Магия и кровь - Самбери Лизель. Страница 65

— Ладно. — Он отступает в сторону, и я бросаюсь к выходу из квартиры. — Подожди!

Не стоило бы мне останавливаться, но я останавливаюсь.

Все потому, что в его голосе звучит паника, — вот почему. Рвущееся наружу отчаяние заставляет меня остаться.

— Как… Как там Алекс?

Я резко поворачиваюсь к нему и смотрю на него таким взглядом, что он опускает голову. С чего бы мне рассказывать ему о ней? Если хочет восстановить отношения с дочерью — пусть сам это делает, я тут ни при чем.

— Мне пора.

— Постой! У Алекс все хорошо? И как твоя сестренка?

Я моргаю. Меньше всего на свете я ожидала, что он спросит меня об Иден.

Он, конечно, знает о ней. Знает, что она на самом деле тоже Томас, знает, какие узы связывают ее с нашим домом и нашей магией. Вопрос в том, почему он вдруг об этом заговорил. Я прищуриваюсь.

— Они тебе не сказали, — произносит он, видимо, истолковав выражение моего лица как недоумение. Глаза у него распахиваются, спокойствие отчасти возвращается к нему. — Я тебе все расскажу, если скажешь, как дела у Алекс.

Значит, он хочет обменять информацию о дочери, которую он бросил, на какую-то известную ему тайну, от которой зависит жизнь и смерть моей сестренки. Мне становится смешно. Я открываю дверь и выхожу на площадку.

За спиной слышны торопливые дядюшкины шаги.

— Постой! Я хочу извиниться.

— Я ухожу! — И я со всей силы нажимаю кнопку лифта.

— Она умрет, если мы все потеряем колдовские способности! Тебя предупредили? Не знаю, что там у тебя с заданием и почему слабеет наша магия, но, если она иссякнет, Иден умрет!

— Да, я знаю. А если бы вы не были под кайфом в ту ночь, когда она родилась, вы могли бы и сами ее спасти, — рычу на него я. — Тогда ее жизнь не была бы сейчас в опасности — если бы только вы могли держать себя в руках, чтоб вам пусто было! Зато мне приятно, что вы были готовы допустить, чтобы я этого так и не узнала, — если бы я взяла и ушла, не рассказав вам ничего о вашей дочке, которую вы сами решили бросить!

Я понимаю, что это удар ниже пояса. Я в курсе, что бороться с зависимостью очень трудно.

Однако мне не под силу остановить поток собственной ненависти.

К горлу подкатывает тошнота, я хватаюсь за стену, чтобы не упасть. Приходит лифт, и я вбегаю в кабину. Дядя Ваку остается на площадке.

Спотыкаясь, я выбегаю из вестибюля на крыльцо, не обращая внимания на недоуменные взгляды курильщиков. Внизу меня ждет Кейс — рюкзак за плечами, руки скрещены на груди. Увидев меня, она шагает навстречу.

— Что было-то?..

— Зря я тебя не послушалась. Не стоило мне приходить.

Кейс моргает:

— Что?!

— Все, поехали отсюда.

— Тебя трясет!

И точно. По всему телу пробегают волны дрожи, которой я до сих пор не замечала.

Что я делаю? Почему я вбила себе в голову, что стоит мне узнать все про тетю Элейн, как все волшебным образом сложится в цельную картину и я найду выход из тупика с этим моим заданием? У самой тети Элейн никакого счастливого конца не получилось. Да и счастливой жизни тоже. Теперь я вижу, какое это было слабое оправдание. Наверное, в глубине души я с самого начала сомневалась, что из этого выйдет толк. Но очень уж мне хотелось отвлечься от мысли, что придется убить мальчика с серо-синими волосами.

— Я сама не знаю, что делаю, — говорю я Кейс.

Она протягивает ко мне руки, и у меня не хватает сил отказаться. Не могу я сейчас лишить себя утешения, которое мне предлагают и которое мне так нужно.

Так что я стою столбом и позволяю лучшей подруге обнимать меня, пока я реву ей в футболку.

Глава двадцать вторая

Мы могли бы поехать домой на трамвае, но я уговариваю Кейс пройтись пешком хотя бы до шоссе, чтобы там на что-нибудь сесть.

Как мне хочется вернуться в прошлое — до визита к дяде Ваку. Нет, еще дальше. До того как я услышала разговор взрослых в комнате тети Мейз. До того как Мама Джова дала мне задание — и еще дальше. До того как пропала Лорен. До того как была убита и забыта тетя Элейн. До того как папа ушел от нас. Туда, где все мои воспоминания проникнуты ощущением, что я окружена любовью родных. Тогда жизнь была бесконечной и неразрушимой. Все кругом должно было остаться идеальным навсегда.

До того как я узнала, что бывает иначе.

По крайней мере, сейчас я знаю, чтό получил Джастин от соглашения с тетей Элейн. Ему нужна была ее способность менять гены — и он подвел под эту способность научную основу и разработал процедуру. Пусть я не приближусь к выполнению задания, но мне все равно хочется узнать о тете Элейн как можно больше.

Потому что мы с ней, кажется, похожи.

Или потому что она пыталась помочь и это обернулось против нее. На ее месте могла быть я. Легко представить себе, что меня точно так же сотрут из истории за тяжелую неспособность принимать верные решения. Скажут: «Не надо было ей соглашаться на это задание». Или: «Могла бы и сообразить, что это ей не по силам». Навесят ярлык ничтожества. Оставят только пометку в альманахе, на которую потом смогут указывать: вот, мол, из-за кого прервался наш колдовской род.

Все это так — только со мной подобного не произойдет: я не допущу, чтобы Иден умерла.

Мы подходим к крыльцу, и Кейс останавливается у меня за спиной.

Я оборачиваюсь:

— Ты чего?

— Вчера перед тем, как ты на меня рассердилась, я побывала у Люка в голове. — Она скрещивает руки на груди, потом передумывает и опускает их.

Теперь-то мне все равно, читала она мысли Люка или не читала.

— Зачем ты вообще это сделала?

— Все в доме на взводе из-за Джастина. Я решила проверить, нет ли у Люка каких-нибудь занятных мыслей о его покровителе.

Меня беспокоило, что она без спросу лезет к Люку в голову, а ее — наши семейные дела. Мне тоже следовало бы думать о них в первую очередь. Вот почему из меня получится отвратительный матриарх, а из нее — что надо. Когда мама с тетей Мейз наконец расставят все по полочкам и решат, кому достанется титул, Кейс будет следующей в очереди. А я — разве я могу стать главой семьи, если не ставлю родных на первое место в любой ситуации?

— И что, были? — напираю я.

— Нет.

Мне хочется вздохнуть с облегчением. Все лучше, чем эта гулкая пустота внутри.

— Вот и хорошо.

— Он ругал себя, что приехал, и не понимал, почему взял на себя труд помогать себе. Потом он напомнил себе, что приехал, чтобы разобраться с секретами Джастина. Но по его мыслям было понятно, что он считал, что это так себе оправдание. — Кейс трясет головой. — Все свои реплики он сначала мысленно формулирует примерно шестью разными способами и только потом произносит вслух, и при этом у него никогда не смолкает внутренний монолог. У меня голова от него трещит.

— Еще бы. Все, что он говорит, такое взвешенное. — Не всегда. Когда мы были в парке Мари Кертис, было иначе. И во время экскурсии по «Ньюгену». Тогда он сбивался. — А какая разница?

— По-моему, он смущается в твоем присутствии. — С такого расстояния глаза Кейс кажутся темнее. Она смотрит на меня так, словно я должна что-то понять, но никак не могу. — По-моему, и он тебя тоже смущает.

Я поворачиваюсь к двери:

— Пойдем домой.

— Осталось меньше двух недель.

Я ничего не отвечаю. Открываю дверь и топаю в кухню, ведь еда — лучшее на свете успокоительное.

Вхожу туда — и резко останавливаюсь.

Все домашние скопились в кухне и о чем-то разговаривают, а обычно в это время все расходятся по дому заниматься своими делами.

Бабушка сидит за столом и держится обеими руками за великанскую чашку чая. Рядом с ней сидит Иден с такой же чашкой, полной темно-коричневой жидкости — должно быть, горячего шоколада. Остальные взрослые пьют кто чай, кто кофе, а мои двоюродные сидят без напитков. Дядюшка стоит у стола и, как обычно, методично чистит ножиком большое красное яблоко.

Все разговаривают оживленно, но тихо-тихо — неудивительно, что я и не знала, что они в кухне, пока не вошла. Но теперь, когда они увидели меня, все голоса тут же смолкли.