Блондинка за левым углом - Куликова Галина Михайловна. Страница 26

– Я там пряталась от врачей, – объяснила Лайма. – Они хотели посадить меня в машину и отвезти в больницу.

– Почему?!

– Потому что я нашла стукнутую бабушку. И стала вроде как свидетелем преступления.

– Какую бабушку? – Корнеев никак не мог ухватить суть того, что с ней произошло. – Где ее стукнули? В офисе Абражникова?

– Нет, в том переулке, куда мы с тобой сначала зашли...

– Женщин положительно нигде нельзя оставлять одних, – пробурчал Корнеев, на глазах превращаясь в философа. – Они делают все, чтобы поставить мир на уши.

Тем временем новообращенные поклонники Лаймы, оставленные ею ради Корнеева, начали глухо ворчать. Конечно, это была не подворотня, где могли пырнуть ножом, однако ночью в Москве все маленькие ресторанчики становятся немного опасными.

– Сейчас я припудрю нос, и мы пойдем к машине. А по дороге все обговорим.

Она повернулась и, грациозно покачиваясь, отправилась в дамскую комнату.

– Естественно, – сказал ей в спину Корнеев. – Когда приходит время получать по заслугам, женщинам всегда удается ускользнуть от ответственности.

Он твердо решил в случае заварушки обратиться к метрдотелю за содействием. Однако когда Лайма наконец появилась из туалета, дверь в ресторанчик резко распахнулась, и в зал вошел Шаталов собственной персоной. Она ахнула и кинулась к нему на шею:

– Геннадий! Как я рада тебя видеть!

Оказывается, она позвонила ему и сообщила о том, где находится. И потребовала немедленно забрать ее домой.

– А уж как я рад, – пробормотал Корнеев себе под нос.

Он мгновенно расслабился – с Шаталовым совершенно точно никто не рискнет выяснять отношения. У него такой вид, словно он владеет всеми на свете приемами самообороны. Слишком жесткий взгляд, слишком твердые губы, слишком крутой подбородок – всего слишком. Он поцеловал свою пассию в лоб, и она тут же подобрела. Странное дело! У самого Корнеева вечно были какие-то тревожные отношения с прекрасным полом. Лайма объяснила это очень просто. «Встретив красивого мужчину, – сказала она, – женщина опасается, что он никогда не полюбит ее так же сильно, как самого себя. Ты, Евгений, слишком хорош для нормальных отношений». Слишком хорош! Страшенный Бельмондо для них – идол, толстый Депардье с кривым носом – божество, а он, Корнеев – слишком хорош. Ну, ладно...

Единственной наградой для него был чудовищно ревнивый взгляд, которым одарил его Шаталов. Но тот сразу же взял себя в руки и обратил все свое внимание на Лайму.

– Поздравляю, – сказал он. – Ты становишься популярным человеком. Все вечерние газеты вышли с твоими снимками. Почему-то репортеры фотографируют тебя исключительно на четвереньках. «Слепая женщина пытается взять автограф у любимой актрисы», – процитировал он.

После чего взял ее под руку и повел к выходу. Это ее таинственное задание и брюнет с черными усиками заставляли его нервничать. Неужели их совместная жизнь будет именно такой? Она исчезает по ночам, чтобы делать свою опасную работу, а он мирно спит в кровати, прижимая к груди Кларитина.

Кстати, этот поганец снова куда-то подевался. Шаталов обнаружил посреди гостиной продукты его жизнедеятельности и еще одну изодранную газету. Проверил занавески, поискал под диваном. Потом махнул рукой – проголодается, вылезет. Лайма за котенка переживала. Первый вопрос, который она задала, касался именно его:

– Как там Кларитин?

– Скучает. Тоскует. Ходит в коридор и воет на дверь.

– Ген, ну перестань выдумывать. Лучше скажи: ты его покормил?

– Положил вчера немного творогу на пол, – успокоил ее Шаталов.

Он не стал добавлять, что в творог сам же и наступил, и вообще неизвестно, сообразил ли кот, что возле холодильника лежит его ужин.

– Лайма, ты обещала, что не только перевезешь ко мне свои вещи, но и приедешь сама.

– Ну конечно, приеду! – уверенно ответила та. – Я, можно сказать, уже еду.

Шаталов вздохнул. Дома она снова заснет, не раздеваясь, и утром встанет с больной головой.

– Мы видимся слишком редко, – заметил он. – Я еще выхожу из дому, а ты уже сворачиваешь за угол.

– Но я работаю!

– И по долгу службы ходишь «налево». В любом случае мне эта твоя работа за левым углом не нравится. Ночные походы в ресторан...

– Мы тут проворачивали одно дельце, – призналась Лайма.

– Не думаю, что, если я начну проворачивать по ночам свои дела, тебе это понравится.

– Естес-с-ственно, – кивнула она, и тут в кармане Шаталова зазвонил телефон.

По мере того как он слушал, у него все сильнее вытягивалось лицо.

– Что случилось? – Лайма, как настоящая подруга жизни, страшно обеспокоилась.

– Меня вызывают на объект, – признался он. – Надо срочно выезжать. Я тебя даже подвезти не смогу.

– Ничего, ничего, – похлопала его по щеке Лайма. – Меня Корнеев отвезет. Раз уж тебя не будет, я поеду пока в свою квартирку – тут ближе.

– А как же Кларитин? – пристыдил ее Шаталов.

– Нам все равно не удастся полноценно пообщаться, – ответила Лайма напыщенно. – Завтра утром передашь ему от меня привет. Кстати, ты ведь еще не знаком с Корнеевым? Так познакомься. Корнеев – Шаталов. Евгений – Геннадий.

– Очень приятно, – сказал Корнеев таким тоном, как будто его заставили съесть в гостях дохлую ящерицу и поблагодарить хозяйку. – Я в самом деле отвезу ее домой.

– Тогда созвонимся – Шаталов наклонился и запечатлел на губах Лаймы собственнический поцелуй.

– Какой он! – восхитилась та ему вслед. – Мужчина, который летит на зов своей подруги, заслуживает восхищения.

– И поощрения, – пробормотал Корнеев себе под нос. – Как дрессированный дельфин.

Глава 5

Подняв с подушки тяжелую голову, Лайма быстренько рванула под холодный душ стряхивать с себя остатки сна. Готовя кофе, она подумала, что надо обязательно навестить в больнице незнакомую старушку, которую она вчера нашла возле мусорных баков. «Может, у нее у родных нет, – размышляла Лайма, все больше проникаясь участием к бедной бабушке, – и пенсия маленькая, и кошка любимая сдохла». На этой минорной ноте Лайма бросила недопитый кофе и побежала к машине – ехать в названную вчера очкастой докторшей больницу. «Вот будет фокус, – размышляла она по дороге, – если ее там не приняли или коек свободных не было и она сейчас где-то в другом месте. Я ведь даже фамилии не знаю. А у меня ее сумочка!»

Документов в сумочке не было, Лайма проверяла. Однако страхи оказались напрасными. Объяснив дежурной в окошечке, что она приехала узнать о состоянии здоровья старушки, которую доставили им вчера ночью от супермаркета неподалеку, она получила заверения, что сейчас все выяснится. Действительно, минут через десять дежурная подозвала присевшую в холле Лайму и спросила:

– Вы родственница?

– Нет, – замялась Лайма, – скорее знакомая. Это я вчера бабушку с рук на руки врачам передала.

– А можно ваш паспорт? – попросила дежурная.

Лайма дала паспорт на имя Татьяны Прутник, все данные из которого дежурная тщательно переписала в толстый журнал и лишь затем произнесла торжественно:

– Значит, так. Состояние гражданки Барровской Елизаветы Игнатьевны средней тяжести, но стабильное. Пока она в реанимации.

– Почему в реанимации? – испугалась Лайма.

– Ну, что вы перепугались? Сами понимаете – очень пожилой человек. Но завтра, скорее всего, ее уже в палату переведут. Пока посещения не рекомендованы, но в ближайшие дни может наступить улучшение, и тогда – пожалуйста.

– Простите, как, вы сказали, ее фамилия? – переспросила озадаченная Лайма.

– Вы что, фамилии своей знакомой не знаете? – насторожилась дежурная.

– Да нет, – пробормотала Лайма. – Я же все больше по имени-отчеству – Елизавета... – тут она запнулась, боясь ошибиться, но затем радостно выдохнула: – ...Игнатьевна. Да и знакомы мы так, не очень чтобы... Бывшая соседка по подъезду.

– А зачем тогда фамилия?

– Ну, как же, навещать надо будет, я же не могу вот так каждый раз с дежурными объясняться, – нашлась Лайма.