с двоюродными сестрами, а кроме них, у меня была только Лорен, моя первая и единственная подруга. Да, мне нравилось бывать у нее, нравилось у Картеров. Ее семья была будто продолжением моей. Тогда вся община была мне как родная. Неужели желание быть с родными — это преступление? С каких пор это говорит о том, что человек жаждет внимания и ко всем липнет? И вообще, была бы я такая, как она говорит, мне не было бы так трудно влюбиться в Люка!

Неужели взрослые действительно так обо мне думают? Считают, что я несмышленая кроха, которой не хватает внимания? Неужели уход папы сломал во мне что-то, что нельзя починить?

— Этот мальчишка — шпион. Джастин опять пытается ввинтиться в нашу семью. — Дядюшка старается шептать, но не умеет.

— Зачем? — спрашивает мама. — Он получил что хотел. Стал миллиардером благодаря геномодам, которые не изобрел бы без Элейн. По идее, он нас не помнит.

Я хмурюсь. Что это значит? Он их не помнит? Значит, обряд, который стер нам память, сделал то же самое и с Джастином. Так защитила нас тетя Элейн. Но что-то здесь не складывается. Если бы она провела обряд, мы перестали бы быть чистыми, а она осталась бы в живых. Ничего не понимаю.

— Ему всегда всего мало. Такой уж он человек, — рычит папа. — Хотелось бы знать, как мы подпустили к нему Вайю. Даже со стертой памятью это все тот же Джастин. Моя сестра пожертвовала собой, и я не потерплю, чтобы жертва оказалась напрасной.

Сестра?! Я-то думала, тетя Элейн просто какая-то папина родственница, но оказалось, что их связь теснее. А то, что сделала тетя Элейн, чтобы защитить нас, похоже, обошлось ей дорого.

— Я думала, ты уже давно отказался от права подпускать или не подпускать Вайю к кому-то! Когда она выполнит задание, это перестанет быть проблемой. То, что сделала Элейн, не должно пропасть впустую.

При мысли о задании у меня одновременно сжимаются и кулаки, и сердце.

Если у Джастина не осталось воспоминаний о тете Элейн, значит, он не держит на нас зла за то неизвестное, что тогда произошло, и не стал бы нас преследовать. А жертва, о которой они говорят, — нет, это не ее чистота, поскольку тогда нечистыми стали бы мы все. Даже за одиннадцать лет запах нечистоты не выветрился бы, а если один колдун становится чистым, это требует чистоты от всех его родных. Если только они не обрывают все связи с ним, как сделала когда-то семья бабушки. Без матриарха неизбежно слабеют и магия, и дары, не говоря уже о том, что семья теряет прямую связь с предками, но бабушкина родня, видимо, решила, что держаться нечистого колдовства будет выгоднее. Я слышала, что некоторые просто принесли клятву верности новому матриарху.

И вот еще вопрос: зачем тетя Элейн сделала так, чтобы мы, дети, тоже ее забыли? Или бабушка попросила об этом Эйприл-Мэй? Ведь если речь идет о нечистоте и чернокожих колдунах, особенно с учетом того, что сделалось с Йоханом, когда он услышал имя Элейн, напрашивается вывод, что чары забвения имели какое-то отношение к Дэвисам.

— Выполнит задание? — Бабушка явно ушам своим не верит. — Вайя не убийца, вы сами это говорили. Я ее понимаю. Я же воспитала вас такими, приучила держаться подальше от этой нечистой мерзости. Осталось всего недели две. Мейз не может даже насылать призывающие чары! Пора рассмотреть другие варианты.

— Мы дали слово не притворяться, будто есть какие-то другие варианты и выходы из положения, — вступает резкий голос Прии. — Мы договорились доверять Вайе и ее способностям. Она мне пообещала…

— Вайя еще ребенок! — рычит бабушка, оставив все попытки вести себя тихо. — Она не знает, что может и чего не может! А я вам говорю: на такое она не способна!

Я отшатываюсь от двери, мотаю головой. Ноги сами несут меня вон из дома, так что голова за ними не поспевает, — и вот уже я сбегаю по крыльцу в тот самый момент, когда Люк садится в такси.

Он замечает меня и открывает дверцу:

— Вайя?

— Хорошо, что твое такси наконец приехало, — выдавливаю я и шагаю прочь по улице такими быстрыми шагами, что, считай, бегу.

Незачем мне слушать дальше, иначе я буду только сильнее злиться на родных. Теперь мне даже не верится, что я раньше думала, будто моей неудачи опасается одна только Алекс. Да, я почему-то считала, что все остальные единодушно верят в меня. Все эти сомнения и увиливания поначалу — я думала, дело только в том, что они в ужасе от задания, а оказывается, они просто не считали, что я способна его выполнить. Все в комнате тети Мейз думают, что я скорее дам сестренке умереть.

Ведь я даже колдуньей с первого раза стать не смогла — вот какая я плохая, оказывается.

Да и почему, собственно, кто-то может подумать, будто это неподъемное задание мне по плечу? Если вдуматься, я и сама меньше всего на свете стремлюсь пройти это испытание. Лично я никого не хочу убивать, а еще более тихий голосок в голове шепчет, что особенно сильно я не хочу убивать Люка.

Вайя, ты не умеешь принимать решения, Вайя, у тебя никогда не получается сделать правильный выбор.

Две стороны одной монетки, на которую ничего не купишь.

Я не останавливаюсь, пока не оказываюсь на набережной в парке Мари Кертис в двух кварталах от нас. А потом я долго стою и смотрю на воду. Она до жути тихая и спокойная. Сгущаются сумерки. Я часто хожу сюда смотреть на чаек и голубей, летающих у берега.

Я разрешаю себе всхлипнуть — все-таки я очень давно сдерживалась, — и на глаза набегают слезы.

— Я пропустил что-то важное? — интересуется Люк.

Я подпрыгиваю и разворачиваюсь:

— Ты что, не уехал? Почему?

Он сует руки в карманы джинсов.

— Мне показалось, ты чем-то огорчена.

— Еще как! Можешь ехать.

— Ты столько времени бегала за мной и твердила, что нам нужно познакомиться поближе, поскольку мы Ньюген-пара, а теперь прогоняешь меня?

— Ты сказал, что романтические отношения тебе не нужны.

— Так и было. — Он прямо шепчет, а я моргаю — мне ничего не видно из-за слез. — Я же вижу, ты чем-то расстроена. — Он переминается с ноги на ногу. — А как я заставлю тебя поставить мне целых пять звезд, если не приду на помощь?

Я гнусаво смеюсь:

— Плевать тебе на отзывы.

— На твои — не плевать. Так уж получилось. — Он шагает ко мне. — Могу хотя бы составить тебе компанию на этой дерьмовой набережной.

— Это отличная набережная!

— Я имел в виду буквально. Она вся покрыта гусиными какашками.

Мне не нужно смотреть под ноги, чтобы убедиться в его правоте. Парк Мари Кертис славится большой колонией гусей, которые делают свои дела где заблагорассудится.

Когда я вытираю слезы, оказывается, что пальцы у меня перемазаны кровью. На этот раз я не пугаюсь — я уже привыкла к видениям, которые, похоже, будут донимать меня, пока жив Люк. На красные пятна на руках я смотрю с отстраненным интересом.

Руки у меня опускаются. Я снова поворачиваюсь к воде.

— Сюда я прибежала плакать, когда родители разошлись. — Я невесело смеюсь. — Закатила сцену. Пришла бабушка, села рядом со мной. Сказала, что каждый раз, когда из-за чего-то плачешь и думаешь, что хуже быть не может, помни: на горизонте маячит что-нибудь похлеще.

Крови на руках становится все больше, она тяжелыми каплями стекает с кончиков пальцев, капли шлепаются на доски под ногами, забрызгивают мои ноги в босоножках.