Метод супружества (ЛП) - Малком Энн. Страница 11

— Ты не собираешься заставлять меня что-либо делать? — повторяю, как попугай. — Ты только что по доброте душевной испек пирог с мясом и сыром? — произнесенное вслух, это прозвучало еще более нелепо.

— Не совсем по доброте душевной, — говорит он, доставая из шкафчика тарелки. — Я тоже проголодался, и как только ты заговорила о них, мне стало любопытно. Нравится готовить и есть что-то новое, — он шевелит бровями, и я стону от его детского чувства юмора.

— Никаких обязательств, — говорит он, кладя кусочек пирога на тарелку и протягивая ее мне. — Слово скаута.

Уйти, вероятно, было бы лучшим вариантом.

Но ноги сами несут меня вперед, и я выхватываю у него тарелку.

— Хорошая девочка, — бормочет он.

Я тут же застываю.

— Нет, — отрезаю я, указывая на него свободной рукой. — Не люблю, когда меня хвалят, — вранье.

Кип поднимает руки в знак капитуляции, и я поворачиваюсь, чтобы уйти.

— Я еще разузнаю твои фетиши, — дразнит он.

Мой шаг замедляется, но я продолжаю идти.

Кусаю пирог — идеальная маслянистая корочка, приправленный фарш, насыщенный и острый сыр. Во время ужина я поймала себя на мысли, что выходить замуж за Кипа стоило только из-за пирога.

Глава 4

«Дейдре»

Первый месяц в браке был отстойным.

Особенно с тех пор, как все в городе узнали, что мы женаты. И даже моя лучшая подруга не знает, что этот брак фальшивый.

Поэтому мне пришлось притвориться, что у нас что-то вроде медового месяца. Что Кип мне правда нравится. Нет, что я влюблена в него.

Когда он зашел в пекарню, готова поклясться, что гребаные часы перестали тикать, а музыка стала тише. Я, блять, слышу, как глазные яблоки людей двигаются в глазницах, когда они наблюдают за нашим взаимодействием. Вот такая тишина наступила.

Я даже не думала, что между нами возникнет необходимость во взаимодействии. У меня хорошо получалось не думать ни о каких повседневных реалиях, связанных с женитьбой, и лгать буквально всем, кого я знала.

Поэтому я замираю, когда они с Роуэном входят.

Что ж, Роуэн просто зашел. Он шагает, как крутой парень.

Кип, с другой стороны, идет неторопливо. Гордо шествует по жизни, зная, что все смотрят на него, потому что он сексуален.

Это чертовски приводит в бешенство.

Роуэн, конечно же, направляется прямо к Норе, которая стоит за прилавком и ждет его. Это настоящее чудо, особенно с учетом того, что она обычно убегала и пряталась всякий раз, когда приходил Роуэн.

Ох, как все изменилось!

Роуэн, не колеблясь, обогнул прилавок, схватил Нору в объятия и горячо прижал к себе.

Клиенты уже привыкли к этому и даже не моргают.

Оказалось, что они не моргают, потому что слишком заняты, разглядывая меня.

К несчастью, я не стою за прилавком. Потому что убираю со столов.

Поэтому у Кипа нет никаких преград. Не знаю, чего ожидала от него. Не знаю, какой должна быть наша динамика как супружеской пары.

Может, я больше не называла бы его мудаком на публике и улыбалась.

Целовала в щеку, если потребуется.

Я не ожидала, что он схватит меня сзади, развернет и прижмется своими губами к моим.

Поскольку я этого не ожидала, то не протестую. Ни капельки.

То, что я не борюсь с непонятными людьми, которые хватают меня и целуют не предвещает ничего хорошего.

То, что я отвечаю на поцелуй, не предвещает ничего хорошего.

То, что непонятным человеком оказывается Кип, предвещает только худшее.

И мне потребовалось гораздо больше времени, чем следовало, чтобы осознать это. Ну, на самом деле я сразу поняла. Просто потребовалось время оторваться от поцелуя.

Моим первым побуждением было ударить его по лицу, когда я отстранилась. За исключением того, что я физически не была в состоянии полностью высвободиться из его крепкой хватки. Ублюдок силен.

И, как бы это ни раздражало, вероятно, хорошо, что у меня не было возможности отступить и ударить его, потому что вся пекарня смотрела, как мы взаимодействуем.

Следовательно, я не должна бить его за то, что он поцеловал меня.

— Привет, женушка, — здоровается Кип, потираясь своим носом о мой.

Все мое тело восстает против этого обращения и жеста.

— Нет, — шиплю я, оглядываясь по сторонам, чтобы посмотреть, кто мной наблюдает.

Все.

Все смотрят, черт побери.

— Никаких прозвищ, — говорю я немного мягче. — Я, черт возьми, ненавижу это. Никаких долбанных прозвищ.

Кипа, кажется, очень забавляет моя ярость. И он все еще держит меня.

Сердце бешено колотится, а в животе странное ощущение. Очевидно, из-за ярости. Я никогда раньше не испытывала такой ярости.

Вот почему.

— Ладно, никаких прозвищ, — говорит он тише и каким-то знойным голосом, который мне не нравится.

И он все еще выглядит чертовски довольным и забавляющимся.

— Ты отпустишь меня? — я стискиваю зубы.

Осторожно пытаюсь высвободиться из его объятий таким образом, чтобы это не выглядело очевидным для наблюдателей, но ничего не получается.

— Скоро, — говорит Кип. — Просто даю «арахисовой галерее³» то, что они хотят. К тому же, мы не знаем, кто за нами наблюдает, — он подмигивает.

Разочарованно вздыхаю.

— Как бы высоко я ни думала о себе, действительно не верю, что правительство тратит на меня ресурсы прямо сейчас.

— Ты не знаешь, на что мое правительство тратит свое время и ресурсы, — возражает он.

Итак, он держит меня еще немного.

Слишком долго.

Когда, наконец, отпускает меня, я топаю обратно на кухню с охапкой чашек.

Мои колени не дрожат.

Не-а, ни в коем случае.

***

К тому времени, как открывается и закрывается моя входная дверь, я сижу с бокалом вина в руках в приподнятом настроении.

Моя ярость накапливалась уже довольно давно. Кип и Роуэн приходили в пекарню этим утром, как обычно. Кип закончил работу сразу после пяти.

— Привет, женушка, — непринужденно говорит он, заходя на кухню.

— Несколько часов, — говорю я, барабаня пальцами по бокалу с вином. — У меня было несколько часов размышлений обо всех различных способах, которыми я могла бы убить тебя, избавиться от тела и выйти сухой из воды, — делаю глоток вина. — И, как многие женщины моего возраста, я одержима документальными фильмами о серийных убийцах, поэтому знаю все лучшие способы сделать это. Чаны с кислотой. Свинофермы. Или просто выбросить в океан и отдать на съедение акулам.

Я пристально смотрю на него, стоящего на моей кухне, одетого в выцветшие джинсы, носки — у него хватило порядочности снять свои грязные ботинки у двери — и обтягивающую футболку с грязными разводами. На нем все еще надета кепка, грязно-светлые волосы выбиваются из-под нее.

Он не побрился, так что на его чертовски точеной квадратной челюсти тоже есть тень.

И он, блять, ухмыляется мне. Ухмыляется. Демонстрируя белоснежную, слегка кривоватую улыбку.

— Сначала всегда подозревают на вторую половинку, — легко говорит он, нисколько не смущенный моими словами или тоном.

— Я их закадрю, и выпутаюсь, — говорю я. — Вы, янки, очарованы моим акцентом. И у меня классные сиськи.

Взгляд Кипа метнулся к моей груди.

— У тебя чудесные сиськи, — соглашается он.

Моя киска пульсирует.

Совсем чуть-чуть.

Но «чуть-чуть» — это уже слишком.

И сбивает с толку.

— То, что ты сделал сегодня в пекарне, было чертовски нехорошо, — твердо заявляю я, прищурив глаза.

— Что я сделал? — спрашивает он, изображая невинность. — Я заказал шесть печенюшек, но клянусь, только четыре были для меня. К тому же, Нора — волшебница. И я благословлен быстрым метаболизмом, — он указывает на свое идеальное, черт возьми, тело.

— Дело не в печенье, — огрызаюсь я. — Но, конечно, у тебя быстрый метаболизм. Потому что природа в очередной раз награждает мужчин ресницами и оттенками волос, за которые женщинам приходится платить уйму денег, — бормочу.