Черты и силуэты прошлого - правительство и общественность в царствование Николая II глазами современ - Гурко Владимир Иосифович. Страница 70

Само собой разумеется, что закулисные интриги Штюрмер вел неизменно, но вел он их крайне осторожно, скрытно и искусно, так что обнаружить его руку в том или ином деле было весьма трудно. При этом Штюрмер проявлял невероятное упорство и большую выдержку. Двенадцать лет, прошедшие между его назначением в 1904 г. членом Государственного совета и достижением им в 1916 г. премьерства, провел он в безостановочном и настойчивом искании способов достижения власти и в результате все же достиг, на собственную беду и на горе России, желаемой им цели.

Среди лиц, имевших по занимаемой ими при Плеве должности в Министерстве внутренних дел политическое значение, надо упомянуть Н.А.Зверева, начальника Главного управления по делам печати. Зверев принадлежал к той малочисленной группе профессоров, которые открыто и определенно исповедовали правые политические взгляды и были убежденными сторонниками самодержавного строя. По происхождению Зверев был сыном крестьянина Нижегородской губернии, получивший образование на средства местного помещика Хотяинцева, подметившего в шустром мальчике живой ум и жажду к знанию. Обстоятельства этого он отнюдь не скрывал, не делая, однако, из него особой для себя заслуги. Ученую карьеру Зверев оставил при назначении министром народного просвещения ректора Московского университета Боголепова, пригласившего Зверева к себе в товарищи.

Зверев был, несомненно, идеальным сторонником неограниченной монархии, причем стремился обосновать свои убеждения научно: он долгие годы трудился над составлением ученого трактата по этому предмету, который, однако, насколько мне известно, не довел до конца. Но одновременно по природе он был рабского духа и заячьей трусливости. Ко всякому начальству он питал великое уважение, а Плеве наводил на него определенный трепет. Понятно, что при таких свойствах положение печати при нем было не из легких. Предшественник его, М.П.Соловьев, рекомендованный Сипя-гину Победоносцевым, был человеком совершенно несуразным и лишенным всякой определенной линии поведения. При нем печать абсолютно не знала, что ей дозволено и что ей воспрещено, и ежечасно находилась под угрозой неожиданных кар, но, в общем, все же пользовалась большей свободой, нежели при Звереве. Так, при Соловьеве впервые возник у нас журнал определенно социалистического направления — «Русское богатство»^[276] и, как ни на есть, продолжал при нем существовать. Зверев был человек уравновешенный, предъявляемые им к печати требования были определенными, и, следовательно, журнальные работники могли наперед знать, какие высказываемые ими мысли навлекут на них те или иные неприятности. До известной степени новшеством была та внешняя справедливость, которую Зверев ввел в отношении печати, не знаю, по собственному ли почину или согласно указанию Плеве, а именно то, что правая печать, усердно поддерживавшая правительство, подвергалась таким же карам, как и печать оппозиционная. Этим имелось в виду внушить обществу, что правительство вполне беспристрастно и применяет ту же мерку как к разделяющим в общем его взгляды и политику, так и к критикующим его и проводящим мысли, ему неугодные. Результат, однако, получился другой.

Оппозиционная печать становилась в таком случае на сторону испытавшего те или иные неприятности консервативного органа и, не без основания, утверждала, что не существует свободы мысли даже для друзей и что вообще душится не то, что, по мнению правительства, вредно, а то, что ему неугодно.

Как ни на есть, фактически влияния на печать Зверев не имел и иметь не мог, так как даже личных связей с ее руководителями ни в одном лагере завести не сумел. Пробыл он на своей должности, однако, в течение времени управления министерством Плеве и был заменен А.В.Бельгардом при кн. Мирском.

Среди лиц, привлеченных Плеве из Государственной канцелярии в состав Министерства внутренних дел, был, между прочим, Д.Н.Любимов, назначенный директором канцелярии министра^[277]. Сын профессора Московского университета по кафедре химии, одного из ближайших друзей М.Н.Каткова и постоянного сотрудника «Московских ведомостей», Любимов по своему воспитанию, по той атмосфере, в которой он провел студенческие годы, был, разумеется, определенным консерватором. Но основной его чертой было отнюдь не скрываемое, циничное по откровенности стремление проложить себе путь к «степеням известным». Несомненно, талантливый, обладающий бойким, даже блестящим пером, умеющий схватить на лету мысль начальства и необычайно быстро и ярко изложить ее на бумаге, снабдив такими доводами, которые и в голову не приходили автору развиваемой им мысли, он был, несомненно, драгоценным канцелярским сотрудником. Природная любезность и готовность всякому помочь, всем услужить подкупали решительно всех, с кем он имел дело. Свойство это было ему хорошо самому известно, и он использовал его в полной мере. Невольно прощали ему его шутливо-циничное подсмеивание над самим собой, даже когда он с милой улыбкой заявлял, что ему лишь бы попасть к начальству и поговорить с ним полчаса, чтобы обеспечить дальнейшее к себе благоволение. Благодаря привлекательным личным свойствам, такие заявления Любимова не вызывали возмущения даже улиц, наименее склонных к подобному образу действий. Влияния на то или иное разрешение порученных ему дел и разрабатываемых вопросов он, при таких условиях, разумеется, не только не имел, но его и не добивался. Довольно продолжительный служебный опыт к тому же, несомненно, убедил его, что огромное большинство постоянно составляемых в петербургских высших правительственных учреждениях бесчисленных записок по самым разнообразным вопросам ни к каким реальным результатам не приводят, кроме разве одного — продвижения по службе их составителей. Так он на них и смотрел, видя одновременно в их составлении некоторый спорт, не лишенный известной пикантности. На портфеле, в котором он возил составляемые им записки, была характерная надпись: «Sic itus ad astra»^[278]. Впоследствии Любимов проявил, однако, два безусловно положительных качества совершенно различного порядка. Одним из них было обнаруженное им чувство благодарности к памяти лиц, содействовавших его служебной карьере: после кончины Плеве и замены его Мирским, резко подчеркнувшим, что политику своего предшественника он порицает и намерен открыть новую эру широкого либерализма, Любимов, невзирая на то что это могло ему повредить в глазах нового начальства, составил и напечатал небольшую брошюру под заглавием «Памяти Плеве» определенно хвалебного содержания. Это, конечно, не помешало ему продолжать службу при кн. Мирском, причем указанные выше природные его свойства сослужили ему тут их обычную службу: с Мирским у него установились столь же хорошие и едва ли не более близкие отношения, чем с Плеве.

Другое проявленное Любимовым впоследствии качество — это наличие у него административных способностей. В бытность виленским губернатором, а затем, во время войны, помощником варшавского генерал-губернатора (между двумя этими должностями он состоял товарищем главноуправляющего собственной Его Императорского Величества канцелярией по принятию прошений, где также привлек всеобщие симпатии), он сумел так себя поставить, что пользовался сочувствием и доверием как русских, так и польских общественных кругов, проявив одновременно умелую и толковую распорядительность. Не могу не добавить, что он, несомненно, обладал художественным литературным талантом и богатой фантазией. Рукописное, не видевшее света по эротичности содержания исследование любовных утех в различные исторические эпохи местами напоминает творения Овидия, а напечатанный им не-большой рассказ под заглавием «Обед у губернатора» представляет бытовую сцену, достойную пера Лескова, если не Гоголя.

Командиром отдельного корпуса жандармов Плеве избрал генерала В.В.Валя, бывшего в течение довольно продолжительного времени петербургским градоначальником. Валь был типичным немцем и обладал многими присущими этому народу свойствами. Чрезвычайно добросовестный служака, твердо и неуклонно проводящий виды правительства, отстаивавший даже истинно русские интересы, что он проявлял в особенности в бытность губернатором на Волыни, где он усердно содействовал охранению памятников русской старины в этом ополяченном^[279] крае, Валь не обладал ни бойким, ни глубоким умом. Полицейское дело он знал, несомненно, в совершенстве и, конечно, был убежденным и крайним консерватором. Как большинство лиц, служивших на полицейских должностях, Валь, разумеется, подвергался постоянным нападкам, причем не оставляла его и клевета. Так, Валя общественное мнение и городские слухи причисляли к взяточникам, но это, безусловно, неверно. Валь был, несомненно, вполне честным человеком. Несмотря на немецкую бережливость, средства Валя были весьма ничтожны. В бытность его впоследствии членом Государственного совета, единственным источником его существования было получаемое им по службе содержание. Влияния на политику Министерства внутренних дел Валь не оказывал, так как непосредственного отношения к политической стороне деятельности своих подчиненных по корпусу жандармов он не имел: деятельность эту всецело направлял департамент полиции. Но с политикой, проводимой этим департаментом и, к сожалению, одобряемой Плеве, он был совершенно не согласен. Зубатовщина была ему столь же непонятна, сколь представлялась фантастичной по замыслу и вредной по последствиям. В сущности, с Лопухиным он был в постоянном антагонизме, что, впрочем, было неизбежно вследствие той двойной подчиненности, в которой состояли чины корпуса, главой которого он состоял^[280]. Не сочувствовал он тоже и провинциальной деятельности департамента полиции, что неоднократно высказывал Плеве.